Как же я раскаивалась, что распустила язык и выболтала свой секрет Эллен! Но разве могла я предвидеть, что меня подведет не иранка, а американка, да еще из моего родного города?

Снедаемая гневом и тревогой, я огляделась по сторонам – вокруг царило привычное запустение. Не зная, чем заняться, я принялась за работу, начиная с кухни. Пол в иранской кухне уложен с наклоном, поэтому его моют так: просто выплескивают воду из ведер, которая стекает по трубе, увлекая за собой грязь. За это дело я и взялась, опорожняя ведро за ведром и даже выскребая грязь из-под металлических шкафов, до которых у иранских домохозяек обычно не доходят руки. Из-под шкафов шествовали полчища гигантских тараканов.

Превозмогая отвращение, не обращая внимания на шум в гостиной, где резвилось около пятнадцати детей, я драила кухню.

Затем, обозрев запасы продуктов, я решила приготовить обед. Еде в Иране придается большое социальное значение, и я знала, что по возвращении все будут мне благодарны, увидев проявленную мною заботу. Мне надо было чем-то себя занять. Обнаружив в холодильнике кусок говядины вместо обычной баранины, я решила приготовить таскабоб, персидское блюдо, которое особенно любил Махмуди. Накрошив огромную гору лука, я перемешала его в кастрюле с кусочками говядины, пересыпала специями и изрядно сдобрила кэрри. Сверху я положила помидоры, картофель и морковь. Попыхивая на плите, мое говяжье рагу источало приятный пряный аромат.

От недоброго предчувствия у меня стучало в висках, но знакомая рутина помогала мне держать себя в руках. Благодаря трагической смерти Нелуфар я выиграю отсрочку в несколько дней. Во все время траура Махмуди не будет общаться с Эллен и Хормозом. Я приняла решение по мере сил сохранять свой статус-кво в надежде на то, что мисс Алави совершит чудо до того, как предательство Эллен выбьет почву у меня из-под ног.

Займись чем-нибудь, приказала я себе.

Когда скорбящие родственники вернулись с похорон, я была занята приготовлением фасоли по-ливански – мое фирменное блюдо.

– Так нельзя готовить фасоль. У нас принято иначе, – сказала Фереште, увидев, что я добавляю туда лук.

– Я хотела бы приготовить по-своему, – ответила я.

– В таком случае твою стряпню никто не будет есть. Фереште ошиблась. Мое блюдо ели и похваливали.

Разумеется, мне было приятно слышать похвалы и видеть тайную гордость Махмуди, но я преследовала далеко идущую цель. Я знала, что предстоящая неделя будет целиком заполнена ритуалами, в которых должны будут принимать участие все взрослые, и хотела закрепить за собой «место» няньки, повара и уборщицы. Отведав мою стряпню, семья дружно признала за мной это право.

Около трех часов пополудни я предложила отвести детей на прогулку в близлежащий парк. Но, к моему ужасу, за нами увязался весельчак Маджид, который был рад случаю подурачиться. Я издали завидела Хэлен и чуть заметно мотнула головой. Некоторое время она наблюдала за нами, но подойти не решилась.

Неделя тянулась бесконечно долго. Мне никак не удавалось еще раз воспользоваться телефоном, так как один-двое взрослых под тем или иным предлогом оставались дома. Я страшно обрадовалась, когда наконец Махмуди сообщил мне, что пятница – последний день траура и в субботу – то есть за день до условленной встречи с мисс Алави – Махтаб возобновит занятия в школе.

Махмуди был взвинчен до предела. По мере того как утихала душевная боль, вызванная кончиной Нелуфар, его все больше поглощали собственные проблемы. В его задумчивых глазах все чаще вспыхивал огонек безумия. Мне было знакомо это выражение, и я по-настоящему боялась. Я словно сидела на пороховой бочке, пребывая на грани паники. Временами я не сомневалась, что Эллен ему уже все выложила, иногда внушала себе, что у него и без того достаточно оснований для психоза.

В субботу, когда мы собирались в школу, он был особенно не в духе. Не желая ни на секунду выпускать нас из поля зрения, он потащился за нами. Пока мы шли по улице, он был агрессивен и раздражителен, затем грубо втолкнул нас в такси. Мы с Махтаб испуганно переглянулись, зная, что беды не миновать.

