– Ясно.

– Идем дальше.

Очень непривычно было в этом тишайшем из всех лесу, тишину нарушали лишь редкие глухие хлопки открывающихся шишек, выбрасывающих невесомые плёнки. Странно ступать по щиколотку в несчетных миллионах лепестков и хлопьев, и Мира подумала, что это, должно быть, самое грустное место на свете…

Вскоре они вышли на поляну, где теснилось с десяток маленьких домиков, будто гномы-переростки устроили здесь свое селение. Велор подошел к самому крайнему и пару раз стукнул в дверь. Открыла черно-белая женщина. Мира во все глаза уставилась на нее, понимая, что это не совсем прилично, но ничего с собою поделать не могла: белое лицо, шея и руки, черные глаза, черные волосы, черное платье, белый передник… ее словно забыли раскрасить, так и выпустили в жизнь.

– Здравствуй, Ми, – кивнул Велор, – как сегодня Марит?

– Как обычно, – развела она руками, глядя на Миру.

– Моя дочь.

Ми не стала задавать вопросов, и раскрыла дверь пошире, приглашая внутрь.

В домике было уютно, горел небольшой очаг, рядом с огнем в инвалидном кресле неподвижно сидел белобородый старик.

– Здравствуй, дедушка, – откашлялась Мира, она немного оробела, старик походил на древнего волхва.

Дедушка никак не отреагировал.

– Дедушка Марит, привет, – Мира подошла к нему поближе.

Голубые, как осколки утреннего неба глаза неподвижным взором смотрели на огонь в очаге.

– Дед, – Мира коснулась его коленки, прячущейся под полосатым пледом. – Ты меня слышишь?

– Нет, – ответил за него Велор, – он тебя и не видит, и не слышит. Он не ходит, не говорит, за ним присматривает Ми.

Мира не знала что сказать. Она смотрела на его неподвижное лицо, подбородок, прячущийся в белой бороде, на большой отрытый лоб, на густые волны волос, ниспадающие на плечи… такой красивый и такой неподвижный старик.

– И давно он… так?

– Почти тринадцать лет, – ответила Ми и вздохнула.

Девочка стояла, опустив плечи.

– Идем, – Велор открыл дверь, – идем, Мира.

Она медленно побрела на выход, в душе теснились слезы.

Когда они вышли на дорогу, мощеную гладкими серыми плитами, Мира спросила:

– Как называется эта болезнь?

– Мы даже не знаем, болезнь ли это, – легкий ветерок принялся играть светлыми волосами отца, – большинство наших стариков впадают в такое оцепенение.

– И что, никогда из него не выходят?

– Никогда.

– Какой ужас, – Мира шла, глядя себе под ноги. – И вы отправляете их в этот Белый Лес?

– Да.

– А эта женщина, Ми, почему она так странно выглядит?

– Она флоинка, всегда служила твоему деду, но он не успел ее отпустить, сказать заветную фразу, позволяющую флоину обрести тело. Дед застыл, она продолжала ему служить, с возрастом тело, конечно, появилось, но такое, как ты видела. Все флоины, не отпущенные своими хозяевами, остаются навсегда черно-белыми.

– А если хозяин внезапно умрет? Тогда что?

– Флоин освобождается от своих обязанностей к умершему и ищет себе нового хозяина.

– Как-то это все неправильно, – Мира надела на голову красный капюшон майки, спрятав под него непослушные кудри, чтобы не путались на ветру. – Почему флоины служат зарабийцам?

– Это издавна повелось, – пожал плечами Велор. – Честно сказать, я и не знаю, почему, просто такая традиция.

– А слуги в нашем доме, они кто?

– Зарабийцы. Мама не очень-то жалует флоинов из-за того, что для них не существует преград, поэтому предпочитает себе подобных.

Они подошли к дому.

– В восемь ужин, – Велор отрыл дверь, – мы ждем тебя.

Мира рассеянно кивнула головой, думая о чем-то своем.

– Ты где так долго была? – сразу с порога задал вопрос Ром.

– Мы переживали, – спрыгнула с кресла тирамиса.

Бант дрых на кровати и даже ухом не повел при появлении хозяйки.

– Ходила к своему дедушке, – Мира сбросила с ног кроссовки, – к дедушке Мариту.

– Э… ах, да, – вспомнил Ром. – И как он?

