– Я пришла тебя проведать, – сообщила она. Затем добавила: – Али хочет пить.

– Я не могу дать тебе попить, – сказала я Али. – Я сижу под замком.

Разумеется, Ассий все слышала и вскоре вынесла для Али чашку воды.

– Что мы можем сделать? – спросила Эллен. Ассий тоже интересовал ответ на этот вопрос.

– Приведи Хормоза, – предложила я. – Попытайтесь урезонить Махмуди.

Эллен согласилась. Она быстро повела детей по запруженному тротуару; весенний ветер трепал концы ее черной чадры.

Позже в тот же день у меня состоялся разговор с Резой – Реза стоял во дворе, я – на балконе. Я уже знала, что у Ассий есть ключ, но Реза отказался войти в квартиру на втором этаже.

– Реза, – обратилась я к нему, – я искренне благодарна тебе за доброту, проявленную ко мне в Иране. Ты относишься ко мне лучше, чем кто бы то ни было, особенно если учесть нашу размолвку в Штатах.

– Спасибо, – сказал он. – С тобой все в порядке?

– Пожалуйста, помоги мне. Думаю, ты единственный, кто мог бы урезонить Махмуди. Я когда-нибудь увижу Махтаб?

– Не волнуйся. Увидишь. Он не собирается ее от тебя отлучать. Он любит тебя. И Махтаб. Он не хочет, чтобы Махтаб росла одна. Он сам рос сиротой и не желает той же участи для своей дочери.

– Пожалуйста, поговори с ним, – умоляла я.

– Я не имею права. Что бы он ни решил… это его воля. Я не могу ему ничего советовать.

– Пожалуйста, попытайся. Сегодня вечером.

– Нет. Не сегодня, – отрезал Реза. – Завтра я уезжаю по делам в Решт. Вернусь через пару дней и, если ничего не изменится, тогда, может быть, поговорю.

– Ради Бога, не уезжай. Останься. Я боюсь быть здесь одна.

– Нет. Мне надо ехать.

С наступлением вечера Ассий открыла дверь.

– Пойдем вниз, – сказала она.

Там были Эллен, Хормоз и Реза. В то время как Мариам и Али играли с двумя детьми Резы и Ассий, мы пытались найти выход из сложившейся ситуации. В прошлом все эти люди занимали сторону Махмуди и поддерживали его в нашем конфликте, однако они действовали, как им казалось, из разумных побуждений. Они были правоверными мусульманами. И должны были уважать право Махмуди распоряжаться своей семьей. Но они были также моими друзьями и любили Махтаб. Даже в Исламской Республике, где все поставлено с ног на голову, люди понимали, что муж и отец может зайти слишком далеко.

Никто не хотел обращаться в полицию, и меньше всего я. В присутствии Резы и Ассий я не рискнула завести разговор о посольстве с Эллен и Хормозом. Даже если бы я это сделала, то они наверняка отказались бы от дальнейших контактов с официальными представителями Америки или Швейцарии.

Мы не знали, как поступить. Не оставалось ничего другого, кроме как попытаться урезонить Махмуди, но все мы прекрасно понимали, что это практически невозможно. По крайней мере сейчас. А может быть, и вообще.

Мне хотелось дать волю нараставшему гневу. Избейте его! Посадите под замок! Отправьте нас с Махтаб домой в Америку! Хотелось закричать, подтолкнуть их к простейшему решению этой чудовищной проблемы. Но следовало считаться с реальностью. Следовало найти некое промежуточное решение, приемлемое для них. Впрочем, такового, казалось, не существует.

Во время разговора мы услышали, как отворилась и затворилась входная дверь. Реза вышел в коридор посмотреть, кто пожаловал, и вернулся с Махмуди.

– Как ты сюда попала? – прогрохотал он.

– У Ассий есть ключ, – объяснила я. – Она меня сюда привела.

– Сейчас же отдай его мне! – гаркнул Махмуди. Ассий безропотно повиновалась.

– Все в порядке, даби джан, – мягко проговорил Реза, пытаясь успокоить взбесившегося дядюшку.

– Что они здесь делают? – заорал Махмуди, тыча пальцем в Эллен и Хормоза.

– Пытаются помочь, – ответила я. – У нас проблемы. И нам нужна помощь.

