С этими словами Ларин протянул Игорю сложенный вчетверо оттиск газетной полосы с обведенными черной каймой столбцами.

Чуть дрогнувшей рукой Игорь принял лист, первые же прочитанные строки поплыли у него перед глазами:

«В ночь на 22 июня, — с трудом читал Игорь прыгающие буквы, — трагический случай — пожар в собственном доме вырвал из наших рядов талантливого ученого, доктора физико-математических наук, профессора Михаила Павловича Стогова — директора Сибирского комплексного научно-исследовательского института ядерных проблем…»

С сильно бьющимся сердцем, то и дело вытирая выступившие на лбу росинки пота, читал Игорь Стогов изложенное скупым газетным языком перечисление научных заслуг своего отца…

Греясь в неярких, но все еще горячих лучах клонившегося к закату солнца, перечисление научных заслуг Стогова вторично перечитывал и немолодой уже человек в поношенном парусиновом костюме, сидевший в садовой беседке невдалеке от небольшого домика, затерявшегося на одной из каменистых горных вершин в окрестностях Крутогорска.

Был этот человек широк в кости и в плечах, с гладким, почти лишенным морщин, сильно загоревшим лицом, темными волосами, в которых заметно пробивались седые пряди. Маленькие острые глаза из-под мохнатых бровей зорко всматривались во все окружающее.

Размышления его были сосредоточены на газетном сообщении о трагической гибели профессора Стогова. Он старался решить один, главный для него, вопрос: что это — ловкий ход или же правда? Если последнее, то это такая удача, о какой он не смел и мечтать. Чтобы найти ответ на свой вопрос, человек снова и снова перечитывал некролог. Все было на месте — траурная кайма вокруг фамилии профессора, подписи: Крутогорский обком КПСС, Крутогорский филиал Академии Наук СССР. Ниже некролога шло сообщение, что по желанию родственников профессора тело его направлено в Москву, где состоится гражданская панихида и погребение.

«Если это не подвох, — продолжал размышлять человек, — то почему сообщение появилось только сегодня, 26-го июня? 22-го июня оно не могло появиться, 23-го, в понедельник, не было газеты, почему его не напечатали вчера, позавчера? Проверяли, искали виновников… Ворон сообщил, что болтливый водопроводчик рассказывал ему, будто подозрений никаких нет, всеми подтвержден несчастный случай. Да-а, похоже на правду…»

Размышляя, человек просматривал и другие материалы газеты. Его внимание сразу же привлекло сообщение в центре второй полосы: «Академик В. В. Булавин в Крутогорске». В сообщении говорилось, что в Крутогорск прибыл известный ученый-физик академик Виктор Васильевич Булавин. Он примет участие в научной конференции комплексного научно-исследовательского института ядерных проблем в Обручевске. Далее следовал текст беседы академика с корреспондентом газеты. Булавин обстоятельно говорил о новой эре в мировой энергетике, которую открывает недалекий уже пуск экспериментальных термоядерных электростанций.

Прочитав статью, человек даже присвистнул от удовольствия. В сочетании с этим сообщением известие о смерти Стогова весило немало. Если Булавин здесь, значит, русские действительно считают Стогова мертвым. Приезд Булавина невозможно расценивать иначе, как меру, направленную на замену профессора Стогова. Следовательно, все отлично, и он одержал, пожалуй, самую крупную победу во всей своей бурной жизни.

Но кое-что все же следовало еще проверить. И после некоторого размышления, приняв, наконец, решение, человек вышел из беседки и направился к домику. Врожденная, ставшая с годами основной чертой характера осторожность заставила его остановиться на полпути и внимательно осмотреться вокруг.

Домик метеорологической станции, к которому он направился, был расположен на совершенно плоской, поросшей мелколесьем вершине горы. С юга, запада и с севера эта вершина была окружена еще более высокими, совершенно необитаемыми каменистыми кручами с островками горной тайги. С востока, через неширокую просеку, метеостанция соединялась с проходившей почти километром ниже, в долине, автострадой Крутогорск — Обручевск.

