— Как давно вы работаете на Габриэля? — вежливо спросила она.

Он не смотрел на неё.

— Шесть лет.

А Гастон работал на Габриэля четырнадцать лет.

— Кто-то хочет убить его.

Страж быстро перевел взгляд на Викторию.

— Никто в доме Габриэля не повредит ему. — В его голосе звучала абсолютная уверенность. — Мы защитим его.

Семья.

— Но сейчас его нет в доме, — сказала Виктория.

— Нет. — В глазах стража теперь отражалось то же недовольство сложившейся ситуацией, что раньше чувствовала Виктория. — Его здесь нет.

Габриэль сопротивлялся любви, которую испытывала к нему семья, так же, как боролся с потребностью в женщине.

— Габриэль может умереть. Если не сегодня, так завтра.

Так же, как и она могла умереть. Если не сегодня, так завтра.

Её мог убить мужчина, писавшей ей письма. Или мужчина, который хочет убить Габриэля.

Охранник не ответил.

— Его называют неприкасаемым ангелом, — Виктория отчаянно продолжала говорить.

Изумрудно-зеленые глаза с головы до ног обожгли Викторию холодом.

— Те, кто работают в доме, знают, что собой представляет мистер Габриэль.

И не собираются это обсуждать с посторонними.

До самых подмёток лайковых туфелек Виктория чувствовала резкий отпор.

— Я думаю, он заслужил быть любимым, — пряча боль, тихо сказала Виктория. Они оба этого заслужили, пока не стало слишком поздно. — Я хочу любить его. И хочу, чтобы вы в этом мне помогли.

— Я не могу помочь вам, мадам. — Изумрудные глаза пронзительно смотрели на неё. — Я потеряю работу.

Но он хотел ей помочь.

Хотел, чтобы Габриэль нашел любовь.

Они все хотели этого для Габриэля.

— Никто, кроме нас с вами, не узнает, — заверила его Виктория.

— В этом доме нет секретов, мадам.

— Секреты есть в каждом доме, — поправила она его.

В доме её отца, человека, известного своей безупречной репутацией, тоже были секреты.

— У меня нет ключей к комнатам мистера Габриэля. Если мы уйдём, то вы не сможете вернуться.

В душе Виктории зародилась надежда.

— Конечно, ключ должен быть у кого-то кроме Габриэля.

— У мистера Гастона.

Виктория сжала в руке шелк юбки.

— Я объясню мистеру Гастону, почему мы просим ключ.

Теперь страж выглядел не уверенным в себе, а пойманным в ловушку. Его разрывали на части верность приказу и желание дать своему нанимателю капельку счастья.

Его лицо прояснилось так же внезапно, как и нахмурилось.

— Следуйте за мной.

Виктория улыбнулась.

На миг улыбка отразилась в изумрудных глазах стража, а потом он повернулся и потопал вниз по ярко-освещенной узкой лестнице. Он остановился у подножия, рука легла на круглую медную ручку двери.

Виктория вспомнила испуганную женщину, которая шла за Гастоном вверх по ступенькам два дня назад. Она верила, что сможет вступить в сексуальную связь на одну ночь и не затронуть свою душу. Вниз по узкой лестнице к ожидающему охраннику спускалась совсем другая женщина.

Дверь в салон открылась. Служанка склонилась над покрытым белой шелковой скатертью столом и вставляла в серебряный канделябр свечи из пчелиного воска. Её седые волосы покрывала чёрная сеточка. Увидев Викторию, она выпрямилась.

Виктория не сомневалась, что и служанка наверняка знала, кто она такая.

Служанка улыбнулась, от сморщенного лица повеяло теплотой.

— Вечер добрый, мадам. Джулс.

Она говорила с сильным акцентом кокни.

Охранник кивнул:

— Добрый, Мира. — И торопливо провёл Викторию к обитой красным ковровым плюшем лестнице у противоположной стены.

Из салона была видна вереница белых лакированных дверей, расположенных на втором этаже. Служанка в большом домашнем чепце толкала груженную бельем и чистящими средствами тележку по холлу верхнего этажа. Её фигура выделялась на фоне окружающей баллюстрады.

