Дэниел подумал, наступит ли когда-нибудь такое время, когда он сможет смотреть на Кристину без замирания сердца, без ощущения потери. Этого не смогла изменить шикарная жизнь, которую он вел последний год в Париже за счет газеты.

Дэниел остановился в нерешительности, не зная, что лучше – подойти и заговорить с ними или незаметно исчезнуть. Уже почти целый год он намеренно избегал каких бы то ни было контактов с Кристиной, со всеми Уориндерами, твердо уверенный в том, что это было необходимо ему, если он намерен жить и работать. Увидеть ее снова, заговорить с ней будет означать оживить то, что он давно похоронил глубоко в себе, но что еще все равно живо, несмотря на то, что он упрямо отказывался признавать это.

И тут возможность выбора неожиданно исчезла. Кто-то, подойдя сзади, схватил его за руку. Гарри, до кончика ногтей преуспевающий адвокат, весело воскликнул:

– Иисус! Да это никак Дэниел! Чудесно, старик, где тебя черт носил все это время? Идем, расскажешь, чем занимаешься, как живешь. Папа стал постоянным читателем «Клэрион», да и мы все тоже.

Дэниелу ничего не оставалось делать, как пойти за Гарри. Эверард поздоровался с ним за руку, леди Кларисса мило улыбнулась. Дэниел, склонившись, поцеловал руку Маргарет, а потом присел перед большеглазым мальчонкой.

– Я знал твоего папу. Он был самым храбрым человеком.

Потом он повернулся к Кристине… Ее рука задержалась в его ладони, и их взгляды встретились. Она заметила Дэниела раньше, чем Гарри, хотя он был почти неузнаваем в модных широких брюках, темно-зеленом пальто и в шляпе с загнутыми полями, что придавало ему щегольской и даже отчаянный вид.

– Мой сын Дэвид, – пробормотала Кристина, и на Дэниела глазами Гарета посмотрел маленький мальчик и тут же, застеснявшись, спрятал свое лицо в складках юбки матери.

– И моя дочь Изабель.

Дэниел внутреннее вздрогнул. Девочке, которую держала на руках нянька, должно было быть не более восьми-девяти месяцев. На него из-под кружевных оборок муслинового чепчика серьезно смотрели светло-карие глаза. Протянув руку, Дэниел коснулся пальцем щечки малышки, и она с радостным смехом схватила его за палец.

– Ты удостоен чести, – сказала Кристина. – Она ни с кем этого себе не позволяет.

Потом несколько минут Дэниел разговаривал со всей семьей. Он сказал, что жил в Париже некоторое время, где занимался написанием статей о заключении мирного договора.

– Ты и в будущем собираешься работать в «Клэрион»? – спросил Эверард.

– Да, но уже как лондонский корреспондент.

– Значит, будешь жить в Лондоне?

– Какую-то часть времени. Я надеюсь на частые зарубежные командировки. Я слышал, что сейчас в Индии не все в порядке.

– Сейчас везде не все в порядке, – сухо заметил Эверард. – Ты должен прийти и поужинать с нами. Мы все будем рады узнать твои новости.

Кристина неожиданно сказала:

– Папа, отвезешь Дэвида и Изабель в своем экипаже? Я хочу поговорить с Дэниелом.

– Я хочу остаться с тобой, мама, – сказал мальчик, упрямо цепляясь за руку Кристины.

– Нет, дорогой, ты должен поехать с дедушкой. Обещаю, что не задержусь. Я приеду к чаю.

Эверард, который понимал ситуацию лучше других, весело сказал:

– Идем, Дэвид. Если будешь послушным мальчиком, няня позволит тебе за чаем съесть кусочек торта. Ты ведь хочешь торта, верно? Дэниел, не забудь оставить Кристине свой адрес, чтобы мы могли связаться с тобой.

Они попрощались, договорившись еще встретиться. Кристина и Дэниел остались одни.

– Нужно ли это? – спросил Дэниел. – О чем ты хочешь говорить?

– О многом. Пройдемся?

Она взяла его под руку, как делала это много раз раньше, когда он провожал ее из клиники домой, казалось, это было давным-давно и в какой-то другой жизни.

– Почему ты перестал писать мне? Я ждала и ждала, но ты не отвечал мне с тех пор, как я дала тебе знать, что мы добрались, и я отправила твои статьи. Я не считаю короткую записку благодарности.