Довольно просторный, срубленный из толстых лиственничных бревен домик станции с высоким шестом антенны на крыше казался совсем крохотным на дне этой глубокой каменной чаши. Просека, соединявшая метеостанцию с автострадой, просматривалась с крыльца домика, ни с какой другой стороны подойти к нему было невозможно.

Человек вошел в помещение и через минуту появился обратно, ведя за руль мотоцикл. Тотчас же из соседних дверей вышел еще один человек. Он был одет точно в такой же, как и у первого, парусиновый костюм. На всей его ссутулившейся высокой фигуре лежала печать изношенности, дряхлости. И голос у него был под стать фигуре, старческий, бесцветный, скрипучий.

— Вы уезжаете, Шеф? — проскрипел он, глядя на державшего мотоцикл человека красными, в частых склеротических жилках глазами.

— Да. Мне нужно прогуляться по дороге. Не спускать глаз с Главного, — коротко бросил тот и, легко оттолкнувшись от земли, вскочил в седло, мотоцикл скрылся в просеке.

Выехав на автостраду, мотоциклист сделал по ней километра три в сторону Обручевска и свернул на боковую дорогу. Доехав до маленькой, покрытой пушистыми головками ромашек, полянки, окруженной молоденькими белотелыми березками, мотоциклист выключил двигатель, не сходя с седла, извлек из кармана миниатюрный портсигар, мундштучок и стал задумчиво постукивать мундштучком по замку портсигара.

Внешне все было очень поэтично. Шумящие на предвечернем ветерке березки, шелест одуванчиков и ромашек в высокой траве, чуть обагренные закатными лучами верхушки деревьев, и немолодой одинокий человек в лирической задумчивости машинально постукивающий в такт своим неторопливым думам.

Но этот негромкий стук слушали не только цветы и деревья на безлюдной придорожной полянке. Слушал его представительный черноволосый мужчина в лишенном окон, но ярко освещенном люминесцентными лампами тайнике домика часовщика.

В наушниках звучал безапелляционный приказ: «Чиновник! Немедленно установить судьбу Наводчика, вступить в осторожный контакт, выяснить достоверность некролога. Результаты немедленно. Шеф».

Прослушав радиограмму, радист снял наушники и витиевато выругался. Ему, очевидно, совсем не улыбалось путешествие в город. Но приказ — есть приказ, а тот, кого в личной картотеке разведки миллиардера Гюпона именовали Чиновником, был ревностным служакой.

Поэтому, надев очки, массивная черепаховая оправа которых была снабжена оптическими микроприборами, позволяющими, не поворачивая головы, видеть все, что происходит по сторонам и даже сзади, Чиновник отправился в путь.

Он нажал небольшой пластмассовый рычажок, и стена тайника медленно раздвинулась. Пропустив человека, створки вновь сомкнулись.

Кошачьим чутьем ориентируясь в темноте подземного хода, которым служила примыкавшая к дому пещера, Чиновник уверенно продвигался вперед. Пройдя метров тридцать, он нащупал скрытый в трещинах боковой стены такой же, как и в тайнике, рычажок: на этот раз стена не раздвинулась, но в ней открылась крохотная дверца, в которую с трудом протиснулся Чиновник. Ему пришлось пригнуться: потолок короткого и узкого, теперь уже искусственного подземного хода был очень низким. Еще один поворот рычажка, и скрытые в толще массивного валуна бесшумные электромоторы сдвинули камень с места. Чиновник вышел, наконец, на поверхность земли. Он находился на пустыре, прилегавшем к Садовому переулку, смежному с Таежной улицей.

Солнце уже скрылось за горизонтом, окружающие предметы посерели, расплылись, потеряли четкие очертания. Не заметив ничего тревожного, Чиновник медленно, точно прогуливаясь, направился к видневшейся невдалеке освещенной неоновой лампой будке телефона-автомата.

Пять раз прожужжал диск, набирая номер телевизофона, глухо звякнула монета, послышались длинные вызывные гудки. Как ни был привычен Чиновник к подобным ситуациям, но сейчас даже у него сердце билось короткими частыми толчками. «Я ничем не рискую, — успокаивал он себя. — Даже если возьмут, какие, в сущности, у них могут быть улики? А в крайнем случае…»