— Только не хлопочи ради меня!

— До того ли мне, чёрт побери! — Она поставила бутылку на стол и взяла с полки два бокала.

Себастьян огляделся:

— А где штопор?

— В выдвижном ящике... да, там.

Он зажал бутылку между коленей и с силой потянул пробку.

— Для нас всех это было так неожиданно, — сказал он, напрягшись.

Пробка, чмокнув, вылетела из горлышка.

— Да, а всего неожиданнее это было для меня самой. — Аня уселась на кухонный стол, с грохотом подтянув себе под ноги стул. — Представляешь, семь лет Карин живёт со мной и вдруг ни с того ни с сего собирается и уезжает.

— И когда она уехала?

— Сегодня.

— О боже! Вы поссорились?

— Да.

Он с облегчением вздохнул и сел рядом с ней.

— Ну, если так, то ничего страшного. Как ты думаешь, как часто мы цапаемся с Хельгой?

Аня тотчас поняла свою ошибку и сердито вскричала:

— Ты меня неправильно понял! Всё кончено, кончено, кончено! Она больше не вернётся. Она сказала это мне в лицо.

— Ну, мало ли, сгоряча чего только не скажешь...

— Нет, она никогда не вернётся!

— Почему ты так уверена?

— У неё есть подруга! — Аня вырвала бутылку из рук своего гостя и лихорадочно наполнила бокалы. Потом принялась врать на чём свет стоит: — Она референтка пастора в католической церкви. Такая из себя на вид святоша, понимаешь? Они уже не первый год встречались за моей спиной, а теперь решили сойтись окончательно. Даже официально. Если удастся, они обвенчаются. А я-то, дура, отошла от церкви, чтобы только угодить Карин! — Она отхлебнула изрядный глоток вина.

Себастьян пригубил свой бокал:

— Это ужасно.

Она огорчилась:

— Проклятье, не надо было покупать вино по спецпреддожению.

— Что? Ах, нет, я вовсе не вино имел в виду. Вино-то отличное. И ты всё это время ничего не замечала?

— Нет, прохлопала.

— Такого я от Карин никак не ожидал. — Он отпил глоток, отставил бокал и начал размышлять вслух: — Сколько я её знаю, она всегда плохо отзывалась о католической консультации для беременных. Вообще для неё католическая церковь была как красная тряпка для быка, и вот, пожалуйста... А может, это только вспышка? Ведь ей скоро будет сорок, и ей, может, хотелось лишний раз доказать себе, что она всё ещё привлекательна и желанна. А как только она получит этому подтверждение, сразу вернётся.

Аня, воспарив на крыльях собственной фантазии, воскликнула:

— Да ну её, я сама больше не хочу эту рыжую ведьму! Даже если она на коленях ко мне приползёт! Неужели ты думаешь, что я лягу в постель с этой неряхой, от которой несёт потом пресловутой католической референтки?

Себастьян обошёл вокруг стола и положил свои широкие ладони ей на плечи.

— Это так ужасно, Аня. Но верь мне: и это пройдёт. Ты найдёшь себе другую подругу.

Она всхлипнула:

— Я не хочу другую. Я хочу Карин!

Себастьян не знал, что и сказать.

Она вытерла слёзы и придвинулась к нему вместе со скрипучим стулом.

— Себастьян, у нас хоть и нет гостиной, но в нашей... — она всхлипнула, — в моей спальне стоит просторная софа. Там будет куда удобнее говорить, чем на этой тесной кухне.

Он кивнул и отпил ещё глоток вина, на сей раз большой.

Аня отметила это с удовлетворением.

Чуть позже они сидели рядышком на софе, и она подливала ему вина.

— Я не понимаю, как Карин может быть такой неверной, — возмутился он. — Ведь верность — это благороднейшая добродетель.

Аня придвинулась ближе и уже касалась его своим телом.

— Да, это ты замечательно сказал. Верность — самое главное!

Он не отодвинулся и сидел не сводя с неё глаз.

— Я бы никогда не смог изменить Хельге. Это разбило бы ей сердце.

Она заглянула ему в глаза:

— Ах, Себастьян, почему Карин не может быть такой верной, как ты?!

Он осушил свой бокал.

— Ты права. Верность — это высшая, самая высшая добродетель.

