– В самом деле?

– Конечно же! Это определение полностью меняет значение.

– Этого-то я и боялся, – сказал Джексон. – Я думаю, вы можете объяснить мне, что означает слово силически?

– Несомненно! – воскликнул Эрум. – Наш с вами разговор – с известной долей боленного воображения – можно назвать силическипостроенным разговором.

– А, – произнес Джексон.

– Именно так, – сказал Эрум. – Силически – это образ действия, способ. Это слово означает: «духовно ведущий вперед путем случайной дружбы».

– В этом уже больше смысла, – сказал Джексон. – В таком случае когда силически эликируют машек?

– Я очень боюсь, что вы на ложном пути, – сказал Эрум. – Определение, которое я вам дал, верно только для описания разговора. А когда говорят о машках – это нечто совершенно другое.

– А что оно значит в этом случае?

– Ну, оно означает – или, вернее, оно выражает случай продвинутой и усиленной эликации машек, но с определенным нмогнетическим уклоном. Лично я считаю это выражение несколько неудачным.

– А как бы вы это сформулировали?

– Я бы так прямо и сказал, и к черту ложную стыдливость, – твердо заявил Эрум. – Я просто взял и сказал бы: «Данфиглирили ли вы когда-либо вок незаконным, аморальным или инсиртисным образом, с согласия брахниана или без такового? Если да, укажите время и причину. Если нет, сообщите мотивы и неугрис крис».

– Вот так бы вы это и сказали, да? – проговорил Джексон.

– Конечно, – с вызовом ответил Эрум. – Эти анкеты предназначены для взрослых, не так ли? Так почему же не взять и не назвать спиглер спиглер[12] своими спеями? Все когда-нибудь дансфигляряк вок, ну и что из этого? Ради бога, это ведь ничьих чувств не оскорбляет. Я хочу сказать, что, в конце концов, это касается только самого человека и старой кривой деревяшки, поэтому кому какое до этого дело?!

– Деревяшки? – повторил Джексон.

– Да, деревяшки. Обыкновенной старой, грязной деревяшки. По крайней мере, так бы к ней и относились, если бы люди не вкладывали в это до нелепости много чувств.

– Что они делают с деревом? – быстро спросил Джексон.

– Делают? Да ничего особенного, если присмотреться. Но для наших так называемых интеллигентов религиозная атмосфера слишком много значит. По-моему, они не способны отделить простую исконную сущность – дерево – от того культурного вольтурнейсса, который окружает его на праздерхиссе, а также, в некоторой степени, и на ууисе.

– Интеллигенты – они все такие, – сказал Джексон. – Но вы-то можете отделить ее, и вы находите…

– Я не нахожу в этом ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться. Я в самом деле так думаю. Я хочу сказать, что если смотреть на вещи правильно, то собор – это всего лишь куча камней, а лес – скопление атомов. Почему же данный случай мы должны рассматривать по-другому? Я думаю, что на самом деле машек можно силически эликировать безо всякого дерева. Что вы на это скажете?

– Я поражен, – сказал Джексон.

– Поймите меня правильно! Я не утверждаю, что это легко, естественно или хотя бы верно! Ведь можно заменить его на кормную грейти, и все равно все получится! – Эрум замолчал и фыркнул от смеха. – Выглядеть вы будете глупо, но все равно у вас все получится.

– Очень интересно, – сказал Джексон.

– Боюсь, я несколько погорячился, – сказал Эрум, отирая пот со лба. – Я не очень громко говорил? Как вы думаете, мог меня кто-нибудь услышать?

– Конечно, нет. Все это было очень интересно. Сейчас я должен уйти, мистер Эрум, но завтра я вернусь, заполню анкету и куплю фабрику.

– Я придержу ее для вас. – Эрум поднялся и горячо пожал Джексону руку. – И еще я хочу вас поблагодарить. Нечасто удается поговорить так свободно и откровенно.

