Том подробно описал матери все, что произошло в этот день, и уловил мимолетный испуг в ее глазах. Она, казалось, спрашивала его без слов: «Надеюсь, ты не натворил глупостей?»

«Нет, мама», — ответил его открытый, честный взгляд.

Салли удовлетворенно рассмеялась.

— Бог с ним, с их золотом, — сказала она, целуя его. — У нас есть то, чего не купишь ни за какие деньги, сынок.

— Что имела в виду? — думал Том, направляясь в свою комнату. Вероятно, сознание своей правоты, которого никто у них не отнимет, и чувство гордости и душевного покоя, которые дает крепкая, дружная семья.

Но ведь жизнь куда сложнее, размышлял Том. Для матери это — ее дом, ее сыновья. Она забывает о тех черных, злых силах, которые свирепствуют вокруг, угрожая разрушить эту маленькую крепость. Нельзя жить, отгородившись от всего, в этом мире, где война, болезни и беспощадная борьба за богатство и власть ввергают тысячи таких же, как она, простых людей в пучину экономических и национальных катастроф.

Дэн и Лал затеяли возню во дворе. До Салли доносились взрывы веселого смеха, когда они тузили друг друга, или, сцепившись, пытались один другого повалить.

— Пусти! Да пусти же, дубина! — кричал Дэн.

— А будешь еще задаваться? — спрашивал Лал.

— Не буду, Лал! Честное слово, не буду, — клялся Дэн, но, вырвавшись из крепких объятий брата и перебежав на другой конец двора, во все горло крикнул: — Хоть на палочке поезжай, а Моппинга я все равно тебе на войну не дам!

У Салли замерло сердце. Уже несколько месяцев на приисках ходили слухи, что в Европе готовится война, но Салли не могла представить себе, что это и ее коснется. Она слышала, как мужчины толковали за столом о «новой кровавой бойне», о том, что событий надо ждать еще в нынешнем году. Салли содрогалась при одной мысли об этом.

Несколько немцев и австрийцев уже исчезли из Калгурли и Боулдера. Сербы, болгары, итальянцы и греки, работавшие на рудниках, собирались кучками и оживленно обсуждали на своем непонятном языке последние новости. Динги — уроженцы Северной Европы и даго — Южной никогда особенно не ладили между собой, и теперь рудокопы говорили:

— Ну, динги и даго только и ждут случая вцепиться друг другу в глотку.

Так это же иностранцы, рассуждала Салли. Немудрено, что они волнуются: ведь дело идет о войне у них дома. Но чтобы это могло коснуться Австралии — их далекого городка и ее лично, — ей и в голову не приходило.

Правда, Лал уже заканчивал курс военного обучения. Последние два года он все каникулы проводил в лагерях, так как по недавно принятому закону каждый юноша обязан был ежегодно проходить лагерный сбор, Дэн тоже изучал в школе военное дело. Но все считали, что военное обучение — это так, на всякий случай, если придется защищать родину. Страх перед растущей мощью Японии заставлял многих мириться с новым законом об обороне.

Салли помнила англо-бурскую войну, когда австралийские войска были отправлены на помощь англичанам. Она помнила, что людей, выступавших тогда против войны, называли в городе предателями и травили, хотя потом все убедились, что эти «предатели» были правы. Динни считал позором участие австралийских горняков в этой войне, развязанной английскими капиталистами, чтобы захватить в свои руки золотые рудники Рэнда.[4]

Неужели и на этот раз, если Англия ввяжется в европейскую войну, австралийских солдат пошлют за океан? И ее мальчикам придется сражаться в их рядах? От одной этой мысли Салли бросало в дрожь.

А как Дэн любит свою лошадку — она ему дороже всего на свете. Не будь он прирожденный ездок, Салли не могла бы спокойно смотреть на то, как он скачет па горячем, необъезженном жеребце. Но Дэн так уверенно сидел в седле, что можно было не тревожиться, глядя, как он носится на своем Моппинге.

Зато вот Лал ничего не смыслит в лошадях. Лал недавно участвовал с Моппингом в военных скачках и, надо сказать, совсем осрамился. Дэн кричал из рядов: «Гляди, голову ему оторвешь!» — ив публике, конечно, подхватили эту шутку. А потом как все гоготали и смеялись над бедняжкой Лалом, когда Моппинг понес и сбросил его наземь. До сих пор Лал тренировался на одной из лошадей Морриса — смирной кляче, годной лишь на то, чтобы тащить похоронные дроги. Но теперь он то и дело брал у Дэна коня, платил за его корм и даже собирался его купить. Очевидно, он думает, что в случае войны понадобятся кавалерийские эскадроны, как это было в бурскую кампанию.