– Как? – Мира подняла на него влажные глаза. – Всеми забытый старик сидит день-деньской и смотрит, как с деревьев сыплется перхоть. И все.

– Ты была в Белом Лесу, – вздохнул Ром, – понятно… только это не перхоть, а…

– Я знаю, что это такое. Вот что я думаю, – Мира сняла капюшон и взяла со стола гребенку, – дедушку надо забрать сюда, окружить любовью и заботой, вдруг он придет в себя?

– Вот Нинга-то обрадуется…

– Я стану возить его на прогулки, – не слушала Мира, – и буду лечить Аксельбантом. Правду ведь говорят, что кошки лечат, вот и пускай раз в жизни потрудится. Посажу его деду на колени, и пускай лечит на всю катушку, начнет убегать – привяжу! Так примотаю – с места не сдвинется!

Мира всхлипнула и расплакалась. Яра подсела к ней поближе и погладила девочку по голове. Ром молча висел под люстрой. Бант, наконец-то, проснулся, стал зевать и потягиваться.

– Заберем деда сегодня же, – вытирала слезы девочка, – вместе с черно-белой женщиной! Сегодня же! Нечего ему там сидеть!

– Мира, погоди, успокойся, – Ром спустился вниз и подал ей стакан воды. – К сожалению, мы в этом доме не хозяева, даже не гости – к ним вынуждены относиться гостеприимно, мы – свалившиеся на голову родственники. Пусть ты даже очень близка этой семье, но никто от радости не пляшет…

– Ром! – возмутилась Яра.

– Погоди, она взрослый человек и должна понимать, в какой мы безвыходной ситуации. Мы явились сюда, как «здрасте среди ночи» и объявили, что поживем с годик. У этой семьи, наверняка, свои традиции, свой уклад жизни, они вынуждены мириться с нашим присутствием, и мы должны быть им хоть немного благодарны. Пойми, Мира, если мы начнем тут устанавливать свои порядки, неизвестно, что придумает Нинга. Да нас просто могут выставить на улицу, и куда мы денемся?

– Думаешь, родной отец меня выбросит на улицу за то, что я хочу вернуть в дом деда?

– У них тут свои законы, это Зарабия. Не другая страна – вообще другой мир.

– Ром, я, когда его увидела, у меня душа остановилась, я не могу иначе поступить.

В заплаканных глазах девочки сверкнуло упрямство. Ром молчал, глядя на нее, тирамиса смотрела на Рома.

– Хотя бы попробуй поговорить с семьей предварительно, – печально вздохнул флоин, – просительным тоном…

– А на колени вставать надо?! – сердито тряхнула кудрями Мира.

– Мира, да пойми же ты, в такой ситуации следует умерить гордыню и не ставить всех перед фактом, а попросить разрешения. Мало ли, вдруг у них стесненные обстоятельства, которые нам не видны…

– Ага, например недостаток жилой площади! В таком домище можно хоть сто дедов поселить, тесно не будет.

– Просто знай, что ты сама можешь все испортить своим упрямством.

– Хорошо, буду знать, – взяв на колени кота, она принялась расчесывать пушистого зверя своей гребенкой. Кот сильно возражал и сопротивлялся.

– Мира, – тирамиса коснулась лапкой плеча девочки, – по-своему ты права, что хочешь забрать сюда своего дедушку, но не мешало бы подумать, а где лучше самому дедушке?

– А ему все равно!

– Тем более… – вставил Ром.

– А я не хочу, чтобы ему было все равно, я попробую его оживить! И все, точка.

– Поговори с семьей, – сказала Яра. – Ром прав.

– Поговорю, – тяжело вздохнула Мира, – за ужином. Подожду, когда они налопаются и подобреют. К бабке это не относится, на нее еда не действует. Да, Яра, совсем забыла сказать, ты зачем отсюда выходишь?

– Ну, мне же надо иногда прогуляться, размяться, развлечься.

– Тебя видел один из кузенов, за обедом только и трындел, что по дому живая тирамиса разгуливает.

– И что теперь? – насторожился Ром.

– Ему никто не поверил, но этот Жозефин, не помню точно, как зовут урода, прямо одержим тобою, будет теперь рыскать, искать. Не выходи отсюда, пожалуйста, не дай бог поймают.

– Хорошо, я буду осторожнее, спасибо, что предупредила. Кстати, у тебя есть платье?