Здесь царил этикет узких улиц. Объезжая препятствие, шофер мог заехать на встречную полосу. При этом водитель встречной машины любезно и с пониманием, ждал, сколько нужно, не травя вашу душу сигналами и матерщиной.

Это была особая цивилизация, которую можно встретить, наверно, только во сне.

Мы прокатились по Оксфорд Стрит мимо витрин фешенебельных магазинов, повернули на Риджнт Стрит, пересекли хорошо знакомые Пиккадилли Серкус, Трафальгарскую площадь и, миновав вокзал Чарин Кросс, устремились на Стренд.

Несколько столетий назад, как пишут свидетели, тут была деревенская улица. Дорога шла параллельно Темзе, среди утопавших в зелени домиков. Теперь на этом пути лежал деловой центр Лондона.

Проехали Олдвич (Aldwych) – переулок в форме дуги, вытекавший и снова впадавший в Стрэнд. Последний здесь плавно перетекал во Флит Стрит (Fleet Street) – улицу журналистов и книжников и потому называвшуюся когда-то «чернильной».

Справа внизу замелькали бело-бордовые пирамидки Темпля – еще одной цитадели, правда, более поздней, чем Тауэр. Здесь в свое время были тюрьма, место для четвертования и стены, где расчлененные трупы выставлялись для устрашения публики. Темпль не сохранен, как музей. Его строения превращены в рестораны, гостиницы, банки, таверны, суды и прочее. Тут начинается СИТИ (THE CITY) – современная деловая столица Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.

С холмов к речной волне сбегает множество нешироких почти безлюдных (в выходные дни) улиц со светлыми шести-семи этажными зданиями. Среди них поднимают головы колоссы всемирно известных банков и фирм.

Отсюда маленькая Англия правила заморскими территориями и диктовала свою волю «морям». Здесь по сей день – ее мозг и кошель.

Среди небоскребов плыли солнечные колонны «Святого Павла». Старый Собор, глядел из-под купола-шлема, как бы стесняясь окружающей «шушеры».

Все эти дни, кроме дня обзорной экскурсии, я, в основном, путешествовал под землей, выходя на поверхность только в намеченных точках, и часто видел город в электрическом свете. Сегодня – солнечный день. Воскресенье.

Мы следовали зигзагообразным маршрутом, как по извилинам «мозга», когда-то решавшего судьбы народов.

Покинув Индию, Англия оставила набухшее от крови пограничье с Исламом: этносы, уживавшиеся на едином пространстве, не терпят, когда им отводят конфессиональные «рамки»: всегда кажется, что обделили.

Еще минут десять красный автобус катился по светлым и полупустынным улицам СИТИ, и замер, наконец, перед Тауэром. Я сошел.

На знакомой площадке перед музеем, среди кафе, киосков, билетных касс, было больше народа, чем в будние дни. А дальневосточных туристов, как водится, – больше, чем прочих. Им до всего было дело.

Я видел их и на острове Сан Микель у могилы Иосифа Бродского. Спрашивается: вообще, какое им дело до загадочного изгнанника.

За плечами преобладающей на планете расы тьма поколений без пьянства – сплошное «УШУ».

Их религия… проповедует дисциплину, терпимость, умеренность. Человек не должен предаваться чрезмерно ни плотским утехам, ибо «жизнь плоти низменна», ни аскетизму, который тоже «неблагороден и горестен».

Буддизм вездесущ. Считают, что в средние века он растворился в Индуизме, решительно на него повлияв. Многочисленны формы буддизма: ламаизм, магический буддизм, хинаяна, махаяна, дзен (буддизм Японии) и пр. Но ни в одной из них, нет неистовства инквизиции и «священных войн».

И если цивилизации все-таки схлопнутся, именно с Востока можно ждать Возрождения.

Перед воротами Тауэра я посмотрел на часы. Было начало второго. «Все! Покатались – довольно! Пора отправляться на встречу! Впереди ожидало самое главное, ради чего меня занесло в эту жизнь, в эти сны».

С Холма я спустился к перрону, а ровно в час поднялся в лифте, напоминавшем «рудничную клеть», из сумасшедшей глубины станции Грейт Портленд Стрит (Great Portland Street), перешел улицу и оказался в Риджнтс Парке, огороженном от внешнего мира шпалерами высокого (в рост человека) кустарника.

