– Потому, что понял это слишком поздно?

– Ну да. Настолько поздно, что уже не мог извлечь для себя ничего полезного из этого знания. Вас, я вижу, эта история заинтриговала, – добавил Анджей, неожиданно переходя на «вы».

– Быть может, потому, что меня зовут Евой.

– Вы красивы, как она. Думаю, я не ошибаюсь, хотя с освещением у нас проблема.

– О, меня тоже начинает тошнить. У вас не найдется глотка водки?

Анджей протянул ей флягу с разбавленным спиртом. Женщина сделала большой шумный глоток, потом глубоко вздохнула.

– Полегчало? – поинтересовался он.

– Кажется. Я, правда, не уверена, что на самом деле влипла, но на этот раз мне этого хотелось. Я женщина, которая хочет забеременеть. Вы не находите это парадоксальным?

– Нет, – сказал Анджей. – Парадоксален мир, в котором женщина может задаваться подобным вопросом.

– Вы это серьезно? – Она недоверчиво хмыкнула. – Странно, почему мы вдруг перешли на «вы».

– Только потому, что, затеяв интеллектуальный разговор, забыли на какое-то время, что мы всего лишь мужчина и женщина.

– С удовольствием взяла бы тебя в придворные шуты. Надо сказать Папашке, чтобы нацепил тебе для начала капитанские погоны. Если не секрет, куда ты нас везешь?

– Секрет, но шут непременно откроет его своей королеве. Война закончена. Из Джелалабада иногда бывает самолет в Карачи. А там через Гонолулу можно попасть в Лос-Анджелес и потом в Нью-Йорк. Как пожелает моя королева.

– Вы американец? – чуть испуганно спросила она.

– Никогда не поверю, что ты могла принять меня за корреспондента «Правды».

– Но я думала, ты русский. Папашке здорово влетит, если узнают, что его жена разъезжает по пустыне с американцем.

– Папашке влетит еще больше, когда выяснится, что его жена угнала МИ-24, напичканный боевыми игрушками, – в тон ей заметил Анджей.

– Да, угнала. – Она весело расхохоталась. – Этот Ленька такой трус. Но я стащила у Папашки сигареты… Знаешь, такие маленькие и тоненькие, как макаронники, но он сразу превратился в героя. Ленька вообще-то летает на МИГе, но я сказала, что боюсь высоты. И потом, в этом чертовом МИГе столько всяких лампочек и кнопок. А здесь все просто – как в обыкновенном грузовике… И что, мы правда летим в Гонолулу? – спросила она. – А куда девать Леньку?

– Решим на месте, – сказал Анджей.

– Эй, а ты случаем не папашкин шпион? – вдруг спросила Ева. – Уж больно складно ты врешь.

Анджей почувствовал, что его забавляет эта игра, что ему нравится холодная непроглядная ночь, что он на самом деле хотел бы увезти эту женщину, так неожиданно свалившуюся с неба, в Гонолулу. Он резко затормозил свой «лендровер».

– Вылезай, – приказал он. – И не забудь прихватить своего МИГа. Гонолулу отменяется.

– Прости, – сказала она и, протянув руку, крепко стиснула его плечо. – Не будь злопамятным…

– Постараюсь. – Машина медленно тронулась. – Бензина осталось миль на тридцать, не больше. Нужно связаться по рации с твоим Папашкой, чтоб прислал бензовоз. Ты знаешь его позывные?

– Разумеется. Омега два, четырнадцать… – Она внезапно замолчала. – Это военная тайна. Я дала клятву.

Анджей улыбнулся, обнял женщину за плечи и слегка – по-дружески – привлек к себе.

– Пустыня умеет хранить тайны. Особенно военные. К тому же у меня нет рации. Ладно, мы позвоним ему с пляжа в Гонолулу и попросим прощения за то, что уехали без спроса. Только я боюсь, наш маршрут будет не слишком прямым.

Анджей глянул влево и присвистнул. Из-за горизонта землю ощупывали лучи мощных прожекторов.

Эти люди говорили по-английски.

Анджей показал им свое корреспондентское удостоверение и объяснил, что ни разу не принимал участия в военных действиях, а лишь описывал их в своих репортажах. Еще он сказал, показывая на Еву и Леонида, что эти русские обратились к нему за помощью, поскольку желают сменить гражданство.

– Дезертиры? – спросил на чисто русском языке один из афганцев. – У вас есть документы? – обратился он к Еве.

– Они сгорели вместе с вертолетом, который мы угнали, – сказала она, ничуть не робея. – Это было там. – Она махнула рукой назад и вправо.

– Муса разберется, – сказал по-английски другой афганец. – Их нужно отвести к Мусе.

– Кто устроил эту бойню? – спросил Анджей, указывая на мертвых людей и верблюдов, застигнутых среди пустыни шквальным огнем с воздуха.

– Наши, – ответил по-русски афганец. – Они везли продовольствие людям Наджибуллы. Я знал, что этот караван не дойдет, но Муса все сделал по-своему.

– Значит, Муса – тоже человек Наджибуллы? – уточнил Анджей, нисколько не обрадованный подобным открытием.

– Он сам по себе. Наджибулла оказал Мусе услугу, и Муса не мог не отплатить за нее. Теперь они квиты.

– Ты хорошо говоришь по-русски, – сказал Анджей афганцу. – Это наводит меня на мысль…

Он не успел закончить фразы. Из-за кустов в предгорье раздалась автоматная очередь. Все разом попадали на землю, инстинктивно пытаясь вжаться в нее как можно глубже. Но здешняя земля, твердая и сухая, отторгала людей. Анджею казалось, будто от нее пахнет старым, изъеденным ржавчиной железом.

Раздалась новая очередь. Теперь Анджей понял безошибочно, что тот, кто спрятался за кустами, стрелял в небо. А значит, по какой-то причине хотел привлечь к себе внимание. Он сказал об этом лежавшему рядом афганцу.

– Он предупреждает нас, что впереди засада, – пояснил тот. – Придется идти в обход, через перевал. Это часов на двадцать дольше, если считать с ночевкой. Там есть лачуга.

Камин – он больше напоминал костер, отгороженный кривой ржавой решеткой, – дымил и распространял горячий смолистый аромат. Они пили чай, сидя на полу, – пленные и те, кто их пленил. Всего в лачуге собралось семеро. Пленных не обыскивали, не заставляли держать руки за спиной во время трудной, длинной дороги. Анджея это поразило. Он сказал об этом вслух.

– Мы вас не держим, – пояснил один из афганцев. – Тебя и женщину. Тот, русский, нам пригодится – быть может, подвернется возможность обменять на кого-то из наших. Мы не сделаем ему ничего плохого.

– Его расстреляют соотечественники, – встревожился Анджей. – Он угнал вертолет и угробил его.

– Иншалла,[7] – с философским спокойствием произнес другой афганец.

– Это жестоко… – начал было Анджей и осекся. Он вспомнил деревню, мимо которой лежал их путь. Вернее, то, что от нее осталось.

– Пускай остается с нами, – сказал самый старший из афганцев. – Нам нужны хорошие воины.

Им отвели отдельную комнату с топчаном, на котором лежали тюфяк и драное одеяло.

– Для женщины, – пояснил афганец. – Женщина не может спать на полу.

– Не бросайте меня, – попросил Леонид, когда афганец удалился. – Я боюсь. Вдруг они на самом деле решат обменять меня…

Он шмыгнул носом, опустился на циновку и лег, свернувшись калачиком. Анджею он казался большим ребенком.

– Что-нибудь придумаем, парень. У этих людей по крайней мере есть какие-то принципы.

– Они объявили всем русским джихад. Мусульмане – страшная сила.

– Но сперва джихад начали против них русские. Без всякого объявления.

– Пустые разговоры, – вмешалась Ева. – Нужно думать о том, как выжить. – Она стояла возле маленького грязного оконца и смотрела на склон горы, заросший пихтовыми деревьями. Сумерки, притаившись за скалами, дожидались момента, когда погаснет последний луч солнца, опустившегося в седловину между гор. – Эти места наверняка вдохновили бы Шекспира на создание очередной трагедии, которую последующие поколения превратили бы в фарс либо водевиль. Интересно, почему в конце двадцатого века трагедия не воспринимается в чистом виде? – спросила Ева, не поворачивая головы от окна.

Анджею все больше и больше нравилась эта женщина. В ней чувствовалась какая-то недосказанность. «Но пусть лучше она не говорит то, что ей положено сказать, – подумал он. – Это может оказаться скучным».