– Наша беседа была для меня очень поучительной, – сказал Джексон. Он вышел из кабинета Эрума и медленно зашагал к своему кораблю. Он был обеспокоен, огорчен и раздосадован. В здешнем языке все было почти совсем понятно, но это «почти» раздражало его. Как же это ему не удалось разобраться с этой силической эликацией машек!

– Ничего, – сказал он себе. – Джексон, малыш, сегодня вечером ты все выяснишь, а потом вернешься туда и мигом покончишь с их анкетами. Так что, парень, не лезь из-за этого в бутылку.

Он это выяснит. Он просто-таки должен это выяснить, потому что он должен стать владельцем какой-нибудь собственности.

В этом заключалась вторая половина его работы.

На Земле многое изменилось с тех скверных старых времен, когда можно было открыто вести захватнические войны. Как гласили учебники истории, в те далекие времена правитель мог просто послать свои войска и захватить то, что хотел. И если кто-нибудь из его соотечественников набирался смелости спросить его, почему ему этого хочется, правитель мог приказать отрубить ему голову, бросить в темницу или завязать в мешок и кинуть в море. И при всем этом он даже вины за собой не чувствовал, потому что неизменно верил, что он прав, а они – нет.

Эта политика, суть которой определялась термином «droit de seigneur»,[13] была одной из самых ярких черт «laissez-faire capitalism»,[14] в атмосфере которого жили древние.

Но с медленной сменой веков неумолимо происходили и культурные перемены. В мир пришла новая этика, медленно, но верно впитало в себя человечество понятия честности и справедливости. Правителей стали выбирать голосованием, и они должны были руководствоваться желаниями своих избирателей. Справедливость, милосердие и сострадание завоевали человеческие умы. Эти принципы сделали людей лучше, и все дальше в прошлое уходил звериный закон джунглей и звериная дикость, которые царили на Земле в те древние времена до реконструкции.

Те дни ушли навсегда. Теперь ни один правитель не мог ничего захватить просто так: избиратели ни за что не потерпели бы этого.

Теперь для захвата нужно было иметь предлог.

К примеру, гражданин Земли, который совершенно законным и честным образом владеет собственностью на другой планете, срочно нуждается в военной помощи. Он запрашивает ее с Земли, чтобы защитить себя, свой дом, свои законные средства существования.

Но сначала надо эту собственность иметь. Он должен по-настоящему владеть ею, чтобы защитить себя от жалостливых конгрессменов и газетчиков, которые носятся с инопланетянами и всегда, стоит Земле прибрать к рукам другую планету, затевают расследование.

Обеспечить законное основание для захвата – вот для чего существовали специалисты по установлению контактов.

– Джексон, – сказал себе Джексон, – завтра ты получишь эту бромикановую фабричонку, и она станет твоей безо всяких закавык. Слышишь, парень? Я это серьезно тебе говорю.

Назавтра незадолго до полудня Джексон вернулся в город. Нескольких часов напряженных занятий и долгой консультации со своим наставником хватило для того, чтобы он понял, в чем его ошибка.

Все было довольно просто. Он всего лишь немного поторопился, предположив, что в языке хон употребление корней имеет неизменный, крайне изолирующий характер. Исходя из уже известного, он думал, что для понимания языка важны только значение и порядок слов. Но это было не так. При дальнейшем исследовании Джексон обнаружил в языке хон некоторые неожиданные возможности: к примеру, аффиксацию и элементарную форму удвоения. Такая морфологическая непоследовательность была для него неожиданностью, поэтому вчера, когда он столкнулся с ее проявлениями, смысл речи стал ускользать от него.

Новые формы выучить было довольно легко. Но его беспокоило то, что они были совершенно нелогичны и их существование противоречило самому духу хона.

Ранее он вывел правило: одно слово имеет одну звуковую форму и одно значение. Но теперь он обнаружил восемнадцать важных исключений – сложных слов, построенных различными способами, и к каждому из них – ряд определяющих суффиксов. Для Джексона это было так же неожиданно, как если бы он натолкнулся в Антарктике на пальмовую рощу.