– Странно с психологической точки зрения. Это опровергает теорию… – начал было Эдвард, но Ив его перебила:

– Катись в жопу со своими теориями. Вы, американцы, только тем и занимаетесь, что из всего выводите теории и закономерности. Сплошная математика, а не жизнь. Еще Некрасов, кажется, сказал: «То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть». Хотя ты наверняка не знаешь поэзии – в этой стране читают только рекламу и иногда заголовки книг.

– Ты не права, – попытался возразить Эдвард. – Наша нация одна из самых…

– Да ладно, я уже это слыхала. Вы патриоты, а мы устали ими быть. Так вот, я взяла и скормила этого ребеночка двум миленьким песикам.

Эдвард почувствовал, как его член буквально взмыл вверх, и это не ускользнуло от внимания Ив.

– Ты, я вижу, вполне нормальный парень, хоть иногда и плетешь всякую чушь, – сказала она.

– Ты его убила, а потом…

– Дурачок. – Ив истерично хохотнула. – Разве я похожа на людоедку? Просто я пару деньков не кормила этих милых песиков, а они без сырого мяса жить не могли. Тебе необходимо знать все-все подробности? – вдруг спросила она, наклоняясь к Эдварду.

– Да, – выдавил он и с натугой сглотнул слюну. – Расскажи мне все-все, как было. Это… это безумно интересно.

– Ха, а мы с тобой похожи даже больше, чем я думала, доктор Тэлбот, – заметила Ив. – Так вот, один придурок, которому я вдолбила в голову, что это его отпрыск, комсорг и вообще совок до кончиков ногтей, выкрал меня из роддома и спрятал на даче у своего друга, который в то время был в загранке. Он навещал меня почти каждый день, привозил продукты и сюсюкался с ребенком. И все уговаривал меня развестись с моим геем и стать его гейшей. Как-то на досуге я представила себе картинку из нашей будущей семейной жизни и поняла, что сыграю в ящик, если сделаю так, как он просит. Короче, план созрел в одночасье. А чтоб эти песики не слопали заодно и меня, я ушла прогуляться в лес. Но перед тем как уйти, открыла двери в комнату, где спал малыш. Ну и капнула в постельку сукровицы от мяса. Больше, видит Бог, не сделала ничего. Я гуляла в лесу часа четыре, если не больше, – читала вслух сонеты Петрарки, целые сцены из пьес Шекспира, стихи Лермонтова и прочую ерунду. Наконец, усекла каким-то десятым чувством: пора возвращаться. Я к тому времени жуть как проголодалась и замерзла. Когда я пришла, песики рвали окровавленную тряпочку. У них все еще были очень голодные глазки. И тут вдруг появился этот придурок. Я разыграла великолепную сцену в стиле Еврипида. Комсорг взвыл, разорвал на себе рубашку, схватил ружье и пристрелил песиков. Я думала, он свихнется, но он по-быстрому залил нутро водкой и захрапел прямо на полу. Он мерзкий тип. Я когда-то переспала с ним разик от тоски и горя, но в тот момент мне его бешено захотелось. Увы, у него между ног болталась настоящая мочалка, которую я не смогла превратить даже в гнилой огурец. Я, разумеется, смылась с этой дачки, а он поднял такой хиппеж… Мой супружник-педрило увез меня на курорт подальше от театра непредсказуемых действий. Но этот псих достал меня и там. Парень, про которого я рассказывала тебе вначале, оказался очень кстати. – Она замолчала, положила голову на живот Эдварда и, глядя куда-то в потолок, задумчиво произнесла: – Мне кажется, он из той же породы, что и твой папуля. Интересно, почему русские постоянно находятся в противоречии со своим так называемым внутренним «я»? И что такое – это «я»? Тэдди, а ты любишь страдать?

– Нет, – решительно сказал Эдвард. – Как можно любить страдать?

– Но они самым искренним образом это любят. Им кажется, они очищаются в страдании. От чего, спрашивается? Еще кое-кто из них считает, что плоть мешает духу достичь каких-то там высот. Мне тоже когда-то так казалось – начиталась я всяких книжек, к тому же в ту пору мое тело было совсем не тренированным и я не умела получать от него удовольствия. Но я-то думала, что стоит только полюбить и… Черт, какой же я была сентиментальной идиоткой. – Она резко приподняла голову и сказала, глядя в стену: – Но к таким, как они, так тянет. Почему, как ты считаешь?

