Наконец, до меня дошло. Я давно уже чувствовал запах пожарища, но лишь теперь догадался: это была не обычная гарь, – сложный дух паленой бумаги и горящих папирусов – нечему больше здесь так дымить… А значит старания Мея, подвиг всей его жизни, его мечта вернуть человечеству Александрийское Чудо – все, все напрасно!

«Что с ним?» – спросил я одними губами: Консул поник головой. К уже сказанному ему оставалось добавить немного.

– Александр пытался спасти свои книги…

– Он жив? –

– Кто-то вынес его из огня.

– Кто? – ревниво вскричал я, точно это имело значение.

Говорят, что – раввин… Мей доставлен с ожогами в госпиталь, и пока еще жив. Но кожа, как мне сказали, поражена почти полностью…

Я ощутил пустоту под грудиной. Ни в храмах, ни в пирамидах, ни в собраниях книг – только в нем одном для меня воплощалось все то бессмертное, чем могла гордиться страна, отнявшая у него жену, дочь, а теперь и дело всей жизни.

Но это его страна – колыбель его предков! Здесь он родился, вырос, любил и…был предан!

У ставки хедива мы с Гарри расстались. До госпиталя было подать рукой, и я торопился, надеясь застать Александра живым. В коридоре столкнулся с шефом.

Когда полковник, вдруг, стал поздравлять, я не сразу сообразил, что речь идет о присвоении мне майорского звания. Но и сообразив, не почувствовал радости: «гибнет вселенная, а меня угощают конфеткой». Я думал только о Мее.

Войдя в палату, я увидел натянутую на каркас ослепительно белую простыню. Она не должна была прикасаться к телу.

Облик несчастных с фатальным поражением кожи, ужасен и для видавших виды врачей.

Голова была приоткрыта, и еще узнаваема, хотя кожа свисала лохмотьями.

Когда я приблизился, оголенные веки разжались. Вспухшие губы зашевелились.

Донесся чужой, сиплый голос: «Эвлин…Вы долго не шли… Думал… уже не придете…»

Я прервал его: «Вы же умница, Мэй! Ваша жизнь драгоценнее всех этих книг! Ну, зачем вы полезли тушить!?»

Невозможно было… смотреть…

На вас теперь – тоже!

Простите…

Рядом, под простынею с таким же каркасом, кто-то зашевелился. «Оставьте человека в покое! – послышался голос Аарона. – Спросите лучше, зачем полез я? Отвечу: „Таки, был идиотом!“»

Я вскричал: «Птоломей! Вы потомок властителей этой земли! Как случилось, что в этой стране нет здоровых людей – почти все население мочится кровью и охвачено бешенством! Вы обещали, что явится „лорд“, и наступят годы стабильности!»

– Потерпите… Будет вам лорд… – шептал Мэй. – Скоро… только уже без меня… Его имя…

Он хотел приподняться. Я слышал звук «к» или «кх», или, может быть, «кр», словно косточка в горле застряла.

Я видел, как стекленели глаза – он «уходил»… Александр так меня ждал! А я… наорал на него! О, Бог мой! Когда же придет этот «лорд, чтобы нас осчастливить»?

С крайнего ложа злобно сверкнули глаза. Мне сказали, что здесь – поджигатели библиотеки, угодившие в огненный плен. – «Собаке собачья смерть! – крикнул махдист. – Аллах покарает неверных!»

– «Всем прощается… – словами пророка Исайи ответил Аарон, – лишь пролившим невинную кровь никогда не простится».

Из коридора послышались выстрелы, крики и топот. Шум приближался.

Стреляли уже где-то близко и гулко, будто внутри головы.

– Надоело! Какое мне дело до этих усатых детей, обожающих гвалд и пальбу!

Они уже просочились в палату. У них – револьверы и сабли. А я обливаюсь слезами, я плачу до слепоты.

Я не думал, что так могу плакать. Толпа приближалась, окружала меня. Я увидел хедива «Александр, сейчас я тебя догоню! Уж об этом они позаботятся…»

– Где я ошибся? Кто меня предал? Может быть консул? Восток, говорят, дело тонкое… Абсурдное! Разве может быть «тонким» невежество, распущенность, смрад?! Александр ушел, ибо в этой клоаке нельзя больше жить! Мне не страшно: я иду следом…

Я склонился, прикрыл его почерневшие веки. Безумное горе мешало дышать, ослепляло.

