«Не связывай свои сокровенные надежды с каким-либо реальным человеческим существом. Не представляй исполнение своей мечты в поступках либо деяниях, ограниченных земным существованием…»

В голове Яна назойливо прокручивались эти слова буддийского монаха. В данный момент он был готов им поверить – он не ел ни крошки уже пятые сутки, и всем его существом овладевало то самое безразличие ко всему, которое возвещает о переходе материи в иное состояние. Ян сидел на набережной в порту, привалившись к стенке. Он думал, что умеет отличать галлюцинации, вызванные голодом, от событий, происходящих на самом деле, а потому верил в реальность того, что сейчас видел.

Пахло нагретой солнцем хвоей, от этого запаха, настоянного на морской свежести, кружилась голова. Кружилась очень сильно, и он клал ее на колени женщине, которая вела себя, как его мать. Но почему-то она не была его матерью. Голова переставала кружиться, зато очень захотелось спать. Подошла другая женщина, его настоящая мать. Но он не помнил, чтобы она вела себя когда-нибудь, как его мать, хотя и чувствовал ее притяжение, – она представлялась ему Солнцем, вокруг которого хотелось вращаться. Но голове было очень покойно на коленях женщины, называвшей себя его матерью…

Ян поднес ко рту губную гармошку, которую выменял на перочинный ножик у уличного торговца. Она отозвалась нестройным звучанием в ре миноре, от которого исчезла предыдущая картинка, сменившись видением девушки, плескавшейся на речной косе в окружении диких гусей и чаек. Длинное белое одеяние девушки, намокнув, облепило гибкое тело, обозначив все его волнующие впадины и изгибы. Ян выронил гармошку и попытался встать. Ему казалось, что если он не заключит девушку в свои объятья, оба они превратятся в пепел.

Девушка была совсем рядом. Он видел ее упругие темные соски, живот… Еще одно усилие, и Ян, обняв ее за мокрые плечи, упал вместе с ней в спасительно прохладную бездну.

– …Не надо вставать, – услышал он мужской голос. – Вы еще очень слабы. Не бойтесь, вам больше ничего не угрожает. Вы настрадались больше, чем способен вынести человек. Вы принадлежите, наверное, к особой касте. Добро пожаловать на «Сандхья». Я господин Чандар, владелец этого судна. Мы держим курс на Никобарские острова. Райское место. Вы заслужили отдых в Раю… Как вас зовут?

– Ян. Это… мое любимое имя. Но, возможно, меня зовут иначе. Я… я ничего толком про себя не знаю.

– Со временем вы обретете почву под ногами. Но помните: имя, которым тебя нарекают при рождении, предопределяет судьбу человека. Каждый человек должен знать свое настоящее имя. Тот, у кого их много, может не найти единственно верной дороги. Сейчас вы нездоровы. Отдыхайте и набирайтесь сил. У нас с вами еще будет время о многом поговорить.

Господин Чандар вышел из каюты. Это был невысокого роста мужчина с внешностью типичного индоевропейца. На нем был великолепно сшитый светлый костюм. Не только его одежда, а все вокруг свидетельствовало о том, что господину Чандару по душе внешние приметы европейского стиля. Большой современный сухогруз «Сандхья» был прекрасно приспособлен для комфортабельного морского путешествия – на корме располагалось несколько удобных уютных кают. Господин Чандар любил путешествовать. Он был богатым человеком, однако в отличие от многих себе подобных не позволял богатству мешать ему жить так, как хотелось. Возможно, в этом и состояла основная мудрость его древней религии.

Облокотившись о поручни, он засмотрелся в безмятежно синие океанские дали. Судно уверенно приближалось к пункту своего назначения. В ритме его движения господину Чандару слышалась гармония с мирозданием. Господин Чандар привык жить в гармонии с окружающим миром.

Сандхья – так звали дочь господина Чандара, чье имя он дал своему любимому судну, – была одиннадцатилетним подростком. Ее рождение стоило жизни горячо любимой женщине господина Чандара. Со временем он научился не скорбеть об этой потере. Он верил непоколебимо, что в следующем воплощении они с Лолой снова будут вместе.

