– Но тут уж ничего не поделаешь.

– Что, нельзя выразить сожаление по поводу вашей хромоты?

Он поднял руку, показывая свое безразличие, глядя при этом в стакан. Вивьен подошла к нему.

– Уж вы-то будете себя жалеть целую вечность, не так ли? – сказала она. – Странный вы какой-то. Мало вам, что у вас есть теплый дом, слуга, который чистит вашу обувь, что вы сыты. У вас полно одежды, собственный экипаж. Действительно дурак! Полно людей, которые на коленях бы благодарили, получив малую толику всего, что вы имеете. Подумаешь, поговорили о нем, походка не та стала. Нечего унывать! Вы просто капризный, испорченный ребенок!

– Вы правы. Думаете, я сам этого не знаю? – Он сделал большой глоток, и пятна от разлитого вина появились на его галстуке. То ли он не заметил, то ли не придал этому значения. – Это грустная история всей моей жизни, – пробормотал он. – Бедный Дэвид. Без имени и семьи он был бы никем. Обидел кого-то Дэвид? Брат извинится. Проигрался в карты? Брат заплатит. Не воспринимайте Дэвида серьезно, он – испорченный ребенок. – Он сорвался на крик.

– Ну да, испорченный, – строго сказала Вивьен. – У вас есть семья, которая о вас заботится. Вы просто везунчик.

Дэвид уронил голову на спинку сгула. Он знал, что ему везет. Не об этом он горевал. А о том, что впустую пролетела жизнь, а он только сейчас это понял. Еще вчера он был всесилен, был готов принять любой вызов. А сегодня ему хотелось, чтобы брат поскорее вернулся из Италии и освободил его от бесплодных стараний вести его дела, потому что джентльмены делают ставки, насколько плохо все будет, когда брат вернется. На минуту Дэвид даже хотел поддаться соблазну бросить все и уехать. А что? Собрать чемодан и утром уехать либо в охотничий домик, либо в отдаленное поместье Эксетеров, где никто ничего с него не спросит. Ему до смерти надоело быть ответственным и честным. К черту все!

– Ну что же, единственное, что вам остается, – это бросить все, – сказала Вивьен, прервав его размышления. – Неужели вы уедете, скроетесь от всех этих дураков, и им останется найти для насмешек кого-нибудь другого? Давайте, они не станут смеяться. Даже бровью не поведут, скажут, что вы поджали хвост. Да нет же! Вы покажете им, из чего сделаны!

– Спасибо за доброе и мудрое участие. Остатки моей гордости у ваших ног.

Она округлила глаза и быстро заговорила.

– А чего вы ждали? Жалости? Ах, бедняжка, он так натерпелся. Вы слишком много выпили, если надеялись, что я стану вас жалеть.

Дэвид снова наполнил бокал.

– А я и не просил, чтобы вы меня жалели, – сказал он, глотнув вина. Он слишком много выпил. Но это не помогло. Настроение у него не поднялось. – Жалости я не ждал. Ни от вас, ни от кого-либо другого.

Он с трудом поднялся, стараясь не упасть, поднес бутылку к губам и из горлышка допил вино. Пусть все видят, что он напился в стельку. Он имеет право. К черту добрые намерения.

Не проронив ни слова, Дэвид направился к двери. Манипуляции с дверной ручкой показались ему забавными. Он никак не мог ее повернуть. Набрал в легкие побольше воздуха, выдохнул, сосредоточился, дверь наконец открылась.

– Мне не жаль вас, – вдруг сказала Вивьен. – Хотя я не считаю, что они справедливо обошлись с вами. Разумеется, с их стороны это было жестоко. Но многим еще не такое приходится терпеть. Не жалейте себя, и вам будет безразлично, что делают другие.

– А вы не думаете, что я сам во всем виноват и не заслуживаю жалости? – бросил он в сердцах. – Что я раскаиваюсь, страдаю от последствий моих поступков?

– Я думаю, никто из нас и не рассчитывает надолго скрыться от последствий наших поступков, но это не значит, что все они заслуживают наказания. Наказание не всегда соразмерно преступлению, разве нет?

Он посмотрел на нее. Прожженная воровка с лицом ангела.

– Согласен, – произнес он тихо – Но именно такого наказания я и заслуживаю.

Она промолчала. Дэвид покинул комнату.