– Для меня это казалось самым разумным. Мы могли никогда не встретиться. Я был несправедлив к Гарету, ошибался в его отношении к тебе. Потом я понял это и решил поставить точку. Это было непростое решение.

Кристина смотрела прямо перед собой.

– Значит, ты не знаешь… Дэниел нахмурился.

– Не знаю чего?

– Гарет умер.

– Что?! Боже мой, я не верю. Я удивился, не увидев его сегодня, но не мог даже представить… Когда это случилось?

– Несколько месяцев назад. Почти сразу после рождения Изабель.

– Я нигде не встречал упоминания об этом.

– О, они не писали. Еще одна случайная жертва войны, даже не геройская смерть. Пытался спасти двух лошадей, одна из которых умерла, а другая… Я знаю, конечно, что Маргарет была очень рада, когда я привезла Броуни в Ингем Парк… Эта лошадь так много для нее значила…

– Извини, Кристина, это должно было быть для тебя ужасно.

– Ему было хуже.

Дойдя до маленького скверика, они присели на скамейку у фонтана, здесь было тихо и спокойно. Людей почти не было, если не считать прогуливающихся пар. Дэниел осторожно спросил:

– Ты не могла бы рассказать мне об этом?

– Попробую. Видишь ли, никакое лечение не помогало. Мы перепробовали все, всех докторов, всевозможные методы. Когда вернулись Джон Декстер и доктор Эндрюс, они стали применять новейшие методики, новейшие препараты, но все было бесполезно. Повреждение позвоночника оказалось слишком серьезным, его не оставляла боль, ничем нельзя было ему помочь, кроме как постоянно пичкать наркотиками, что, в конце концов, тоже перестало приносить облегчение. Вначале он очень старался бороться. Он говорил, что если не сможет заниматься практикой, то, по крайней мере, займется научной работой и исследованиями. И какое-то время он делал это, невзирая на постоянную боль.

Дэниел не знал, что сказать, как выразить свое сожаление и понимание. Он просто сжал пальцы Кристины.

– Хуже того, – продолжала она, – мне кажется, что он сам захотел умереть.

– Ты хочешь сказать…

– Да, я думаю, что он покончил жизнь самоубийством, и доктор Эндрюс считает так же. В заключении о смерти он написал, что смерть наступила в результате остановки сердца, но он, как и я, понимает, в чем дело.

– Но как? – спросил Дэниел. – Как он мог такое сделать? Ведь он не мог двигаться?

– Гарет был врачом. Он разбирался в таких вещах, и потом он все так же имел доступ к своим лекарствам.

– Ты хочешь сказать, что он принял большую дозу наркотика?

– Очевидно. По-моему, он догадался о нас с тобой.

– О нас? Ты имеешь в виду ту ночь в Балаклаве?

– Не только. У меня нет доказательств, но я сердцем чувствую, что права. В последний вечер я, как обычно, читала ему на ночь. Потом няня принесла Дэвида и Изабель, чтобы они сказали папе «спокойной ночи». Гарет никогда до этого не интересовался Изабель, а в этот вечер он взял ее на руки, смотрел на нее, разговаривал с ней.

Когда няня унесла детей, он спросил меня, слышала ли я что-то о тебе, и я ответила, что если бы слышала, то сказала бы ему. Он казался вполне счастливым, спокойным, любящим. Я поцеловала его, пожелала ему спокойной ночи и ушла к себе. А наутро он был мертв, очевидно, умер во сне.

– А не может быть такого, что смерть наступила естественным путем, и ты зря себя казнишь?

– Нет, я чувствую. Такое чувствуется интуитивно и никогда не забывается. – Кристина посмотрела на Дэниела, и он увидел в ее глазах слезы. – Я никому этого не говорила, только тебе. Ты ведь понимаешь, да? Ты понимаешь, что это значит, – Изабель твоя дочь, а не его, думаю, он это понял. Понял в ту ночь.

Дэниел не верил собственным ушам.

– Ты уверена? Ты хочешь сказать, что она…

– Она твоя дочь. Я в этом абсолютно уверена. Для всех – это ребенок Гарета, зачатый в те страшные крымские ночи. Тебе не надо беспокоиться или чувствовать какую-то ответственность. Она будет расти в таких же условиях, что и Дэвид. О том, что она наша дочь, будем знать только я и ты.