Немного погодя он покачал головой. Ответ был выражен жестом – неуверенным, смутным, но явно отрицательным.

Передатчик приказал Стенкам открыться. Те повиновались, и Ускоритель ошарашенно уставился в образовавшийся проем.

– Ты свободен, – сказал Передатчик. – Отключи только линию связи и ступай.

– А как же вы?

– Поищем другую планету Ускорителей.

– Какую? Марс? Венеру?

– Не знаем. Остается только надеяться, что поблизости есть другая.

Ускоритель посмотрел в проем – и перевел взгляд на Команду. Он колебался, и лицо его ясно отражало внутреннюю борьбу.

– Все, что вы мне показывали, – правда?

Отвечать не пришлось.

– Ладно, – внезапно заявил Ускоритель, – поеду. Я, конечно, круглый дурак, но я поеду. Если вы так говорите, значит, так оно и есть.

Передатчик видел, что мучительные колебания, которых стоило Ускорителю согласие, лишили его ощущения реальности происходящего. Он действовал как во сне, когда решения принимаются легко и беспечно.

– Осталось лишь маленькое затруднение, – прибавил Ускоритель с истерическим легкомыслием. – Ребята, будь я проклят, если умею ускорять. Вы, кажется, упоминали о сверхсветовой? Да я не дам и мили в час.

– Да нет же, уверяю тебя, ты умеешь ускорять, – убеждал его Передатчик, сам не вполне веря в то, что говорит. Он хорошо знал, на что способны Ускорители, но этот…

– Ты только попробуй.

– Обязательно, – согласился Ускоритель. – Во всяком случае тогда я уж наверняка проснусь.

Пока Корабль готовили к старту, Ускоритель разговаривал сам с собой.

– Странно, – бормотал Ускоритель. – Я-то думал, что туристский поход – лучший отдых, а в результате у меня появились кошмары!

Двигатель поднял Корабль в воздух. Стенки сомкнулись еще раньше, а теперь Глаз направлял Корабль прочь от планеты.

– Мы вышли из зоны притяжения, – сообщил Передатчик. Прислушиваясь к Ускорителю, он молил судьбу пощадить разум этого бедняги. – Сейчас Глаз и Мыслитель зададут курс, я передам его тебе, а ты ускоряй в заданном направлении.

– Ты сумасшедший, – пролепетал Ускоритель. – Ты ошибся планетой. И вообще, хорошо бы вы исчезли, кошмарные видения.

– Ты теперь участник Содружества, – возразил доведенный до отчаяния Передатчик. – Вот тебе курс. Ускоряй!

Какое-то мгновение Ускоритель бездействовал. Он медленно стряхивал с себя оцепенение, начиная сознавать, что все это ему не приснилось. Он ощутил Содружество. Он ощутил спаянность Глаза с Мыслителем, всех четверых со Стенками, с остальными членами Команды – всех со всеми.

– Что это такое? – растерянно спросил Ускоритель. Он проникался единством Корабля, безмерной теплотой, близостью, достигаемой только в Содружестве.

Он стал ускорять.

Ничего не получилось.

– Попробуй еще разок, – взмолился Передатчик.

Ускоритель заглянул себе в душу. Ему открылся бездонный колодец сомнения и страха. Смотрясь в него, как в зеркало, он видел лишь свое искаженное ужасом лицо. Мыслитель осветил ему этот колодец.

Ускорители веками не расставались с сомнением и страхом. Ускорители воевали из страха, убивали из сомнения.

Но на дне колодца… там скрывалась тайна ускорения!

Человек, Специалист, Ускоритель – теперь он целиком влился в Команду, растворился в ней и как бы обнял Мыслителя и Передатчика за плечи.

Внезапно Корабль рванулся вперед с восьмикратной световой скоростью. И эта скорость все возрастала.

Открыв глаза, профессор Мейер увидел беспокойно склонившихся над собой трех молодых хирургов. Внезапно ему пришло в голову, что они действительно должны быть очень молоды, если решились на это; молоды и дерзки, не обременены закостенелыми представлениями и мыслями, с железной выдержкой, с железным самообладанием.

Его так поразило это откровение, что лишь через несколько секунд он понял, что операция прошла успешно.

– Как вы себя чувствуете, сэр?

– Все хорошо?

– Вы в состоянии говорить, сэр? Если нет, качните головой. Или моргните.

