– Начальником цеха теперь является Майкл, но свои предложения вы также можете нести мне и миссис Эллиот. Впереди много работы. Нам предстоит нелегкий путь, но мы справимся, если будем работать сообща.

Под приветственные возгласы Натаниэль легко спрыгнул со стола. Он пошел к Маре, толпа перед ним учтиво расступалась, и люди одобрительно кивали головой. Прежде чем Мара успела что-либо подумать, он подошел к ней и, взяв за руки, сказал:

– Спасибо.

– Вам не нужно благодарить меня, – ответила она с улыбкой. – Мы партнеры, помните?

В ответ Натаниэль не улыбнулся. Он смотрел сверху вниз, и в его глазах застыло чувство благодарности, признательности и, может быть, чего-то большего.

– В детстве я заикался.

Руки Мары невольно напряглись.

– Я всегда поддержу вас, – ответила она.

– Я это знаю, – сказал он в ответ.

Улыбка медленно осветила лицо Натаниэля, и Мара ощутила внутри странное чувство волнительного ожидания. Это была дрожь сродни той, что испытывает человек, когда, спрыгнув с обрыва, остается живым и невредимым. Мара даже затаила дыхание. Она жалела, что не может вот так сделать шаг в бездну, не размышляя о том, что будет дальше.

Пытаясь сосредоточиться на своей новой идее, Натаниэль раскладывал на рабочем столе детали механизмов. Он все еще пытался придумать, что изменить в игрушечном паровозе, чтобы тот не оставлял на полу воду. Но мысли его были заняты другим.

Чейз снова и снова переживал события предыдущего дня. Люди хотели, чтобы выступил именно он. Страх от пережитого сидел в кишках, вызывая отвратительную тошноту. Натаниэль как сейчас слышал свое заикание.

И среди этого темного моря было одно светлое пятно. Лицо с темными бровями и грустными глазами шекспировской леди сонетов. Натаниэль видел, как шевелились ее губы. Она шептала ему спасительные слова. Если бы не Мара, он бы спрыгнул с того стола и убежал.

Может, она действительно поверила в то, что они делают. Натаниэль почувствовал это во внезапно напрягшихся ее руках. Он знал, насколько это трудно для Мары – доверять кому-либо. И она доверилась ему в самом дорогом, что имела. В управлении компанией. Чейз дал себе слово, что не подведет ее.

Звук шагов на лестнице заставил его поднять голову. Поверх невысокой перегородки, отделявшей лабораторию от кабинета, он увидел Мару, входящую в дверь с подносом в руках. На подносе были чай и булочки. Котенок следовал за ней подобно тени.

Подойдя поближе, Мара подняла взгляд от подноса и посмотрела на Натаниэля.

– Доброе утро, – сказала она с улыбкой. – Вот так новость. Вы начали рано приходить на работу?

– Как и вы.

– Я всегда прихожу рано. – Мара поставила поднос на стол. – Выбираю банк, где мы будем брать кредит. Я… лишний раз убедилась, что банки хотят знать, на что мы берем деньги и как собираемся их тратить. И подумала, что для нас было бы благоразумно предоставить им бюджет компании, – предложила Мара.

– Очень благоразумно, – совершенно серьезно ответил Натаниэль.

Мара начала разливать чай.

– Снова чай с булочками? – спросил Чейз, наблюдая за ее движениями.

– Когда этим утром я посмотрела в окно, то заметила у вас свет. Я поняла, что вы работаете, и подумала, что будет неплохо позавтракать вместе.

– Да, – согласился Чейз. – Полагаю, мы можем делать это каждое утро.

Мара поставила чашку на блюдце и любезно преподнесла Натаниэлю чай.

– Мы можем использовать эти утренние встречи, чтобы обсуждать деловые вопросы, – предложила Мара.

Натаниэль внутренне был против такой мотивации. Он предложил ввести завтрак в традицию только потому, что просто любил начинать так свой день. Но высказывать все это он не стал. Вместо этого Чейз взял булочку и заметил:

– Если мы хотим каждое утро встречать чаем, то приносить сливки должен я, поскольку я прихожу позже. – Взяв крошечный молочник, он добавил: – Это еще лучше тем, что я возьму столько сливок, сколько нужно. Вы никогда не берете достаточного количества сливок.