Когда Лал пришел домой обедать, перед тем как отправляться на неделю в лагеря, у Салли защемило сердце. Он был в военном мундире и фетровой солдатской шляпе, только что вычищенные ботинки блестели, как зеркало. Вид у него был молодцеватый и щегольской. Он очень гордился своей нашивкой на рукаве, держался прямо, как настоящий солдат, ходил, развернув плечи и печатая шаг, точно на параде. Салли первый раз видела его в военной форме. Да разве он знает, какая ужасная вещь война, с грустью думала бедная мать.

После обеда, покончив с мытьем посуды, она присела в гостиной за шитье, пока Дэн готовил уроки. Он сидел, широко расставив локти, навалившись грудью на стол, — ворчал, вздыхал, ерошил свои густые рыжеватые волосы, то и дело поглядывал на мать, как бы надеясь услышать от нее хоть слово поощрения.

Дэн и сам как необъезженный жеребенок, размышляла Салли, хоть и старается учиться, чтобы не огорчать ее. А у самого одно на уме — как бы скорей на лошадь да удрать в заросли. Она так надеялась, что он станет учиться дальше, поступит в сельскохозяйственный колледж, чтобы подготовиться к тому пути, который он избрал для себя в жизни, — будет со знанием дела обрабатывать землю. Но, как видно, ничего из этого не выйдет.

Дэна интересовали только лошади. Он рыскал по пастбищам, любил поболтать с гуртовщиками и скотоводами и при всяком удобном случае помогал им. По внешности он ничем не отличался от других подростков на приисках: такой же худой и загорелый, с золотисто-рыжей, как у Морриса, гривой и блестящими карими глазами, полными мальчишеского задора; только вот эта его страсть к лошадям и коровам — откуда она у него? Занятно, мелькало в голове у Салли, — можно подумать, что Дэн пошел в ее отца или что тут сказалось ее влияние: годы, проведенные в родительском доме, верно, не прошли для нее бесследно.

— Расскажи, мамуля, как ты была маленькой, — часто просил он, когда был совсем еще карапузом.

Дэну никогда не надоедало слушать рассказы о своем дедушке, одном из пионеров, разведывавших Юго-Запад, и о Ворринапе с его обширными выгонами и усадьбой, выходящей на пологий берег реки, окаймленной девственными эвкалиптовыми лесами. Сколько у дедушки было скота? А сколько лошадей на ферме? И кто там теперь хозяйничает? Дэн засыпал мать вопросами о ее родных местах.

— Эх, до чего же мне охота поехать туда, мама!

Он так часто говорил об этом, что и Салли затосковала по родной стороне — лесистому краю, где прошло ее детство.

— Непременно соберемся как-нибудь и съездим в Ворринап, — пообещала Салли.

— Неужели ты ни разу не бывала там, с тех пор как поселилась на приисках? — спрашивал Дэн.

— Нет, дорогой, — отвечала Салли. — Видишь ли, отец с матерью рассердились на меня, когда я ушла из дому, чтобы выйти замуж за твоего папу. Они не хотели меня больше видеть.

— Ах ты моя бедняжка!

Салли улыбнулась при мысли, что в глазах Дэна это было равносильно изгнанию из рая.

— Сейчас они, небось, раскаиваются и хотят тебя видеть, — обнадежил он Салли.

— Твои дедушка с бабушкой умерли. Хозяин Ворринапа теперь Боб, твой дядя Боб, и он будет очень рад, если мы навестим его.

Салли было стыдно сказать Дэну, что она уже много лет ничего не знает о Ворринапе. Не знает, там ли еще брат и кто теперь ведет все хозяйство. С тех пор как умерли отец и мать, она ничего не знала о сестрах, слыхала только, что Сесили и Грейс вышли замуж, но какова судьба Фанни и Филлис — она понятия не имела. Салли оправдывала себя тем, что слишком поглощена была собственными делами, настолько поглощена, что все остальное на долгое время перестало для нее существовать. Когда дети были маленькие, она всецело была занята ими. Эти вечные хлопоты по дому! Так незаметно и пролетели годы.