Утром хмель выветрился, а вместе с ним и меланхолия. Вновь и вновь Дэвид прокручивал в голове слова Вивьен, сказанные накануне. Никто не должен его жалеть. Он не заслуживает жалости, так он для себя решил. Если бы он бросил все и уехал в какое-нибудь дальнее имение, то тем самым признал бы свое поражение и все нападки на него обоснованными. Возможно, раньше так все и было бы, но не теперь. И он это докажет. И хотя Дэвиду было безразлично мнение его лицемерных друзей, ему не хотелось, чтобы они решили, будто он струсил и сбежал из города. Он останется хотя бы для того, чтобы доказать им, что они ошибаются, и забрать все их ставки, до последней. Он вернет прибыль Маркусу. Он уже приобрел Дансера, а это было несомненной удачей. Он покажет им, как отвечает на вызов Дэвид Рис. И наконец, он пойдет сегодня развлечься и возьмет с собой Вивьен.

К черту всех Тревенхемов, Грантемов и иже с ними. В Вивьен больше доброты и сочувствия, чем в любом из них.

А когда она наденет хорошее платье и драгоценности, любой из этих джентльменов будет есть из ее рук. А знай они истину, разговаривать бы с ней не стали.

Эта маленькая, острая на язык злючка завоевала его уважение. Он привык заходить к ней по вечерам. Ему нравилось провоцировать ее и видеть, как она каждый раз загорается праведным гневом и негодованием. Ему нравилось дразнить ее до тех пор, пока она не начинала смеяться. Если бы он встретил ее при других обстоятельствах… Если бы…

Дэвид из-за женщин частенько выставлял себя дурачком. Был неразумным, неосмотрительным, но головы никогда не терял. Будь Вивьен Бичем одного с ним сословия, опасность потерять из-за нее голову была бы реальной.

Конечно, тогда это уже была бы не она, а настоящая леди, не та Вивьен, с которой он разговаривал, которой было интересно разговаривать с ним. Наверняка она была бы уже замужем за кем-нибудь поприличнее, чем Дэвид. Он никак не мог решить, отпустить ее или оставить здесь навсегда.

Что, если соблазнить ее роскошью? Может, это сработает, как шоколад, которым он ее вчера угостил? Надо попробовать. Попытка – не пытка. Интересно, каким было бы у нее выражение лица, если бы он стал натягивать ей на ноги шелковые чулки.

Но в его характере было думать, как снять чулки с женских ножек. Конечно, вполне допустимо заниматься любовью с женщиной, если она в чулках. Дэвил желал бы этого, если бы знал наверняка, что Вивьен тоже этого хочет. Но если даже хочет, позволит ли соблазнить ее? Дэвид желал этого и не мог думать ни о чем другом. Не держи он ее под замком – дело другое. Но пока она его пленница, как-то неловко овладеть ею против ее воли.

Эта мысль заставила его улыбнуться. Против ее воли! Он не знал ни одной женщины, которая вела бы себя так стойко. Она могла быть ледышкой, как герцогиня, и разъяренной фурией, как какая-нибудь торговка. Но больше всего его поразило ее вчерашнее поведение. Ему действительно нужен человек, который бы мог быть честным с ним. Из женщин, с которыми он близко общался, он мог бы назвать мачеху, сестру и жену брата. Первая объявила бы войну таким, как Эванс, Тревенхем, чтобы показать все их лицемерие и защитить доброе имя семьи. Вторая постаралась бы успокоить и объявила, что не будет общаться ни с одним из них, а также с их семьями. Последняя посоветовала бы ему не слушать всех сплетников. И только Вивьен сказала, чтобы он перестал жаловаться на жизнь, потому что все могло быть гораздо хуже. А главное, нужно доказать клеветникам, что они лгут.

Это в ней Дэвиду нравилось.

Скрипнула дверь, прерывая его размышления.

– Сэр, к вам посетители, – доложил Баннет.

– Кто именно? – удивился Дэвид.

– Мистер Перси, сэр, и с ним еще двое.

– Просите, – сказал Дэвид и поднялся.

Баннет поклонился и вышел из комнаты. Но не успел пройти и двух шагов, как друзья Дэвида ворвались в комнату.

– Более того, я приму твой вызов. – на ходу говорил Эдвард Перси, смеясь. – Я так люблю выигрывать твои денежки, Брикстон.