Вдоль внутренней стороны «шпалер» проходит дорожка, и я по ней двигаюсь, предположительно, в том направлении, где меня ждут и где все вопросы должно разрешиться.

Дорожку окаймляет густая трава и деревья, рассаженные так, чтобы не затеняли друг друга. На деревьях уже появляются почки и первая зелень.

В России красивы леса и рощи – «зеленые общины». А отдельно стоящие «отщепенцы» – непременно уродливы.

В Англии дерево, как солист в балете. Каждым можно любоваться отдельно.

Культ индивидуализма и «право на суверенное пространство, куда не дано вторгаться постороннему», перенесены здесь на парковую культуру. Тогда как внутри завораживающего русского леса, зачастую, – гниль, сухостой, и пеньки.

В моей жизни теперь почти все – позади. Остается лишь вымороченный «довесок» в награду и в наказание одновременно. Впереди, главным образом, – боль, чистое небо и… музыка снов. За последние дни мы, с музыкой, надоели друг другу. Все чаще она уходит «в песок» – в слои, откуда почти не слышна.

Сегодня с утра из глубин доносились печальные звуки, навеянные трагическим сном.

Пытаясь отвлечься, приглушить их рыдания, я забился в автобус. Но здесь, в тишине февральского парка, они, наконец, прорвались наружу.

Мелодия напоминает Реквием Моцарта – колыбельную со взрыдами безутешной тоски: «О, горе! Не возможно поверить! Душа кровоточит! Несу на руках „бездыханное тело“. Укачиваю, пою, убаюкиваю, теряю рассудок!»

Впереди (шагах в двадцати), понурившись, тащится хухр. Что с приятелем? Вот тебе на?! Эта бестия меня парадирует!

Назло расправляю плечи, поднимаю колени. Тревожно. Мне не до смеха. Но не могу сдержать смех.

Теперь, повернувшись кругом, хухр пятится.

Взвился воображаемый «жезл», – грянул марш из оперы Верди «Аида» – «Слава героям». «Капельмейстер» опять развернулся. Мы шествуем в ногу. Он – впереди. Между нами невидимые оркестранты с медными трубами.

А по правую руку открывается «Озеро для катания в лодках» (Boating Lake) с пешеходными мостиками, огороженными, вместо перил, решетчатыми барьерами в рост человека. Но лодок не видно. Это озеро – настоящее царство пернатых.

За кисеей пробивавшейся зелени на другом берегу – «Сады Королевы Марии» (Queen Mary’s Gardens).

От взмаха дирижерского «жезла» озеро словно взрывается – шумно взмывает над полупрозрачными кронами ив. Холодные капли ложатся мне на лицо.

Хухр не выдерживает и, взмахнув еще раз, уносится в высь за крылатой компанией, унося с собой заодно и «оркестр». Будто слоистая дымка, переливаясь на солнце, то поднимается над причудливыми стволами деревьев, то снова ложится на водную гладь стаями уток, гусей, лебедей и… хухриков. Птица откормлена. Крики отдельных особей напоминают телячье мычанье.

Иду приозерной аллеей. По левую руку – скамеечки. Справа, за зеркалом озера, за сединами крон – сумасшедший простор.

Дыхание перехватило! Вот он, тот самый «Храм», который все эти дни ощущал за спиной. В разрывах между кривыми стволами – бескрайнее поле. Над ним – отражающий землю небесного ока «бездонный зрачок».

Нечто схожее было в Ополье (Владимирщина), на Валааме (Ладога), в Венецианской лагуне: будто смотришь откуда-то сверху, видишь мир целиком и всякую мелочь в отдельности. Кажется, нежно-зеленый ковер усеян до горизонта, как муравьями, фигурками хухриков и человечков. Они играют мячами (на поле масса футбольных ворот, баскетбольных корзин, лунок для гольфа и разного вида сеток), бросают воланы, змей запускают, носятся вперегонки, кувыркаются или просто гуляют, болтают, хохочут, или, прижавшись друг к другу, нежно воркуют.

Я счастлив! Душа торжествует: «Вот они – мои дети, пережившие страшную ночь!»

– А это наш друг из Москвы! Добро пожаловать в Риджнс Парк! – незнакомка встретила меня своей обычной улыбкой, лишь небольшая хрипотца выдавала волнение.