Сейчас он перебирал в памяти подарки, которые разложит перед Сандхьей. Он смотрел на них глазами девочки и радовался ее радостью. Сандхья любит красивые дорогие вещи, драгоценные камни, мелодичную музыку. Она как магнит притягивает к себе все, радующее ум, душу, взор…

Господин Чандар вдруг вспомнил о человеке, лежавшем в полумраке каюты, и слегка нахмурил брови. Он признался себе, что и этого европейца везет в подарок дочери. Решение, принятое им на пыльной набережной Ормары, вдруг показалось опрометчивым. Но не мог же он оставить человека умирать на раскаленных камнях? В этом европейце, как безошибочно понял господин Чандар, тоже звучала гармония мироздания.

Он вернулся в полутемную каюту через два часа. Его гость, лежавший на спине под простыней, открыл глаза и попытался улыбнуться своему спасителю.

– Нет, – решительно сказал господин Чандар. – Никогда не благодарите меня за то, что я сделал. Я не хочу, чтобы мы оба жили в вечной зависимости друг от друга. Это кратчайший путь к взаимной ненависти. Я должен предупредить вас, что у меня есть дочь, которую я очень люблю. Если вам уготовано судьбой стать возлюбленным Сандхьи, пожалуйста, ни на минуту не забывайте, что одного фальшивого звука достаточно для того, чтобы нарушить навсегда гармонию божественной мелодии.

– Пошли, я покажу тебе садху. Он такой забавный и вовсе не страшный. Тина не велит мне ходить туда, где живет садху. Тина говорит, я еще девочка и мне нельзя видеть голое мужское тело. Но ведь садху не мужчина, а отшельник. Ты знаешь, Манматха, что садху не мужчина?..

Сандхья щебетала, увлекая Яна вдоль живой изгороди из такомы к тому месту, где кем-то был проделан лаз. Ян едва поспевал за девочкой.

Садху – бородатый длинноволосый тощий мужчина с большим от сырых овощей, которыми он только и питался, животом – жил в шалаше возле манговой рощи. Почти все свое время он проводил в молитвах каменному изваянию Шивы. Садху сидел в молитвенной позе – ноги согнуты в коленях, пятки прижаты к ягодицам – и смотрел на посеревшее от ветров и дождей лицо божества.

– Как ты думаешь, он притворяется или на самом деле верит в то, что Шива избрал его своим посредником? – громким шепотом спросила Сандхья, заглядывая Яну в глаза. – Манматха, ты очень мудрый, ты знаешь правду. Я думаю, ему так легче жить. Тина говорит, все садху просто лодыри. Но Тина не верит ни в каких богов. А ты, Манматха, веришь в кого-то?

Она задавала ему вопрос за вопросом, на которые он не всегда мог ответить. Девочка была развита не по годам. Впрочем, кто может знать, каким должен быть ум одиннадцатилетнего подростка?..

– Отвечаю на твой первый вопрос, – сказал Ян, во всем любивший порядок. – Мне кажется, этот садху внушил себе, что Шива избрал его своим посредником в общении с простыми смертными. Самовнушение и есть вера. Что касается моей веры… Да, наверное, я верую, иначе вряд ли бы сумел выжить в том аду. Но верю я не в Христа, не в Аллаха и не в Шиву – мой Бог многолик и в то же время един во всех лицах. Неважно, как его зовут, – важно, чтобы вера в него не вынуждала человека отказываться от дорогого для него и самого сокровенного. Вот почему, наверное, мне так близка ваша религия.

– Мы язычники, – сказала Сандхья. – Мы любим этот мир умом, душой, плотью и всем, чем его можно любить. Садху сам избрал путь отшельничества и умерщвления плоти, его никто не заставлял это делать. Я же точно знаю, что высший смысл жизни познается лишь через любовь мужчины и женщины. Манматха, ты тоже так думаешь? Ян кивнул. Ему стало грустно.

– Не грусти. – Девочка взяла его руку и прижала к своей груди. – У меня сильно бьется сердце, когда я с тобой. Слышишь? Но мне еще рано тебя любить. Я все время приказываю себе не любить тебя, но у меня ничего не получается. С тех пор, как ты появился в нашем доме, я думаю только о тебе. Но это произошло не потому, что пришла пора мне влюбиться. Я хотела бы пожить еще какое-то время беззаботно.