Отвечая на заявление Трефени, Коултер сказал:

«Я никого не убивал. Бог покарает Трефени за его страшную ложь. Одному богу известна вся правда».

Его ссылки на бога никого не тронули.

Коултера и Трефени повесили. Коултер отбивался до последней минуты, а Трефени встретил свой конец с покорностью человека, которого смерть уже не страшит.

Население приисков долго не могло прийти в себя после этой трагедии. Но у нее был еще и эпилог — мрачный фарс, разыгранный Ивеном Кларком, который потребовал причитающееся ему вознаграждение. То, что это была цена крови, и то, что он сам едва не разделил судьбы своих сообщников, не помешало ему возбудить процесс против властей.

Суд отказал ему в иске на том основании, что он дал полиции требуемые сведения не из желания помочь правосудию, а по необходимости, ради спасения своей шкуры. Этот приговор доставил всем мрачное удовлетворение.

Кларк вернулся в Боулдер, но для него больше не нашлось места на приисках.

Убийство сыщиков и казнь Коултера с Трефени набросили слишком мрачную тень на торговлю краденым золотом, и Салли надеялась, что теперь этому положат конец.

Но Фриско смеялся над ее оптимизмом.

— Новых сыщиков и полицейских наняли еще целую ораву, — сказал он, — а торговля краденым золотом по-прежнему процветает вовсю.

Когда по субботам вечерами миссис Гауг и мадам Робийяр гуляли по городу, старожилы провожали их глазами и пускались в воспоминания.

Раздобрели и постарели, а все-таки выглядят моложе своих лет, — замечал Тэсси Риган Янки Ботеролу, а Чесси Мак-Клерен и Джонс Крупинка припоминали, какими живыми, веселыми были эти женщины тридцать лет назад. Ну, как не посплетничать о них обеих — о том, почему Мари так и не вышла второй раз замуж и какого черта миссис Салли связалась с этим Фриско Джо Мэрфи.

Глядя, как обе женщины, беззаботно смеясь и болтая, проходят в субботний вечер по Калгурли, соседи догадывались, что домашние дела обеих идут неплохо. Без сомнения, мадам Робийяр теперь сильно ссутулилась. Матовая кожа ее потемнела, и на лице было больше морщин, чем у миссис Гауг; зато в ее черных волосах не проглядывало ни одной серебряной нити, а миссис Гауг совсем поседела. Но старые друзья говорили, что миссис Гауг в пятьдесят лет стала даже красивее, чем прежде.

Салли эти субботние прогулки с Мари давали возможность обсудить все осложнения ее личной жизни. Дома разговор в любую минуту могло прервать появление Фриско или Динни. И вот в один из таких жарких субботних вечеров в конце года Салли, направляясь с Мари в город, рассказала ей, в какое нелепое положение попала она на днях из-за очередной ссоры между Динни и Фриско, и Мари от души посмеялась ее рассказу.

Они были в отличном настроении. Сделав закупки, вернее поглядев на витрины и купив немного фруктов и кое-какую мелочь из галантереи, они пошли в бар на Призе выпить пива, чем обычно завершались их еженедельные экскурсии. В зале, отведенном у Ады специально «для дам», наверняка можно было застать Сару-Господи Помилуй и поболтать с нею, распив кружку-другую, — это оживляло лишенную других событий прогулку. И там всегда было чему посмеяться, слушая, как Рози-Эни Плэш и Эмилия Грин сплетничают о городских происшествиях.

Все они, конечно, были в сборе и оживленно обсуждали недавние убийства, когда Салли и Мари уселись за столик у двери.

— Брат мужа знает одного из рудокопов, которые доставали трупы из шахты, — говорила миссис Грин, — так он целую неделю не мог есть мяса. Его прямо-таки выворачивало наизнанку, как только он принимался за еду.

— Если б меня так легко выворачивало, я бы каждый день напивалась, — проворчала Сара.

— Сколько раз я видела Билла Коултера, когда он заходил сюда выпить, — вставила миссис Плэш. — По виду вы никогда бы не сказали, что он может убить человека. Он всегда был веселый, хорошо одевался, играл на скачках и приказывал Аде угощать всех, точно он тут хозяин. Его постоянно встречали с одной метиской…

— Билл Коултер еще не самый главный из тех, кто греет руки на золоте.