Они жадно смотрели.

Профессор Мейер сглотнул, привыкая к новому нёбу, языку и горлу. Наконец произнес очень сипло:

– Мне кажется… Мне кажется…

– Ура! – закричал Кассиди. – Фельдман, вставай!

Фельдман соскочил с кушетки и бросился за очками.

– Он уже пришел в себя? Разговаривает?

– Да, он разговаривает! Фредди, мы победили.

Фельдман нашел очки и кинулся к операционному столу.

– Можете сказать еще что-нибудь, сэр? Все что угодно.

– Я… Я…

– О боже, – выдохнул Фельдман. – Кажется, я сойду с ума.

Трое разразились нервным смехом. Они окружили Фельдмана и стали хлопать его по спине. Фельдман тоже засмеялся, но затем зашелся кашлем.

– Где Кент? – крикнул Кассиди. – Он удерживал осциллограф на одной линии в течение десяти часов.

– Отличная работа, черт побери! Где же он?

– Ушел за сандвичами, – ответил Люпович. – Да вот он.

– Кент, все в порядке!

На пороге появился Кент с двумя бумажными пакетами и половиной бутерброда во рту. Он судорожно сглотнул.

– Заговорил?! Что он сказал?

Раздался шум, и в операционную ввалилась толпа людей.

– Уберите их! – закричал Фельдман. – Где этот полицейский? Сейчас никаких интервью.

Полицейский выбрался из толпы и загородил вход.

– Вы слышали, что говорят врачи, ребята?

– Нечестно, это же сенсация!

– Его первые слова?

– Что он сказал?

– Он действительно превратился в собаку?

– Какой породы?

– Он может вилять хвостом?

– Он сказал, что чувствует себя отлично, – объявил полицейский, загораживая дверь. – Идем, идем, ребята.

Под его растопыренными руками прошмыгнул фотограф. Он взглянул на операционный стол и пробормотал:

– Боже мой!

Кент закрыл рукой объектив, и в этот миг сработала вспышка.

– Какого черта?! – взревел репортер.

– Вы счастливейший обладатель снимка моей ладони, – саркастически произнес Кент. – Увеличьте его и повесьте в музее современных искусств. А теперь убирайтесь, пока я не сломал вам шею.

– Идем, ребята, – строго повторил полицейский, выталкивая газетчиков. На пороге он обернулся и посмотрел на профессора Мейера. – Просто не могу поверить! – прошептал он и закрыл за собой дверь.

– Мы кое-что заслужили! – воскликнул Кассиди.

– Да, это надо отметить!

Профессор Мейер улыбнулся – мысленно, конечно, так как лицевая экспрессия была ограничена.

Подошел Фельдман.

– Как вы себя чувствуете, сэр?

– Превосходно, – осторожно произнес Мейер. – Немного не по себе, пожалуй…

– Но вы не сожалеете? – перебил Фельдман.

– Еще не знаю, – сказал Мейер. – Я был против из принципа. Незаменимых людей нет.

– Есть. Вы. – Фельдман говорил с горячей убежденностью. – Я слушал ваши лекции. О, я не претендую на понимание и десятой части, математическая символика для меня только хобби. Но ваши знаменитые…

– Пожалуйста, – выдавил Мейер.

– Нет, позвольте мне сказать. Вы продолжаете труд Эйнштейна. Никто больше не в состоянии закончить его. Никто! Вам нужно было еще пару лет существовать в любой форме. Человеческое тело пока не хочет принимать гостя, пришлось искать среди млекопитающих…

– Не имеет значения, – оборвал профессор. – В конце концов, главное – интеллект. У меня слегка кружится голова.

– Помню вашу последнюю лекцию в Гарварде, – сжав кулаки, продолжал Фельдман. – Вы выглядели таким старым! Я чуть не заплакал – усталое изможденное тело…

– Не желаете выпить, сэр? – Кассиди протянул стакан.

Мейер засмеялся.

– Боюсь, мои формы не приспособлены для стаканов. Лучше блюдечко.

– Ух, – вырвалось у Кассиди. – Правильно! Эй, несите сюда блюдечко!

– Вы должны нас простить, сэр, – извинился Фельдман. – Такое ужасное напряжение. Мы сидели в этой комнате почти неделю, и сомневаюсь, что кто-нибудь из нас поспал восемь часов за это время. Мы чуть не потеряли вас…