– У нас нет никаких проблем! Это у тебя проблемы. – Он повернулся к Эллен и Хормозу. – Убирайтесь отсюда и оставьте нас в покое. Все, что здесь происходит, вас не касается. И чтобы больше не смели с ней общаться.

К моему ужасу, Эллен и Хормоз тут же встали, чтобы уйти.

– Пожалуйста, не уходите, – взмолилась я. – Я боюсь, что он снова меня изобьет. Он хочет меня убить. А ведь никто об этом даже не узнает. Ради всего святого, не уходите, не бросайте меня.

– Мы должны идти, – сказал Хормоз. – Такова его воля.

Они ушли. Махмуди отволок меня наверх и запер за нами дверь.

– Где Маммаль и Нассерин? – взволнованно спросила я.

– Из-за твоего безобразного поведения они не могли здесь больше оставаться. Им пришлось уехать к родителям Нассерин. Их выдворили из собственного дома. – Его голос зазвенел от напряжения. – Наши дела их не касаются. Они никого не касаются. И лучше тебе ни с кем их не обсуждать. Теперь я сам обо всем позабочусь. Сам буду принимать все решения. Все расставлю на свои места и всем вправлю мозги.

Я была слишком напугана, чтобы перечить, и слушала, как он рвет и мечет. Хорошо хоть не бил.

Мы провели ночь вместе, в одной кровати, но как можно дальше отодвинувшись друг от друга и повернувшись друг к другу спиной. Махмуди спал, я же без конца ворочалась, тщетно пытаясь поудобнее устроиться, чтобы утишить боль во всем теле. Я тревожилась за Махтаб, плакала, пыталась мысленно с ней разговаривать. Молилась и молилась.

Утром Махмуди надо было идти на работу, он надел другой костюм вместо того, который я испортила накануне. Уходя, он прихватил кролика Махтаб.

– Она попросила, – сказал он. И ушел.

После его ухода я долго лежала в постели, причитая вслух: «Махтаб! Махтаб!» Все мое тело было сплошным синяком. Особенно сильно болела поясница – после того как Махмуди грохнул меня об пол. От боли я сжалась в комок.

Думаю, так прошло несколько часов, и вдруг с улицы до меня донесся знакомый звук. Ржавая цепь терлась о металлический столб – то были качели Мариам, любимое развлечение Махтаб. Я медленно встала и проковыляла на балкон – посмотреть, кто там играет.

Это была Мариам, дочь Ассий, которая наслаждалась апрельским утренним солнышком. Заметив, что я за ней наблюдаю, она спросила невинным детским голоском:

– А где Махтаб?

Я не могла ответить, так как меня душили слезы.

Мне одной была известна истинная причина, по которой я привезла Махтаб в Иран: я хотела спасти ее; и вот я ее потеряла. Вокруг меня сомкнулась тьма, и я изо всех сил старалась сохранить веру. Я не имела права потерять решимость и присутствие духа. Неужели Махмуди выбил из меня последние силы сопротивляться? Я боялась ответа на этот вопрос.

То, что Махмуди сотворил с Махтаб, было сопряжено с куда более глубокой и страшной тайной, которая не давала мне покоя: как же он мог с ней так поступить? Или со мной? Теперешний Махмуди был не тем человеком, за которого я выходила замуж.

Что же случилось? Я знала и в то же время не знала. Я могла проанализировать обстоятельства. Могла вычертить диаграмму вспышек безумия Махмуди за последние восемь лет нашего супружества и соотнести их с его неприятностями по работе, могла даже обозначить точными датами верхние и нижние пределы – они совпали бы с непредвиденными политическими событиями.

Почему же я не предугадала и не предотвратила эту трагедию? На меня нахлынули воспоминания.

Восемь лет назад, когда трехгодичная стажировка Махмуди в детройтской остеопатической клинике подходила к концу, мы встали перед критической дилеммой. Настал час решать: либо мы живем вместе, либо врозь. Мы приняли это решение сообща, во время поездки в Корпус-Кристи, где Махмуди предложили работу в остеопатической больнице – один анестезиолог там уже практиковал, но требовался второй. Мы подсчитали, что годовой доход составит сто пятьдесят тысяч долларов, эта сумма и открывавшиеся в связи с ней перспективы привели нас в восторг.

С одной стороны, мне не хотелось уезжать от родителей, живущих в Мичигане, с другой – ужасно хотелось начать новую, счастливую жизнь в достатке и на высокой ступени социальной лестницы.