У Эдварда на этот счет не оказалось никаких соображений. Он стонал и извивался от желания. Он стиснул груди Ив, но она грубо оттолкнула его.

– Наверное, потому, – медленно начала она, – что им известно что-то такое, чего не знаем мы. Тот парень, мне кажется, любил кого-то. Он никогда об этом не говорил, но я догадывалась. Эта женщина всегда была перед его глазами. Разумеется, он выдумал ее, как в свое время Петрарка выдумал Лауру. Это была его мечта. И он оставался ей верен. Боже, как же мне хотелось отомстить ему за то, что он меня оттолкнул! И я подумала: пускай прочитает в дневнике про все эти мерзости, пускай окунется в них, измажется с ног до головы. Правда, я очень скоро поняла, что к таким, как он, не липнет никакая грязь. К этим чертовым романтикам. Твой папуля тоже из их породы. Проклятье, как же мне иногда хотелось, чтобы он меня трахнул.

Ив заколотила кулаками по кровати. Ее лицо исказила капризная гримаса.

Эдвард больше был не в силах терпеть. Он прижался грудью к ее спине, просунул под ягодицы ноги и резким движением заставил сесть на свой затвердевший, как кусок деревяшки, фаллос. Она расслабилась и отдалась ему.

На этот раз сеанс любви длился около часа.

Эдвард стал замечать, что потерял какой бы то ни было интерес к работе. Да, он все еще делал сложные операции, но это уже была не творческая работа, а ремесло. Так сказать, ловкость рук, которым лишь в критических ситуациях приходил на помощь разум.

В клинике это не осталось незамеченным. Как и то, что с недавних пор Эдвард, закончив рабочий день, сломя голову спешил домой.

Ив сказала ему однажды:

– У тебя такая куча денег. Какого черта тебе работать? Работают для того, чтоб иметь деньги. Разве не так?

Эдвард нахмурился.

– Да, но…

– Брось, – перебила его Ив. – Это все из той же сентиментальной оперы: призвание, наука, искусство, вдохновение и тэ дэ и тэ пэ. Сказки для пионеров или, как их у вас называют, бойскаутов.

– Мне кажется, я уже не смог бы жить без своей работы, – как-то неуверенно промямлил Эдвард.

– Ты правильно выразился – кажется. – Ив вертелась перед зеркалом, примеряя только что доставленное из магазина платье. Она почти каждый день покупала по платью и по нескольку пар туфель. Она сама смеялась над этой своей совковой привычкой покупать все впрок, но ничего с собой поделать не могла. – А мне кажется, нам следует провести медовый месяц в Европе. Я всегда мечтала посетить парижские магазины. Еще я хочу попасть в Ватикан и получить благословение папы римского.

– Зачем оно тебе? – удивился Эдвард. Он был католиком и даже изредка посещал мессы, но никогда не думал о Боге всерьез.

– Нужно, – упрямо заявила Ив. – Именно благословение, а вовсе не отпущение грехов, как ты можешь подумать. – Она сняла платье и швырнула его на пол, оставшись в узких трусиках и чулках с ажурной резинкой и маленькими красными бантиками по бокам. У нее уже начал обрисовываться живот, и Эдварда это обстоятельство ужасно возбуждало. – Я хочу, чтобы папа благословил мое прошлое. – Она хрипло рассмеялась. – Я буду всем рассказывать об этом. А когда попаду в Россию, обязательно расскажу Старковой и тому козлу, который трахает ее за деньги, квартиру, за то, чтобы сниматься в кино и играть в театре героев-любовников, а сам при этом говорит, что любит, как родную мать, и никогда не бросит. Тэд…

Она подошла, прижалась к нему, обвила руками за шею и затихла.

– Я хочу тебя, – прошептал он.

– Знаю. Малыш сегодня зашевелился, – прошептала Ив. – Это твой ребенок, Тэд. Пускай его сделал другой, но ты после этого столько раз орошал меня своей спермой… Она у меня уже в крови, а он питается этой кровью.

– Я знаю, – сказал Эдвард, увлекая Ив в сторону дивана.

– Почему ты не женился на мне до сих пор? – спросила она, поднимая на него свои большие серые глаза.