— Ну, а немцы как работают?

— Хорошо работают. Охотно работают. Вообще, знаете, дисциплине у них поучиться — ни подталкивать, ни уговаривать, ни упрашивать не надо. Сказал — сделает, и хорошо сделает, только деньги плати.

Тут инженер Буряковский как бы спотыкается и вопросительно смотрит на нас: хорошо ли хвалить немцев офицерам Красной Армии? Потом, преодолев это свое смущение, тверже повторяет:

— Работяги, мастера отличные.

Признаюсь, очень странно слышать такие вот похвалы от человека, который недавно был здесь в невольниках у этих самых немцев…

Вот как выглядит Силезия через несколько дней после вступления Красной Армии. Не удалось гитлеровцам ни отстоять ее, ни уничтожить. Заводы ее на ходу и вот даже начинают выполнять армейские заказы.

Едешь через эти уцелевшие города, видишь дымящиеся трубы и как бы реально ощущаешь результат тактики маршала Конева — не выбивать, а выжимать противника, не давать ему заводить уличные бои, создавать ситуации окружения, заставлять противника уходить.

После форсирования Одера я дал в «Правду» небольшую заметку о партизанском отряде имени СССР, действовавшем в глубоком тылу самой Германии. Совинформбюро сообщило об этом отряде в одной из сводок, и я получил задание дать о нем очерк.

Мне повезло. Я разыскал двух командиров, в расположении которых этот отряд пробился через фронт. Это были капитан саперов Алексей Кустов, участвовавший в форсировании тринадцати больших и малых рек, и майор-танкист из армии генерала Лелюшенко Сергей Наумов, трижды раненный и четырежды награжденный. Они описали, как все произошло.

— Вы понимаете, обстановочка, — говорил капитан простуженным голосом. — Обстановочка, можно сказать, пикантная. Ночью я кое-как на лодках, на бревнах, на досках, словом, как говорится, на подручных средствах, переправил своих хлопцев через реку. Ну захватили с ладонь земли. Тут и его, майора Наумова, мотопехота к нам подоспела. Наладили уж паромный трос крепить, а немецкая оборона здесь, сами знаете, как густо насажена была, Пушек, пулеметов и этих, как бойцы наши называют, скрипух — шестиствольных минометов — везде у них понатыкано, и каждая былиночка трехслойным огнем перекрывается. Ну и принялись они наш пятачок колошматить. Аж земля на дыбы. У меня народ крепкий. Стрельбой их не испугаешь. Держим пятачок, а майор орудиями своих танков в самоходок с той стороны нас поддерживает. Словом, атаки кое-как отбиваем. Однако все жиже у нас огонь. Несу потери, и боеприпасы на исходе. Только бы, думаю, до ночи продержаться. И вдруг слышу…

— Вы, капитан, в земле под берегом сидели и только слышали, а мне с той стороны, с горки, из танка все видно было, дайте уж я продолжу, — вмешался в разговор майор Наумов. — Вижу, над немецкими артиллерийскими позициями мины рвутся. Что такое? Откуда? У меня минометов нет. Что за чертовщина? И фрицы тоже заметили, что кто-то из их собственного тыла минами угощает.

— Верно. И оттого растерялись, должно быть. И обстреливать нас перестали, — перебывает капитан. — Ну, думаю, что бы там у фрицев ни происходило, будем тянуть канат. А сам высунулся из-за прибрежного гребня и вижу: бегут от леска через болотце люди, кто в комбинезонах, кто в цивильном, кто в полосатых каких-то куртках, бегут, стреляют и кричат «ура». И ведь немало, не одна сотня. Не понимаю, кто такие, откуда. Моим командую: не стрелять. Да уж какая тут стрельба, видим, свои, видим, они-то и есть наша выручка. И немцы растерялись, по ним не стреляют. Тут уж передние до моих саперов добежали, видим, на руках красные повязки, а на них — «СССР». Спрашиваю, кто такие. Выходит один из них. Большой такой, рыжий, краснолицый. Представляется: "Старшина партизанского отряда имени СССР". — "Чьи вы, откуда взялись?" — "Советские люди, были насильно увезены немцами из родных мест, а кое-кто из пленных. Работали на химкомбинате, узнали, что Красная Армия наступает, бежали, организовали отряд. С боем пришли сюда, к Одеру". И помню, первое, что он у меня спросил, примут ли весь отряд в Красную Армию, Говорю, я сапер, в этих делах ничего не понимаю, но, наверное, примут. Услышали они это «примут» и такое «ура» дернули, что берега затряслись… Ведь вот советский человек, в десяти щелоках его вари, а он советским останется, — обобщил в заключение капитан Кустов.