Правитель – совсем уже рядом. Губы его шевелились. Я замотал головой, дескать, не понимаю. Хедив протянул мне листок. Все от слез расплывалось – разобрать невозможно.

Спросил по-английски: «Мой приговор?». Прокричал то же самое по-арабски и еще раз – на местном наречии: «Мой приговор?» Хедив отвечал. Я видел, как двигались губы, но не слышал ни звука, будто нас разделяло двойное стекло.

Я кричал: «Это мой приговор?» Пелена застилала глаза. Я проваливался, выпадая сквозь щель в сновидениях…

Когда выкарабкался из «сна во сне» и взглянул в окно, цвет неба показался мне золотушным.

Встреча назначена, развязка близка. Все, по сути, уже «развязалось». Но то, что уготовил мне Лондон, невозможно предугадать. Если события на берегах Темзы и Нила до сих пор шли параллельными курсами, то ожидавшее меня впереди представлялось бесконечно далеким, как некая точка, где «сходятся» параллельные линии.

Съел завтрак: пару поджаренных хлебцев, капельку масла, капельку джема, капельку кофе – этим можно насытиться только во сне. Встреча назначена в два, и спешить было некуда.

Я направился к станции Паддингтон. Мимо шли спокойные молчаливые люди. Небо было безоблачным, но по-прежнему слегка золотушным. Воздух – комфортен, почти неподвижен.

По дороге зашел к турецкому «рыбнику» поздороваться, перекинуться парою фраз. Он приветливо улыбался, а то, что скрывалось за этим, абсолютно меня не касалось.

Забежал в паб «Таверна Дикенса» попрощаться. Посетителей почти не было. Хотел выпить пива. Но бармен встретил меня с такой неприязнью, что пиво заранее показалось горьким, и я оставил «Таверну».

Свернул в станционный буфет, не спеша, выпил чай с молоком и съел круасан. Сегодня мы возвращаемся, – можно готовить желудок к «нормальной» нагрузке. Оставалась еще масса времени, и хотелось отвлечься от мрачного сна. Но горькие мысли не отлипали. Во сне многое искажено, сдвинуто, не соответствует фактам, многое обострено до пределов чудовищных. В этот раз получалось, я, бывший майор, стал душеприемником другого майора – такого же неудачника, как и сам.

За годы службы особых карьерных высот не достиг. Да и не больно стремился. Я любил свое дело, а за удовольствие надо платить. У нас ведь чем выше по должности, тем дальше от дела.

Будучи начальником радиолокационного отдела Главной Окружной базы, в конце службы я, практически, отвечал за обеспечение и ремонт РЛС в целом Округе.

Выйдя в отставку, работал инженером-строителем, занимаясь электроснабжением и электроникой возводимых объектов.

Потом заболела мать. Днем, когда все работали, находился при ней, а ночью сторожил трест «Промвентиляции».

Когда мать умерла, проектировщики, с которыми в свое время готовил «Олимпиаду-80», помогли устроиться клерком в архитектурную фирму. Там держусь до сих пор: на зарплату еще худо-бедно можно прожить, но никак – не на пенсию.

У детей свои трудности. Для того, кто ни дня не бездельничал, чувствовать себя в тягость родным – почти катастрофа.

У вокзала нашел остановку автобуса N 15, забрался в пожарного цвета машину, идущую в центр, устроился впереди на втором этаже.

Автобус напомнил мне детство, когда по Москве курсировали громоздкие голубые троллейбусы в два этажа. По сравнению с ними здешние великаны – само изящество.

Шофер (веселый латиноамериканец) казался лихим наездником: еще миг, и, «пришпорив коня», он помчится, не разбирая дороги, в открытую «пампу». Однако движение, которое началось, когда он «пришпорил», скорее напоминало не скачку, а куртуазный балет.

Я будто парил на своем возвышении среди городских «декораций». Машины (участники танца), выступая навстречу друг другу, время от времени приостанавливались, жеманно «раскланивались», грациозно меняясь местами. Автобус точно плел кружева.