Виктория медленно поднималась по ступеням и смотрела вниз на длинные ряды покрытых белым шелком столов. Она повернула голову, чтобы увидеть блестящую темную кабину, из которой за ней наблюдал Габриэль. Откуда он покупал её.

Виктории всегда твердили, что грех уродлив. Дом Габриэля был столь же красив и изящен, как и его владелец.

На верхней площадке лестницы была электрическая люстра, тысячи мелких кристаллов сияли.

Раньше она считала, что здание Оперы — единственное открытое для публики заведение с электрическим освещением. И ошибалась. Всё в доме Габриэля освещалось электричеством, — люстры, светильники на стенах, — всё, кроме столов в салоне, где использовали свечи.

На верху лестницы начинался изогнутый коридор, устланный толстым красным ковром. В конце коридора, там, где он поворачивал направо, винтовая лестница, ведущая на третий этаж, освещалась еще одной люстрой. Страж толкнул ближайшую к салонной лестнице лакированную дверь. На ней был позолоченный витой номер «семь».

Ковер в спальне был темно-зеленый, на кровати лежало желтое шелковое покрывало. Окон не было.

Никто снаружи не сможет заглянуть внутрь. Прошлой ночью она видела эту комнату через полупрозрачное зеркало.

Зеркало было прямо перед ней, в изящной, как и вся комната, золотой раме. В отличие от комнаты оно выглядело безобидно.

Виктория не узнала женщину в отражении.

Волосы на затылке зашевелились.

Кто-то смотрит на неё?..

Только две пары глаз изучали ее: одна из них принадлежала охраннику, который стоял позади, другая была ее собственной, вглядывающейся внутрь полупрозрачного стекла вместо того, чтобы смотреть сквозь него.

Виктория видела не незнакомку, это была она сама.

Нижняя юбка из лампасной ткани с рисунком приглушенных желтого, зеленого и темно-красного тонов придавала объем бедрам Виктории. Короткий воротник-стойка из золотисто-коричневого рубчатого шелка переходил в глубокий и узкий V-образный вырез платья, тонко подчеркивающий шею и грудь.

Мадам Рене была гением.

Отчетливо сознавая полупрозрачность зеркала и смотрящего на неё охранника, — знал ли Джулиен, что было за стеклом? — Виктория вошла в комнату.

На прикроватной тумбочке находились серебряная упаковка презервативов и низкая белая баночка. На крышке была надпись «Дом Габриэля», так же как и на той, что стояла у него в спальне.

Джулиен молча наблюдал за каждым шагом Виктории внутри комнаты. Она же могла видеть любое его передвижение в зеркале.

Виктория повернулась спиной к посеребренному с одной стороны зеркалу и открыла верхний ящик. Там находились приспособления фаллической формы, о которых ей рассказывал Габриэль. Godemichés, как он их называл.

Они были… очень похожи на настоящие.

Один маленький, один средний и один… — в горле застрял смешок, потому что она вспомнила сказку братьев Гримм «Златовласка и три медведя» — «…как раз правильного размера».

В голове Виктории промелькнуло воспоминание о том, как мама держала Дэниеля на коленях. Ему было четыре. Восьмилетняя Виктория сидела у них в ногах, а мама читала сказку.

Виктория вдруг вспомнила, что у мамы был музыкальный голос. Она не могла вспомнить сказку, которую читала им мать, только несколько слов. «Я знаю, — сказал ангел, — потому что… я хорошо знаю свой цветок».

«Стала ли мама счастливой с другим мужчиной?» — задумалась Виктория.

Жива ли она?

Или любовь к мужчине убила и её тоже?

Виктория прикоснулась к твердому кожаному фаллосу, вспоминая длину и толщину у Габриэля.

«У меня чуть больше девяти с половиной дюймов».

Тело сжалось от воспоминаний об удовольствии. Она быстро отдернула руку.

Охранник с золотисто-каштановыми волосами оставался непроницаемым. Ясно, что его невозможно смутить… вообще ничем.

Виктория торопливо закрыла верхний ящик и открыла второй. Там лежал набор шелковых шарфов.

До этого Виктория уже видела, как можно использовать эти шарфы.

Она представила, как Габриэль связывает ей руки за головой, привязывает её широко разведенные ноги к деревянным столбикам кровати.