В школе Махмуди заявил в присутствии Махтаб:

– Оставишь ее здесь. Пусть приучается к самостоятельности. Отведи ее в класс и возвращайся, поедешь домой вместе со мной.

Махтаб завизжала и вцепилась в подол моего пальто. В свои пять лет она была не в состоянии вынести сразу два испытания: нарастающий гнев отца и разлуку с матерью.

– Махтаб, ты должна быть сильной. – Я пыталась говорить спокойно и ласково, но чувствовала, как у меня дрожит голос. – Пойдем в класс. Все будет хорошо. Я заберу тебя в полдень.

Махтаб поддалась моим уговорам и пошла за мной. Но по мере приближения к классной комнате, на безопасном расстоянии от грозного отца и в преддверии расставания со мной, она захныкала, а затем разрыдалась. Когда мы дошли до дверей, она отчаянно скулила, точно так же, как в первые два дня, до того как я стала оставаться в школе, вблизи от нее.

– Махтаб! – взмолилась я. – Успокойся. Папа не на шутку рассержен.

Но мои слова утонули в воплях Махтаб. Одной рукой она вцепилась в мое пальто, другой отталкивала от себя учительницу.

– Махтаб! Пожалуйста…

Внезапно все находившиеся в классе девочки вскрикнули от смущения и неожиданности. Они схватились за русари – удостовериться, что их головы покрыты надлежащим образом. В их святая святых вторгся мужчина!

Я подняла голову и увидела, что над нами возвышается Махмуди, залысины у него на лбу побагровели, что служило признаком ярости. Он занес кулак, чтобы обрушить его на своих мучителей. В его глазах пылал гнев тысячи истерзанных демонов.

Махмуди схватил Махтаб за руку и пнул ее. Развернув ее к себе лицом, он отвесил ей пощечину.

– Нет! – закричала я. – Не бей ее!

Завопив от испуга и боли, Махтаб ухитрилась вырваться и вновь ухватилась за подол моего пальто. Я попыталась втиснуться между ними, но Махмуди был намного сильнее нас обеих. Он опять и опять наносил удары по крошечной движущейся цели – по рукам и по спине. С каждым ударом крики Махтаб становились все истошнее.

Схватив малышку за руку, я попыталась оттащить ее от него. Левой рукой он отшвырнул Махтаб в сторону, и она ударилась о стену. Ханум Шахин и несколько других учителей быстро встали вокруг нее защитным кольцом. Она пыталась вырваться, убежать, но учителя ее удержали.

Гнев Махмуди мгновенно обрушился на новый объект. Правым кулаком он ударил меня по голове, так что у меня все поплыло перед глазами и я чуть не повалилась на спину.

– Убью! – орал он по-английски, сверкая глазами. Затем, с вызовом посмотрев на учителей, он сжал мне запястье, словно тисками, и обратился непосредственно к ханум Шахин.

– Я убью ее, – повторил он тихо, зловеще.

Он потащил меня за руку. Я попыталась было сопротивляться, но еще не пришла в себя после сильного удара и не смогла освободиться. Где-то в глубине моего воспаленного мозга пульсировала мысль – хорошо, что его бешенство излилось на меня. Я решила уйти с ним, увести его от Махтаб. Покуда он вдали от нее, с ней ничего не случится, твердила я себе. Пока я с ним, с ней все будет в порядке.

Внезапно Махтаб вывернулась из рук учителей и устремилась мне на подмогу.

– Не беспокойся, Махтаб, – проговорила я сквозь слезы. – Я вернусь. Отпусти нас. Отпусти нас!

Ханум Шахин подошла к Махтаб и обняла ее. Другие учителя расступились, дав нам с Махмуди дорогу. Все эти женщины были бессильны против гнева единственного вторгнувшегося сюда мужчины. Крики Махтаб становились громче и отчаяннее, пока Махмуди волок меня за собой – из класса, по коридору, на улицу. От боли и страха у меня кружилась голова, я панически боялась Махмуди. Вдруг он и вправду убьет меня? А если я выживу, что он вытворит с Махтаб? Увижу ли я ее снова?

На улице он гаркнул приближающемуся такси:

– Сюда!