Её рука медленно скользила по его бедру.

Сюзанна стояла в просторном, ярко освещенном фойе Национального театра и чувствовала себя неуютно. Хотя она пришла задолго до начала, тут уже толпились зрители. Этот безумный курьер действительно доставил ей в больницу два билета на спектакль «Леоне и Лена» и очень милое письмо-приглашение. Собственно, она не намеревалась видеться с ним ещё раз. Она знала, что с каждым шагом приближается к краю пропасти, к чёрной дыре, которая перемелет её и снова выплюнет, опустошив и отняв уже всякую надежду на будущую любовь. Поэтому на приглашение она ответила отказом и отсекала все его звонки. Однако этот Бухнер оказался упорным. Он не хотел сдаваться. И вот он добился даже того, что она явилась в театр раньше него, нарядившись в элегантный тёмный костюм и добавив к этому легчайший аромат дорогих духов.

Тогда, давно, Сюзанна тоже не сдавалась. После несчастного случая на велосипеде и нескольких месяцев, проведённых в больнице, она с ожесточением навёрстывала пропущенные уроки, делая заметные успехи. Она была лучшей выпускницей школы, потом лучшей акушеркой на курсе, а в возрасте двадцати шести лет стала самой молодой старшей акушеркой в окружной больнице. Через несколько лет она намеревалась открыть свою практику альтернативной помощи при родах и написать специальные книги на эту тему. Она знала всё о зачатии, беременности и родах. Но самой лично ей этого до сих пор пережить не пришлось. Да, наверное, Теодор был прав, и в итоге она станет хотя бы тёткой.

Сюзанна взглянула на свои часы: было без двадцати восемь. Франк всё ещё не появился. И зачем она приехала так рано?! Она села на диван и стала смотреть по сторонам. Публика прибывала в основном парами, редко группами, а реже всего поодиночке. А почему, собственно?

Она снова вернулась мыслями к этому Бухнеру, обдумывая его упорство. Почему же он отказался от хорошей профессии брокера? Потому, что любил свободу. Но как это совместить с той настойчивостью, с которой он за ней ухаживал? Что за человек этот Бухнер?

Вдруг позади она услышала голоса. Двое молодых мужчин в тёмных костюмах, с сигаретами и бокалами шампанского сели на второй диван, стоявший спинкой к тому, на котором сидела Сюзанна. Они оживлённо беседовали.

— От женщины не надо отступаться раньше времени. Она всегда поначалу упрямится, когда дело касается секса. Но если ты не сдаёшься...

— Знаю, — подтвердил второй, — как только удастся её уложить, она принимает это за большую любовь и начинает за тебя цепляться...

Сюзанна встала и целеустремлённо двинулась к выходу. Пошёл он к чёрту, этот Бухнер!

Занятия в народном университете закончились, и Сюзанна не торопясь стала складывать вещи. За окном сияло предвечернее солнце, и так приятно было бы зайти в хорошей компании в парк, выпить под тентом холодного пива.

Спешить было некуда: в кои-то веки её не ждали дела. Две однокурсницы торопливо простились и убежали на автобус. Оставшиеся пятеро — четыре женщины и один мужчина — нерешительно топтались в аудитории. Сделает кто-нибудь, наконец, первый шаг? Сюзанна боялась своей пустой квартиры в Вурцельбахе и с удовольствием скоротала бы час-другой в непринуждённой болтовне с друзьями. Но сама предложить это не отваживалась. За стенами больницы её профессиональная самоуверенность сразу куда-то исчезала.

Остальные всё ещё стояли, обмениваясь пустыми замечаниям. Чтобы протянуть время, Сюзанна спросила преподавателя:

— Скажите, можно ли причислить Георга Бюхнера к периоду «бури и натиска»?

Преподаватель, укладывая свои бумаги в потертую папку, отрицательно покачал головой:

— Нет. Бюхнер романтик и стоит на пороге реализма.

— Но его сатирическая комедия «Леоне и Лена» поднимает проблему свободы человека.

— Да, но в первую очередь — политической свободы в начале девятнадцатого века. И кроме того, «свобода» вовсе не равняется понятию «буря и натиск». Эта тема встречается в истории литературы и театра снова и снова, и интерес к ней никогда не ослабевает. Свобода — это основная антропологическая потребность.