«я вовсе не выбрал НСДАП, я перешел к Гитлеру, чей образ при первой же встрече произвел на меня сильнейшее впечатление, которое с тех пор уже не ослабевало. Сила убеждения, своеобразная магия отнюдь не благозвучного голоса, чужеродность, пожалуй, банальных манер, колдовская простота, с которой он подходил к сложности наших проблем, — все это сбивало меня с толку и в то же время завораживало».[768]
Несколько раз Шпеер заостряет внимание на прагматизме Гитлера и его окружения, что очень выгодно смотрится на фоне беспрерывно сверяющихся с идеологическими скрижалями соратников Сталина. Например:
«… было бы ошибкой отыскивать у Гитлера идеологически обоснованный архитектурный стиль. Это не соответствовало бы его прагматическому мышлению».[769]
Или эпизод встречи автора с каким-то партийным деятелем по поводу оформления его партийного офиса: Шпеер заметил ему, что выбранные им обои — «коммунистические», но тот «сумел отмахнуться от моих слов величественным жестом: „Мы отовсюду берем самое лучшее, и у коммунистов тоже“. Этими словами он обозначил то, чем уже много лет занимались Гитлер и его штаб: не глядя на идеологию, выискивать повсюду то, что сулит успех, да и сами идеологические вопросы решать в зависимости от того, как они воздействуют на избирателя».[770] По сравнению с опытом руководства Страной Советов — приятный контраст.
Еще одно очень важное отличие немецкого вождя — Гитлера от нашего вождя — Сталина можно обнаружить в следующей цитате из Шпеера:
«Обычно я старался говорить как можно меньше и, развив тему доклада, предлагал присутствовавшему здесь специалисту высказать свое мнение. Ни обилие генералов, адъютантов, охранных секторов, заграждений и пропусков, ни ореол таинственности, окружавший всех, работавших с Гитлером, сотрудников, вовсе не оказывали пугающего воздействия на квалифицированных специалистов. Они много лет успешно занимались своим делом, прекрасно знали себе цену и держались с чувством собственного достоинства. Иногда беседа превращалась в жаркую дискуссию, ибо они зачастую даже забывали, кто перед ними. Гитлер относился к этому с юмором и не скрывал уважительного отношения к этим людям; вообще на совещаниях он вел себя довольно скромно и обращался с его участниками подчеркнуто вежливо. Он также отказался от своей манеры убеждать несогласных в своей правоте, парализуя их волю долгими, утомительными речами. Он умел отличать главные вопросы от второстепенных, обладал гибким умом и умел не только мгновенно выбрать из нескольких вариантов один, но и убедительно обосновать свое решение. Он легко ориентировался в технических процессах и легко разбирался в планах и чертежах. Его вопросы свидетельствовали о том, что за короткое время доклада он, в основном, успевал схватить суть даже самых сложных обсуждаемых проблем. Но обычно — недостаточно глубоко.[771]
Мне никогда не удавалось предсказать заранее результат этих совещаний. Иногда он без всяких оговорок соглашался с доводами, которые, казалось, в корне противоречили его взглядам; иной раз, напротив, он настойчиво противился осуществлению второстепенных мер, хотя еще недавно настаивал на их проведении.
Тем не менее, я выбрал очень удачный способ обведения его вокруг пальца с помощью специалистов, обладавших гораздо более детальным знанием предмета, чем он. Лица из ближайшего окружения Гитлера с удивлением и не без зависти констатировали, что после таких заседаний с участием квалифицированных специалистов Гитлер часто признавал их правоту, хотя на предшествовавших оперативных совещаниях яростно отстаивал свое мнение».[772]
Эти фрагменты воспоминаний Шпеера Суворов старательно обошел, выбрав из них лишь то, что говорит не в пользу Гитлера. Подчас для этого приходилось действовать очень тщательно и аккуратно, как, например, в случае с цитатой, где германский министр вооружений вспоминает о реакции Гитлера на бегство Гесса в Великобританию в 1941 году.
Кстати, представьте себе, как отреагировал бы Сталин на сообщение о том, что второй после него самого человек в партии — Л.М. Каганович (или А.А. Жданов[773]), бежал на самолете в Германию, в тот момент, когда с нею вовсю идет война. Интересно, сильно ли его реакция отличалась бы от реакции Гитлера? Ведь продолжая читать того же А.С. Яковлева, (повторяю, один из самых просталинских мемуаристов), помимо пассажей, характеризующих Сталина с положительной стороны, мы можем найти и целый ряд совершенно противоречащих отлакированному образу спокойного и мудрого Сталина у Суворова. Сталин у Яковлева может рассвирепеть и не слушать резонные возражения,[774] быть в раздражении,[775] вспылить,[776] выходить из себя[777] и тому подобное. Просто он живой человек, а не собственная мумия, и реагирует на жизнь так, как свойственно человеку, а не Богу, которым так хочет представит его антикоммунист и демократолюб Суворов.
Да, возвращаясь к оному правдорезу цитат по живому, — для создания нужного ему образа воплощения всех мыслимых недостатков из вполне реального живого человека, каким, по мнению специалистов, был Гитлер, воспоминания Шпеера Суворову приходилось кроить очень тщательно и аккуратно. Вот так Виктор приводит цитату, где Шпеер пишет о реакции Гитлера на полет Гесса: «Я вдруг услышал нечленораздельный, почти звериный вопль» (с. 69). Конечно, а как же, ведь Гитлер — клинический сумасшедший!
А вот что написано у Шпеера:
«Я тем временем начал снова просматривать свои чертежи и вдруг услышал нечленораздельный, почти звериный вопль. Потом Гитлер рявкнул: „Бормана сюда! Где он?“ Борману было приказано как можно скорей связаться с Герингом, Риббентропом, Геббельсом и Гиммлером. Всех приватных гостей попросили подняться наверх. Лишь через много часов мы узнали, что произошло: заместитель Гитлера перелетел во враждебно настроенную к нам Англию. Внешне Гитлер вскоре обрел привычную выдержку. Его беспокоило только…»[778]
Так, выходит, что стоит только взять самый минимум контекста приведенной цитаты, как оказывается, что для Гитлера привычной является вовсе не истерика, а именно «выдержка»?
Шпеер пишет:
«Даже после самых драматических переговоров Гитлер был способен потешаться над своими собеседниками. Однажды он рассказывал, как, искусно разыграв приступ негодования, дал понять Шушнигу,[779] приехавшему в Оберзальцберг 12 февраля 1938 года, всю серьезность ситуации и тем заставить его уступить. Весьма часто истерическая реакция, как о том рассказывали, объяснялась чисто актерскими приемами. Вообще же самообладание было одним из самых примечательных свойств Гитлера. При мне он всего лишь несколько раз вышел из себя».[780]
Своими наигранными всплесками Гитлер неоднократно обводил вокруг пальца многих деятелей своего времени, добиваясь того, что ему требовалось, а теперь, значит, провел и Суворова?
Нет, господа, Суворова он не провел, это сам Суворов норовит своим крайне выборочным цитированием книги Шпеера провести нас с вами. Перечитывая воспоминания германского министра вооружений я наткнулся на фразу, одновременно знакомую и незнакомую. Помните, мистер Суврун, агитируя нас Шпеером, цитировал:
