– В какой-то степени все камни можно назвать волшебными, но этот уж точно особенный, у него есть своя история.

Моди положила украшение на центр стола.

– Когда-то давно, когда двери в различные миры еще не были столь потаенными, когда облака спускались вниз, чтобы поиграть с морскими волнами, а солнце было молодым и сентиментальным, произошла вот какая история. На берегу прозрачного лесного ручья жила прекрасная юная девушка. Она питалась ягодами, утоляла жажду росой. Она знать не знала, что из лесной чащи на другом берегу днем и ночью наблюдают за нею влюбленные глаза юноши. Но он не смел показаться ей, потому что у красивого лицом юноши было тело птицы, большой неуклюжей птицы, не умеющей летать: с короткими крыльями и когтистыми лапами. Чтобы не испугать возлюбленную своим видом, он никогда не покидал своего убежища, дни и ночи напролет призывая Лесной Дух. Однажды он явился. Юноша поведал о своем желании, и Лесной Дух согласился исполнить его в обмен на пылающее любовью сердце юноши. Тот попросил осыпать драгоценностями свою любимую, чтобы она никогда ни в чем не нуждалась и прожила долгую счастливую жизнь. Лесной Дух исполнил его желание. Юноша с телом птицы умер, так и не узнав, что его прекрасная возлюбленная была слепой, и губы ее не могли вымолвить ни слова. Драгоценные каменья, разбросанные по траве, она принимала за обычные и бросала их в ручей, слушая мелодичный плеск воды. Она действительно прожила долгую жизнь, но вряд ли ее можно было назвать счастливой: стыдясь своей слепоты и немоты, она прожила отшельницей, никого не любя и не зная, как любили ее. Когда сердце девушки совсем высохло без любви, ее побелевшие волосы слились с водами дикого лесного ручья, а тело окаменело среди потускневших драгоценных камней. Эту историю рассказали солнцу птицы. Опечалилось, погрустнело светило, жаль ему стало и юноши с телом птицы, и девушки с высохшим сердцем… И тогда солнце расплакалось, расплакалось впервые в своей солнечной жизни. Засверкали в высоких травах его чистые жаркие слезы, и это, – бабушка взяла цепочку и засияла капля, – одна из солнечных слёзинок.

– Какая грустная история, надеюсь, на самом деле все было совсем не так. – Мира потянулась к украшению. – Можно потрогать?

– Конечно, бери, моя милая.

Капля мягко легла на ладонь, она была такой теплой, будто внутри и вправду скрывалась частица молодого сентиментального солнца.

– Так, кажется, всё собрали, – Моди подняла набитый пестрый рюкзачок, проверяя, не слишком ли он тяжел. – Где корзинка Банта?

– Бабуль, он эту корзинку не выносит, он в ней протестует, может, я в нее вещи переложу, а Бантика понесу в рюкзаке?

– Еще чего, это специальная кошачья корзина, ему там должно быть удобно. Не забудь его расческу, шлейку и ошейник с бубенцом.

– Я уже все собрала.

– Не забыть бы еще корзинку с провизией…

– Бабуль, ты не волнуйся, все возьмем, ничего не забудем.

– Я тороплюсь, чтобы успеть отправить тебя, пока в Зарабии раннее утро, не палит солнце и воздух прохладен и свеж. Ром!

– Я здесь, – возник молодой человек, на этот раз он был не в обычном своем длинном дымном балахоне, а в рубахе и штанах свободного покроя – он уже собрался в путь-дорогу.

– Ты понесешь рюкзак и кота, а Мира корзину с провизией.

– Я кота не понесу, – насупился Ром, – кот меня не любит, он на меня фырчит все время.

– Что делает? – приподняла одну бровь Моди.

– Фырчит. Вот так: «фыр, фыр, ф-ф-фы-ы-ы-р-р!», очень даже угрожающе звучит, честное слово. Не верите?

– Аксельбанта я понесу, он не тяжелый, – Мира одернула коротенькую джинсовую курточку.

– Шесть кило, не меньше, – Ром подхватил пестрый рюкзачок и корзину с провиантом. – А сам он не может пойти? Вон какой здоровенный вымахал, пусть бы жирок порастряс.

– Что ты, – Мира открыла крышку плетеной кошачьей корзины, – он же не собака, у него лапки мягкие, нежные.

