У себя в кабинете Кэлворт застал полный беспорядок. Все бумаги на письменном столе были разбросаны.

Кабинет оказался пуст. Кэлворт быстро просмотрел почту: конверт, который он накануне сам себе послал, отсутствовал.

Сняв пальто и шляпу, он вернулся в приемную.

– У меня никого в кабинете нет, – сказал он Бетти. – Скажи, тот, кто назвался моим другом, был высокий и с короткой стрижкой?

– Да, да, точно! Он похож на одного паренька из моего города. Его звали Эзра Вудхоуз. Помню, он играл в футбол за «Тулон»… Интересно, я даже не заметила, как он ушел.

– Ладно, ничего страшного.

– Вы так говорите, потому что вы добрый, мистер Кэлворт.

Она улыбнулась.

– Наверное, в тот момент, когда он выходил, я повернулась спиной.

– Твоей вины здесь нет, крошка. Он вообще как «летучий голландец».

Глаза ее широко раскрылись.

– Да, да, похоже, что он фокусник. Вот он здесь, а вот его нет!

– Мистер Мейер у себя?

– Конечно.

Кэлворт зашел в административный отсек и направился в кабинет Чарльза Мейера. По дороге он поздоровался с Молли Фэрз.

Молли подняла голову.

– А, наш больной!

Через открытую дверь кабинета Кэлворт слышал, как шеф разговаривал с кем-то по телефону.

– Что, важный разговор? – спросил он Молли и кивнул на кабинет.

– По-моему, ничего серьезного, зайди.

Кэлворт вошел в кабинет и сел в огромное кресло, стоявшее возле письменного стола Мейера. Тот как раз закончил разговор, положил трубку и пробормотал:

– Здравствуй, Гарри, – и тут же углубился в чтение какой-то бумаги, лежавшей на столе.

– Извини, Чарли, я тут несколько дней не выходил на работу, – сказал Кэлворт.

Мейер удивленно взглянул на него.

– А я даже не заметил, что тебя не было, Гарри.

– Опять болело горло… – промямлил Кэлворт, но тут же оборвал себя и твердо сказал: – К черту все это, Чарли! Просто пьянствовал все это время.

Мейер перестал рыться в бумагах. Он посмотрел пристально на Кэлворта.

– Гарри, я не буду тебе читать выдержки из статистических сообщений о том, что женщин на свете намного больше, чем хороших должностей. Улавливаешь?

Кэлворт не ответил, он искал в это время сигареты в кармане.

Мейер продолжал:

– Я скажу тебе проще. Куда легче найти другую жену, чем работу, которую ты у меня имеешь.

Кэлворт поднялся.

– Это все, Чарли?

Мейер смущенно добавил:

– Не сердись, Гарри. Разве я тебя чем-нибудь обидел?

– Нисколько… Я пойду к себе, если ты не возражаешь?

– Скажу только еще одно. Возможно, это простое совпадение, но заметь… да ты и сам знаешь. Когда я стал получать хороший доход? После того, как от меня ушла жена. Вот я тогда-то и понял: женщин куда больше, чем карьер. Тогда я стал зашибать деньги.

– Хорошо, Чарли, я все понял. Ты влил в меня новый поток энергии. Спасибо, я буду у себя.

– Вот и хорошо. Знаешь, Гарри, давай позавтракаем вместе. Мне надо поговорить с тобой. Из чисто эгоистических соображений. Хочу попробовать спасти тебя от себя самого.

Кэлворт вернулся в свой кабинет. В 12.00 позвонил Мейер и сказал, что совместный ленч придется отменить, и извинился.

– Все сорвалось из-за этого Дайсона. С ним мне нужно очень срочно поговорить. Он возвращается на побережье во второй половине дня.

– Ничего, я переживу, – ответил Кэлворт.

– Молодец, а как насчет обеда?

– Я уже приглашен на обед, Чарли.

– Жаль, – сказал Мейер. – Тогда перенесем нашу беседу на понедельник.