Головы сдвинулись теснее, голоса упали до хриплого шепота: потихоньку судачили, кто из видных горожан может быть в числе Большой Четверки, которая заправляет незаконной торговлей золотом. Опасаясь, как бы кто-нибудь не подслушал их, собеседницы искоса поглядели по сторонам и тут заметили Мари и Салли.

Раздались шумные дружеские приветствия, и Ада влетела в «Дамский зал», чтобы принять заказ.

— Маме сегодня немного лучше, — сказала она, отвечая на вопрос Салли о здоровье Терезы. — Она будет рада, если вы зайдете к ней на минутку.

Тереза последнее время прихварывала, и, бывая в баре, они всегда навещали ее.

— Конечно, мы зайдем, — пообещала Салли.

Веселость Ады стала теперь несколько развязной и профессиональной; но она любила мать и искренно радовалась, когда кто-нибудь проявлял к Терезе внимание.

Дверь в коридор была открыта, и со своего места Салли и Мари могли видеть мужчин и женщин, пьющих за столиками в баре напротив.

Когда Ада пошла за пивом, Салли заметила группу мужчин, остановившуюся у входа в бар; среди них были мистер Доусет и мистер Мэллисон. Они разговаривали с двумя другими представителями горной администрации и еще каким-то важным и хорошо одетым незнакомцем. Затем послышался взрыв смеха и чьи-то громкие, резкие голоса. Салли увидела трех женщин; они шли по коридору, направляясь к мужчинам, и те с любопытством смотрели на них. Одна из женщин приостановилась и улыбнулась Мэллисону, но он отвернулся, и женщина прошла мимо. Она села за столик в баре, как раз напротив двери в коридор, где стояли мужчины.

Салли узнала ее. Это была Белл, а с нею — Берта Кувалда и Лили. У всех трех был вид жалких неудачниц — они казались карикатурами на тех здоровых, бойких, миловидных девушек, которых Салли видела однажды во время своего неосторожного посещения мадам Марсель в Кулгарди, а потом встретила у Лили в «Звезде Запада». Лили потолстела и расплылась; волосы ее были выкрашены в яркий соломенный цвет, щеки небрежно нарумянены. Берта тяжело опустилась на стул рядом — вялая, бледная, в дурно сшитом черном платье. Только Белл держалась уверенно; на ней был дешевенький готовый костюм, она была туго затянута в корсет, на жестких седых волосах, испорченных хной, — лихо заломленная набекрень зеленая фетровая шляпа. Фарфорово-голубые глаза дерзко смотрели из-под сильно накрашенных ресниц, вздернутый костлявый нос вызывающе торчал на исхудалом лице.

Мари и остальные женщины видели сценку в коридоре и теперь наблюдали за Белл, Бертой и Лили, которые уселись за отдельный столик выпить, задетые тем, что мистер Мэллисон отвернулся от них. В конце концов, всем были известны отношения, много лет связывавшие Белл и Арчи Мэллисона. Правда, Мэллисон стал теперь преуспевающим, видным дельцом, но Белл, Берта и Лили привыкли, что и к ним все относятся с известным уважением, как к чему-то неотделимому от далекой поры основания приисков.

Видно было, что Белл в бешенстве от оскорбительного поведения Арчи Мэллисона. Она упорно не сводила с него своих голубых глаз, и ее взгляд был точно кинжал, направленный ему в спину. В «Дамский зал» доносились ее гневные возгласы. Она залпом выпила рюмку коньяку, которую принесла ей Ада, и встала из-за столика.

Миссис Плэш и миссис Крэбб возбужденно захихикали, когда Белл твердым шагом вышла в коридор. Они поспешили туда же, чтобы лучше видеть, что произойдет.

— Мистер Мэллисон, — позвала Белл, — на минутку!

— А, Белл! — несколько смущенно отозвался Арчи Мэллисон. — Как вы поживаете? Вы великолепно выглядите! Каждая жилка так и играет!

— Не так уж хорошо по вашей милости, — сказала Белл. — По правде говоря, я сильно нуждаюсь. Была бы очень признательна, если бы вы вернули хоть часть денег, которые вы очень давно у меня заняли.

Доусет поспешил улизнуть, остальные собеседники Арчи Мэллисона насторожились. Но Белл не собиралась понижать голос после того, как Мэллисон так ее оскорбил.