Том нанял коляску и пару лошадей, чтобы съездить в Куррайонг на свадьбу Тони и Даницы. Эйли уселась рядом с мужем; она сильно располнела и двигалась крайне осторожно, но радовалась поездке как маленькая. Динни и Салли тряслись и подскакивали на заднем сиденье.

Свадьбу справляли в доме Петера Лалича. И какая тут собралась веселая, дружная компания! Никогда бы не поверила, сказала Салли, что столько народу может втиснуться в одну комнату; впрочем, гости заполняли и веранду, и двор, где жарились на вертелах над раскаленными углями козленок и молочный поросенок, распространяя вкусный аромат жаркого. А какой стоял шум! То и дело раздавались взрывы смеха, звучали веселые возгласы на разных языках или вдруг разливалась песня, почти заглушая пронзительные, задорные звуки тамбуринов. Петер очень гордился оркестром, который он организовал для всяких торжественных случаев и в котором его соотечественники играли на славянских инструментах, похожих на гитару.

Даница сидела рядом с Тони за свадебным столом, сияя от счастья. На ней был праздничный наряд югославской крестьянки: широкая белая юбка, расшитая алыми розами, с зеленой и красной каймой по подолу и пестро вышитая кофта. Пышный, похожий на диадему венок из ярких цветов и пшеничных колосьев очень шел к ее оживленному личику; ленты, вплетенные в венок, струились по спине разноцветным потоком. Это платье когда-то, еще до переезда в Австралию, носила мать Даницы, а потом Мариэтта тоже надевала его в день своей свадьбы.

Давние раздоры и религиозные распри подчас приводили к столкновениям между итальянцами и славянами на приисках. Но никто не вспоминал о них в этот вечер — быть может, потому, что друзья Петера и Тони не придавали значения этим расхождениям во взглядах и обычаях среди товарищей по работе. К тому же погромы сблизили их — и те и другие были здесь иностранцами, и все радовались, празднуя свадьбу такой красивой пары, как Тони и Даница. Свадьба эта как бы символизировала новое сближение между итальянцами и славянами.

Недавние беспорядки еще ни у кого не изгладились из памяти; многие побаивались новых вспышек вражды, угрожавшей их спокойному существованию в этой стране, где они нашли прибежище от преследований и тяжелой жизни в Старом свете. Том, Эйли, Салли и Динни были единственными гостями-австралийцами. Их пригласили, сказал Том, потому что он и Петер — старые друзья и потому что Даница очень благодарна Салли за то, что та приютила ее, Мариэтту и бабушку Тони в ту страшную ночь погрома. Петеру, Данице и Тони хотелось, чтобы все увидели, какие у них есть добрые друзья среди австралийцев — не все же австралийцы повинны в случившемся. И сердечные дружеские приветствия, которыми встретили Тома Гауга и его родных, были вполне искренни.

Свадебный пир был пышный и шумный. Груды маринованных огурцов, свеклы, лука и маслин возбуждали аппетит; каждому гостю было подано по целому цыпленку и еще по хорошей порции жаркого. Шум и жара оказались не под силу Эйли. Она вышла на веранду, где несколько молодых женщин с детьми оживленно беседовали, ожидая своей очереди сесть за свадебный стол, после того как насытится первая партия гостей. Салли ела с аппетитом все блюда, пока не почувствовала, что не может больше проглотить ни крошки, даже если хозяева обидятся, то, что она не отведала еще какого-нибудь замечательного кушанья. Ее изумляло обилие еды, которую поглощали гости: тут были спагетти и равиоли, желе и консервированные фрукты, мороженое и пирожные, и все это запивалось стаканами красного вина, три большие оплетенные бутыли которого стояли у стены. Земляки Петера, у которых были виноградники на Суон-ривер и на побережье, прислали ему это вино к свадьбе дочери. То и дело раздавались веселые восклицания и тосты в честь новобрачных.

После ужина стол вынесли, чтобы освободить место для Даницы, которая должна была исполнить народный танец; все друзья и родственники уселись вокруг, подпевая и притопывая в такт.