– Все, пора идти, – бабушка поправила брошь. Она волновалась и не могла этого скрыть. Мире же не терпелось увидеть дверь в другой мир.

Вслед за бабушкой, Мира с Ромом и котом, протестующим в своей корзинке, прошли в комнату Моди.

– Это здесь? – шепотом спросила Мира. – Прямо у тебя?

– Минуточку терпения.

Моди подошла к зеркальному трюмо, открыла запертый на ключ самый маленький нижний ящик и выдвинула его.

– Ба, – немного расстроилась девочка, – это всего-навсего какая-то игра?

– Я же сказала, минуточку терпения.

Внутри ящичка что-то щелкнуло, и зеркала вдруг начали светлеть, словно на них упал невидимый луч солнца. А затем… затем в них отразилась дверь, деревянная дверь с коваными петлями.

– Ух, ты! – воскликнула Мира. – Это и впрямь дверь в другой мир?

– Да, и она прямо за твоей спиной.

Мира обернулась. И вправду, на пустой стене, куда бабушка никогда не разрешала вешать никаких картин, в полуметре от пола, возникла самая настоящая деревянная дверь с коваными петлями и ручкой-кольцом. Моди потянула за ручку и тяжелая на вид дверь открылась легко и беззвучно.

– Идите за мной.

– Ром, тебе не страшно? – шепнула Мира.

– Мне? Нет. Если что, я мигом исчезну.

– А ты, как погляжу, храбрец!

– Еще бы.

Подходя к двери, Мира невольно оглядела бабушкину спальню и вдохнула легкий сладковато-пряный запах духов, витавших в воздухе. Этот запах был таким родным, знакомым с самого детства, что желание остаться дома, рядом с любимой бабулей почти пересилило желание увидеть неведомую страну. «Я ненадолго, – мысленно произнесла Мира, – повидаю папу, поругаюсь со всей его родней и вернусь. Если бабушка будет еще спать, посижу рядом с ней, а Ром напечет булочек и приготовит ее любимый спаржевый салат».

Против всех ожиданий, шагнули они не в новый мир, а в пустую белую комнату со слегка закругленными углами, что делало ее отдаленно похожей на яйцо. В комнате была еще одна дверь – без кованых петель, без ручки, на вид как будто из просто пластмассы.

– Ну что же, милая моя, – не без волнения коснулась ее Моди, – добро пожаловать на родину.

Мира затаила дыхание, а бабушка толкнула дверь, и в комнатку ворвался птичий гомон, свежий ветер, пахнущий молодой листвой деревьев.

– Последний весенний месяц заканчивается, – вдохнув этот аромат, произнесла Моди, – в Зарабии почти что лето.

– Скучаешь? – Мира заглянула в ее прозрачные голубые глаза.

– Немного, – Моди отвернулась, украдкой смахивая капельку с ресниц.

– Бабуль, мы скоро, – поставив на пол корзинку с протестующим котом, Мира обняла бабушку за талию. – Ты скажи, когда там, – девочка кивнула на приоткрытую дверь, – пройдет год?

– В середине осени.

– Всего-то? Да мы мигом, бабуль, одна нога там, другая уже здесь! Погоди, а как же твои фиалки?

– Совсем о них забыли! – всплеснула руками Моди. – Мира, Ром, а ну давайте, скорее принесите сюда горшки!

Оставив вещи на полу, они поспешили обратно. А Моди, переведя дух, собралась с силами и распахнула дверь настежь. На миг она задохнулась от такого знакомого и такого забытого ветра Зарабии, в нем смешивалось все: и речная свежесть, и пряность плодоносящих рощ, и сладковатый аромат весенней земли.

– Бабуль, мы здесь!

Вернулись Мира с Ромом, они умудрились притащить сразу все горшки.

– Давайте сюда, ставьте на землю.

Мира перешагнула порог белой комнаты и оказалась в Зарабии. Там, за спиной остались вещи и бунтующий в корзине кот. Поставив горшки на землю, Мира огляделась. С этой стороны не было дома, не было стен белой комнаты, дверь распахивалась в стволе гигантского дерева, чья крона уходила так высоко, что не видать вершины. На все четыре стороны простирался лес, с аккуратными, стройными рядами деревьев.

– Мира, помоги-ка мне, – бабушка держала горшок с лиловыми фиалками, рядом кружил Ром. – Видишь, у самого дна маленькие скобы-замочки? Опусти их вниз.