Историю отряда я на следующий день услышал от того самого "большого рыжего человека", как он себя называл, "старшины отряда" Серафима Шумилина. До войны он работал в транспортном цехе на Мариупольском металлургическом заводе, потом был угнан в Германию, стал остарбайтером номер 816-бис в филиале фирмы "И. Г. Фарбениндустри". Этому человеку в одну из заварушек, вспыхнувших на заводе, заводские охранники разбили грудную клетку; разговаривая, он то и дело захлебывается и в приступе кашля сплевывает в платок кровавую мокроту.

— Не стану я говорить, как мне жилось в неметчине, — рассказывал Шумилин, — не лучше и не хуже, чем другим остарбайтерам. Для вестарбайтеров у них другие условия были: и бараки почище, и нары в один этаж, и даже посылки им с родины приходили. А у нас работа десять часов в сутки, еда — буряковое пойло, питье — морковный кофе, словом такая, такая жизнь, что завидуешь тем, кто помер. За какой-нибудь клочок газеты, найденный в кармане, человек попадал в лагерь, а что такое лагерь, вы, наверное, знаете. И все-таки от вестов, у которых другой режим был, которые и радио могли слушать, мы знали, что Красная Армия наступает. Ну ждали, конечно, часы считали — скорее бы. А потом стало заметно, что у немцев что-то неладно. Шоссейка на запад близко от нашего комбината идет. Так вот, видим мы, на шоссейке беженцы, машины с каким-то добром, и все туда, в глубь страны. Поняли, у немцев дела плохи. Решили — пора. И когда англичане на город налетели, мы, осты, воспользовались суматохой и с чугунинами, с кирпичами бросились на охрану, сняли ее, похватали ее оружие и бежали.

Бежало человек двести. Ночью в лесу собрались обсудить, что дальше делать. Решили организовать партизанский отряд, назвали его: отряд имени СССР. Решили пробиваться через леса Саксонии и Нижней Силезии навстречу Красной Армии…

В первую же ночь, располагая всего лишь несколькими винтовками, разведка отряда совершила налет на маленькую товарную станцию, где стоял состав с боеприпасами и снаряжением. Охранники бежали, побросав с перепугу оружие.

Постепенно вооружаясь, отряд имени СССР стал двигаться на восток. По пути он рос, в него вливались все новые и новые люди: бежавшие военнопленные, каких немало в те дни бродило по Германии, остарбайтеры с маленьких заводов, из поместий и ферм, которых отряд освобождал.

Потоки беженцев, двигавшиеся с востока к центру Германии, заполнявшие дорогу, теснившиеся в деревнях и городах, помогли отряду стать неуловимым.

Он шел, оставляя повсюду свои "визитные карточки". Подожженные под Калау артиллерийские склады… Взорванный шоссейный мост через Шпрее… Два виадука, обрушенные на рейхсавтобан — имперскую дорогу, по которой машины могут идти двумя встречными потоками по четыре в ряд… Разгромленная автоколонна с какой-то аппаратурой, эвакуированной с химических заводов… Большое крушение на железной дороге Дрезден — Котбус… Десятки больших и малых дел — вот вехи продвижения необычных партизан по Германии.

К линии фронта отряд подошел хорошо вооруженным. Имелось не только личное оружие и гранаты, но и минометы…

Закончив рассказ, Серафим Андреевич вновь захлебнулся приступом кашля, с каким-то хрипом и свистом ис-торгавшимся из его разбитой груди. Прокашлявшись, вытер кровь с губ и испарину с лица. Он явно был тяжело болен. Но о болезни даже говорить не хотел. Что-то около трехсот его людей уже было мобилизовано в Красную Армию и отправлено в запасной полк. Его самого клали в госпиталь. Он уже был одет в красноармейскую форму третьего срока, которая просто-таки трещала на его могучей фигуре. Он тоже готовился воевать.