Таков был обычай в той деревне, откуда были родом отец и мать Даницы. Этим танцем невеста как бы прощалась со своей девичьей свободой. Потом внезапно выбегал жених, он присоединялся к ее пляске и вдруг подхватывал невесту на руки и уносил. Семья Даницы, конечно, знала, что перед свадьбой Петер обучил Тони этому танцу. Все дружно засмеялись и зааплодировали, когда Тони устремился вслед за гибкой, завертевшейся в быстром танце Даницей, преследуя ее по пятам и не хуже любого юноши из ее народа исполняя эту свадебную пляску.

На узкой веранде, куда гости вышли подышать свежим воздухом, Салли разговорилась с Мариэттой и ее мужем.

Муж Мариэтты все еще сокрушался по поводу убытков, понесенных во время погрома. Он разорен, говорил он миссис Гауг. Его выгнали из собственной лавки, запасы вина разграбили. Решение правительства не возобновлять иностранцам патентов на торговлю остается в силе, и вот он, Адамо Фиаски, работает теперь лесорубом вместе с Тони.

— Это будет ему только на пользу, — объявил Петер, который предпочитал иметь зятем рабочего, нежели владельца винной лавки.

Бабушка Тони горько жаловалась, что ей пришлось расстаться со своим домом в Боулдере, когда внук вынужден был уйти с рудника. До женитьбы Тони она жила у Лаличей.

— Ничего, бабушка, — сказала Даница. — Скоро у нас в Куррайонге будет славный домик, увитый виноградом, и свой садик и козы.

А пока она собиралась поселиться вместе с Тони в лагере лесорубов и жить в палатке. Миссис Маттине ничего не оставалось, как взять на себя заботы о хозяйстве Петера и побыть у него, пока Тони не построит собственный дом.

Старуха мрачно пробормотала что-то, покачала головой, и в такт закачались большие золотые серьги, уже не красившие ее увядшего лица.

— Она говорит, что Тони бросил ее, — засмеялась Даница. — Что ей некуда деваться, негде найти приют для своих старых костей. Но вы не верьте ей, миссис Гауг. Когда солдаты ворвались в дом, бабушка успела взять шкатулку с деньгами и со всеми драгоценностями, так что она у нас богатая, и, право же, ей не на что жаловаться!

Одета миссис Маттина была скромнее всех, пировавших на свадьбе Даницы. На ярком фоне полосатых шелков и цветастых тканей резко выделялась ее худенькая фигурка в старомодном черном шелковом платье с высоким воротником, узким корсажем и длинной юбкой. Зато украшениями миссис Маттина была увешана, как цыганка. На груди у нее сверкало ожерелье, на руках браслеты. Костлявые смуглые пальцы были унизаны кольцами.

Она сидела у двери, разговаривая сама с собой, когда к ней подбежал Тони.

— Ну-ка, бабуся, покажи им, как надо плясать! — крикнул он весело.

Миссис Маттина ворчливо запротестовала, но Тони наклонился, заглядывая ей в глаза смеющимися и ласковыми глазами.

— Нет, ты обещала потанцевать на моей свадьбе, — сказал он и, подхватив ее, вытащил на середину комнаты.

Тамбурины заиграли веселый мотив, и миниатюрная черная фигурка двинулась по кругу рывками, словно марионетка. Но мало-помалу движения ее стали живее и увереннее. И вот уж миссис Маттина, приподняв юбку, закружилась по комнате, забыв обо всем на свете. Увлеченная ритмом музыки, она плясала весело, непринужденно и с необыкновенным изяществом.

Салли знала, конечно, что бабушка Тони в молодости была балериной, но она никогда не представляла себе, что эта худая, неприметная женщина в старом черном платье может вложить столько очарования в свой танец. Миссис Маттина преобразилась, и ее пляска увлекла пылких иностранцев, восторженно следивших за каждым ее движением. Как они кричали, хлопали, стучали ногами, в то время как бабушка Тони раскланивалась, словно на сцене, и посылала им воздушные поцелуи! Потом Тони подхватил ее на руки, расцеловал и снова усадил на стул у двери.

Танцы и песни сменяли друг друга, но Эйли выглядела утомленной, и Том решил, что пора домой.

— Давно я так не веселилась! — воскликнула Салли, когда они возвращались по широкой пыльной дороге при свете бледной луны.