– Сливки дорогие. Вам надо быть поскромнее.

– Мара, я полагаю, что каждый сам выбирает ту роскошь, в которой хочет жить. Я люблю булочки со сливками, а вы – сиреневое масло. Это также дорого.

Щеки Мары зарделись румянцем.

– Как вы узнали? – спросила она.

Натаниэль любовался ее румянцем. Он придавал лицу Мары волшебные краски. В эти минуты она выглядела такой беззащитной и мягкой. Она была самой собой, скрывая в остальное время свою очаровательную мягкость под маской деловой женщины.

– Просто я знаю, как пахнет сирень, – ответил Натаниэль. – Также я знаю, что вы не пользуетесь духами. Вы сами сказали мне об этом.

Осознание того, что этот человек знает о ней такие интимные вещи, расстроило Мару. Натаниэль же окунулся в свои мысли, но не стал высказывать их ей, зная, что это шокирует ее. Он думал в тот момент о том, как она усаживается в ванну, высовывая наружу ногу, чтобы намылить ее. Ему казалось, что еще немного, и он сойдет с ума.

– О таких вещах не говорят, – сказала Мара, смущаясь.

Уже ближе к вечеру она поднялась наверх и увидела, что Натаниэль с карандашом в руках размышляет над замысловатой схемой, начерченной на большом листе бумаги.

Услышав шаги, Чейз поднял голову, но, лишь мельком взглянув на Мару, вновь склонился над схемой. Подойдя поближе, Мара наклонилась над столом и принялась разглядывать ее.

– Что вы делаете? – спросила она, пытаясь прочитать каракули на полях схемы.

– Пытаюсь улучшить наш паровоз, – ответил он, делая очередную пометку. – Конечно, дети этого не замечают, но мне не нравится, что он оставляет лужи на полу. Пытаюсь исправить это.

Мара рассмеялась. Натаниэль удивленно оторвался от схемы и посмотрел на нее поверх золотой оправы очков. Звук ее смеха был очарователен, но почему она засмеялась?

– Над чем вы смеетесь?

– Над вами, – призналась она, широко улыбаясь и усаживаясь в кресло напротив Чейза. В ее глазах стояло изумление.

– Вы всегда опаздываете, в вашем кабинете бардак, всегда теряете очки и при этом беспокоитесь о том, что под паровозом на полу остаются капельки.

Сейчас Мара дразнила его, и ему это нравилось.

– Может быть, я и неорганизован. Но к своей работе, как вы знаете, отношусь со всей тщательностью, – внешне строго сообщил он. – Я не хочу продавать игрушки, из-под которых течет вода.

– У вас такая страсть к игрушечным поездам? – спросила Мара, наблюдая, как он пишет на полях очередное примечание. – Неужели только потому, что вы выросли в семье производителя игрушек?

– Отчасти да, но я думаю, что это простое упорство, – начал свою мысль Натаниэль, и Маре показалось, что подробности он рассказывать не хочет. Однако спустя мгновение Натаниэль отложил карандаш и продолжил: – В детстве отец не позволял мне принимать участие ни в одном проекте компании «Чейз тойз». Бразды правления планировалось передать моему старшему брату. Меня же отец никогда не учил, поскольку не считал это нужным. Он не хотел доверять мне никакой более-менее ответственной работы в компании.

– Почему не хотел?

Сняв очки, Натаниэль положил их на стол и откинулся на спинку кресла, задумчиво глядя в потолок.

– Когда я родился, мама во время родов умерла. Меня не оставляло чувство, что отец винил в этом меня, хотя сам и словом об этом не обмолвился. Да и я часто его разочаровывал. В детстве я часто болел, страдал астмой, так что не мог играть со всеми в спортивные игры. – Он задумчиво покатал карандаш между ладонями. – Также я заикался, и у отца никогда не хватало терпения выслушать меня. Учился я тоже плохо, поскольку у моих наставников терпения было не больше. Я так стыдился своего заикания, что до десяти лет плохо читал. Короче говоря, отец считал меня идиотом.

Хотя это признание Натаниэль сделал легко, далее с улыбкой, от Мары не укрылась боль, которую должна была скрыть эта самая улыбка.

– Дети дразнили вас? – спросила она.

– Да, – со вздохом ответил Чейз, пожал плечами и отложил карандаш.