В час Кэлворт послал за сандвичами и кофе. Держа бутерброд в одной руке, а чашку кофе в другой, он повернулся в кресле и стал через окно смотреть на город, на это скопление гигантских коробок, как деревьев-великанов в гротескном лесу. Город символизировался у него с Грейс. Это был их город, их квартира, их рестораны, куда они вместе ходили, их театры, улицы, по которым они бродили, наполненные близостью разделенной любви.

Теперь все в нем переменилось: он без Грейс, пейзаж поблек, все дорогое и близкое стало чужим и безликим.

Прошло уже пять или шесть недель, он не помнил точно, с тех пор, как она ушла…

Говорят, что время – великий исцелитель и что во всем есть какой-то внутренний смысл…

Стоит ли так печалиться? Ведь не будь их разрыва, он бы не повстречался с Люси Бостон. Он почувствовал неожиданное движение внутри себя, кровь заиграла в жилах. Его предложение обменять расписку на поцелуй было неожиданным для него самого импульсивным порывом. В эти последние несколько дней у него было много таких необдуманных поступков – он не раскаивался.

А этот поцелуй! Он даже вздрогнул в кресле и улыбнулся. Должно быть, у него был глупый и растерянный вид, как у школьника, которого вдруг поцеловала красивая молодая девушка. Он все еще чувствовал прикосновение ее губ, мягкое и нежное, и пленительный аромат ее волос… А ведь он знал ее всего лишь два дня, две скоротечные встречи, три телефонных звонка… И единственное, что он узнал о ней, было не в ее пользу…

Ее имя каким-то непостижимым образом переплетено с такими личностями, как Гастингс, Плейер, Род…

Влюбиться в нее даже при нормальном стечении обстоятельств было нелепо, но при таких порочащих связях – просто абсурдно. В худшем случае, она полностью увязла в грехах этой компании и разделяла всю меру ответственности как равноправная соучастница, в лучшем случае – она простая авантюристка. Это старомодное слово заставило его улыбнуться.

Нет, на эту удочку он не попадется, даже в его положении. Голову он еще не потерял. Нельзя сказать, чтобы Грейс к нему плохо относилась, если не считать эту измену, но он не станет бросаться из огня да в полымя из-за этого. Грейс преподнесла ему хороший урок в любви.

Настоящий мужчина не должен дважды совершать одну и ту же ошибку.

Он с грустью уставился в чашку с кофе, как будто надеялся на дне ее, в кофейной гуще, увидеть свое отражение.

Он встал из-за стола и выкинул остатки завтрака в корзину для бумаг, а сам сел за стол и погрузился в работу.

В витрине была выставлена картина, изображавшая ребенка, сидящего на коленях у старушки.

Картина была выполнена смелыми и яркими мазками в манере, напоминающей ранних немецких экспрессионистов.

С одной стороны ее красовался небольшой белый плакат с надписью:

Когда Кэлворт открывал дверь, до его слуха донесся мерный гул голосов. Он направился в сторону доносившегося шума, как вдруг остановился, с любопытством уставившись на развешанные на равных интервалах по стене картины. По-видимому, «Бостон гэлери» специализировалась на современной живописи.

Здесь была небольшая, смело написанная работа Роулта, еще меньшего размера – Дюфи, «Снег» работы Фламинка, Писсарро, Лоуренс, пастель Дега, Сислей и Артур Дави.

Но Кэлворт не приметил ни одного полотна Иоганнеса де Гроота и не понял, что богатая по краскам, детализированная по фактуре, сочная живопись фламандского мастера совершенно бы выпадала из стиля представленных здесь в большинстве своем импрессионистов.

Кто-то дал ему в руку бокал с каким-то напитком, и он, извиняясь, потихоньку раздвигая локтями людей, небольшими группками обсуждавших то или иное произведение, стал продвигаться ко входу в большой зал, который, по-видимому, был центром всей экспозиции.

В этом зале было развешано 40 или 50 картин, разных размеров и форм, по стилю сродни тому полотну, которое он видел у входа на витрине.

Находившиеся в этом зале, по-видимому, давно уже на все насмотрелись, так как Кэлворт заметил, что никто не обращал на картины ни малейшего внимания… Его же внимание привлекла небольшая, выполненная гуашью работа под названием «МИНОТАВР НА ИСХОДЕ ДНЯ».

Кто-то рядом с его плечом сказал: