Мара опустила взгляд, боясь посмотреть Чейзу в глаза.

– Я… кажется, я неправильно поняла вас.

– Вы прекрасно сознавали, что делали. Вы выводили меня из себя. И вывели. А это долгое время никому не удавалось сделать.

Ей нечего было сказать. От стыда горели щеки.

– В любом случае, – продолжал Чейз, – я не хотел бы, чтобы вы теряли сон, беспокоясь о моих постыдных намерениях. Так что позвольте мне, ради вашего же блага, разъяснить все: если бы я намеревался сделать вас своей любовницей, то подарил бы намного более ценную вещь, чем эта. – Натаниэль опустил коробку со счетами на ее колени. – Уверяю вас, своим любовницам я дарю щедрые подарки. Кроме того, обычно я ищу женщин, с которыми было бы приятно провести вечер. И тут вы уж точно не подходите. Зная ваш жизненный опыт, общаться с вами – сомнительное удовольствие.

С этими словами мистер Чейз развернулся и ушел, хлопнув дверью. Мара сидела на столе, прижимая счеты к груди и чувствуя себя несчастной и пристыженной. Она ужасно ошиблась в оценке Чейза и теперь не знала, как исправить эту ошибку.

Соскочив на пол, она положила счеты на стол и покинула кабинет.

Уже выходя из здания, Мара заметила, что Чейз ждет ее. Очевидно, Натаниэль не кривил душой, говоря, что беспокоится о ней. По дороге он не обмолвился с ней ни одним словом.

Для Мары Эллиот с ее характером извиняться всегда было делом непростым. Но она знала, что должна извиниться перед Натаниэлем Чейзом. На следующее утро, дождавшись, когда Чейз уйдет на фабрику, она нанесла визит миссис О'Брайен. Домовладелица охотно готовила для постояльцев, если только они платили ей, сколько она скажет – то есть втридорога. Обычно Мара не покупала у нее сандвичи. Но сегодня был другой случай. После пятнадцатиминутных переговоров хозяйка согласилась на приемлемую цену.

Мара несла поднос с булочками и чаем через цех к лестнице, намереваясь подняться в новый кабинет Натаниэля на третьем этаже. Она гадала, что скажет ему. Конечно, нет ничего лучше простого, сжатого извинения. И Мара надеялась, что это удовлетворит его. Поскольку, если он начнет злорадствовать, она просто умрет от смущения. А если он невзначай скажет любимую фразу Джеймса: «Я знал, что ты образумишься», – она не выдержит и выльет этот чай ему на голову. Тогда никакого извинения не получится.

Мара уже прошла лестничный пролет и продолжала идти вверх по лестнице, размышляя о предложении Чейза переместить ее кабинет наверх. Может быть, он лишь дразнил ее, но она приняла его слова близко к сердцу. Да, она действительно хотела следить за ним, смотреть, что он делает. Но не могла это делать, когда между ними были два этажа. А Натаниэль твердо решил устроить кабинет здесь, наверху. Возможно, Маре тоже следовало бы переехать, но от этой мысли ей становилось плохо.

Поднявшись по лестнице, она приостановилась в дверном проеме. Большая часть оборудования уже была перенесена из меблированной комнаты миссис О'Брайен – его сложили в дальнем конце зала.

Из складского помещения на втором этаже было перенесено несколько столор и стульев. Мара ожидала застать Чейза в одиночестве, но в центре огромного зала с кепкой в руке стоял рабочий и Натаниэль давал ему инструкции.

– Мистер Боггс, мне нужны стол и несколько полок на той стороне. Также вы потребуетесь, чтобы поставить здесь перегородки. Штук шесть, я думаю.

– Перегородки? – Рабочий почесал затылок.

– Да. Вы не знаете, что такое перегородки?

Натаниэль жестом попытался объяснить ему, что хотел построить.

– Надо сделать раму из дерева и натянуть на нее ткань. Высотой и шириной по пять футов. Это нужно, чтобы устроить комнаты. Тогда не придется возводить стены. Такие перегородки также легко перемещать. Понимаете?

Наблюдая за Натаниэлем, Мара ощущала энергию, которая, казалось, исходила от него. Каждое его слово было уверенным и точным. Она на какое-то время даже засомневалась, бывает ли он в чем-нибудь неуверен.

Словно почувствовав ее присутствие, Чейз обернулся и жестом пригласил войти. Мара поставила поднос на ближайший стол.

– Миссис Эллиот, это мистер Боггс. На следующей неделе он будет выполнять здесь плотницкие работы. – И, повернувшись к Боггсу, добавил: – Мистер Боггс, это миссис Эллиот. Мой партнер.

– Мэм, – кивнул рабочий в сторону Мары и, повернувшись к Натаниэлю, сказал: – Я начну уже сегодня. Что-нибудь еще, папаша?

Чейз отрицательно покачал головой.

– Нет, я думаю, пока все.

Рабочий собрался уходить, но Мара неожиданно для себя самой остановила его:

– Мистер Боггс, подождите.

Когда Боггс замер и посмотрел на нее, она, кое-как успокоив дыхание и отбрасывая прочь дурные предчувствия, спросила:

– Вы не могли бы перекрасить стены?

Посмотрев на Натаниэля, она уловила в его взгляде удивление.

– Конечно, а в какой цвет? – спросил рабочий.

Мара оглядела некогда зеленые облупившиеся стены и сказала:

– Хорошо бы, в нейтральный цвет. Возможно, не чисто белый. Как только расставите перегородки и перекрасите, перенесите сюда и мои вещи.

– Я начну красить завтра, – кивнул рабочий и ушел. Провожая его взглядом, Мара надеялась, что сейчас действует правильно.

– Что заставило вас изменить свое решение? – спросил Натаниэль.

– Хочу все держать в поле зрения, – ответила Мара. – Мне нужна сторона с окнами.

– Без проблем, – сказал Чейз и осведомился, показывая на поднос: – А это что?

Внезапно Мара испытала приступ смущения. Она глубоко вздохнула, словно подыскивая нужные слова.

– Я… поговорила с миссис О'Брайен. Она приготовила чай со сливками и булочки. Помните, вы говорили… о том, что надо быть хорошей… прилично себя вести, быть честной, справедливой. Если бы вы не были так заняты по утрам… то… вот чай. – Ужасно путаясь в словах, она глубоко вздохнула и добавила: – Я очень сожалею!

Затаившаяся в уголках глаз Натаниэля смешинка постепенно превратилась в открытую улыбку, и Мара почувствовала, как проблема уходит. Глядя в его глаза, она ощущала странную уверенность, что все в мире встает на свои места. И сейчас Натаниэль казался ей удивительно красивым.

– Я принимаю ваши извинения, – сказал он, – и ваше доброе отношение тоже. Я люблю булочки со сливками.

Чейз подтянул два стула на колесиках поближе к столу. Мара заняла один из них, а сам он занял кресло напротив.

Он наблюдал, как Мара наливает себе чай, и вспоминал, как она злилась, когда он сказал ей про то, сколько платит за сандвичи.

– Миссис О'Брайен, хмм?

– Она хотела взять с меня шиллинг. – Мара выразительно посмотрела на заварочный чайник. – Представьте себе! Целый шиллинг за чайник с чаем и четыре булочки. Я дала ей за все это шесть пенсов и еще добавила два пенса за сливки.

Ее голос звучал так прелестно, что Натаниэль невольно рассмеялся.

– Я рад. Возможно, чай с булочками войдет у нас тогда в хорошую традицию.

– Положить сахар? – спросила Мара.

– Немного, и лимон. Молока не надо.

Мара налила вначале ему, как он просил, а затем и себе, не добавляя ничего. Она откинулась на спинку стула.

– Что бы вы хотели изменить в нашем кабинете, кроме этой ужасной краски на стенах? – спросил Натаниэль.

Мара осмотрелась.

– Думаю, нам потребуется больше мебели.

– Через несколько недель из Сан-Франциско должна прибыть еще мебель. Мы можем поставить ее здесь. – И, выждав паузу, словно хотел сказать главное, добавил: – Я думаю переехать сюда.

– Что? – Удивленная услышанным, Мара даже поставила чашку на блюдце. – Сюда?

– Мне нравится, когда есть возможность работать в любое время суток. Так что мне будет удобно и ночевать здесь. Вы говорили, что для кабинета это помещение слишком велико. Так что половина помещения станет моей квартирой, а другая половина нашим кабинетом.

– О нет! – решительно покачала головой Мара. – Мы не можем позволить себе такое.

– Но почему?

Натаниэль с удивлением увидел, как румянец заливает ее щеки. Слишком уж неожиданна была такая реакция. Лицо Мары вдруг потеряло острые черты и стало мягким и прекрасным. Натаниэль почувствовал, как у него пересохло горло.