Уговоры помогали слабо — Грег добросовестно отвел машину от Станции, взял нужный курс и включил автоводитель, но от праздничного, приподнятого настроения не избавился. Он выполнял требуемые операции, едва сдерживая нетерпение, чтобы покончить с рутиной и скорее отдаться главному — созерцанию окружающего.

Маршрут был исхожен десятки, если не сотни раз, поэтому бортовой компьютер, не задавая вопросов, свернул в сторону, обогнул каменистую россыпь, обошел глинистый холм и увеличил скорость до максимума — вышел на тропу, пробитую в грунте бесчисленными пробегавшими до него скафами. На Станцию — прозаический приземистый купол метров трехсот в диаметре — Грег бросил один только быстрый взгляд, откинулся в кресле и зачарованно впился глазами в разворачивающуюся перед ним панораму.

О Венере не давали правильного представления ни фотографии, ни фильмы, ни наблюдения с помощью экранов изнутри Станции. И первое, что невозможно передать, что можно видеть только самому, живьем, — это свет. Процеженный сквозь толстый слой облаков, он оставался тем не менее сильным, очень сильным; он заставлял жмуриться, как на Земле в яркий зимний полдень.

Но он не слепил, не искрился, он оставался живым, теплым солнечным светом. Впервые Грег не то чтобы умом понял — почувствовал, что белый цвет, по сути, есть смешение воедино всех мыслимых цветов. От него светилось все небо — Грег не воспринимал небосвод, как облачный шатер, которым он вообще-то и являлся. Нет, это был именно небосвод, в прямом значении этого слова. Он был ощутимо твердым на вид, его хотелось потрогать рукой — такой он был полупрозрачный, озаренный исходящим из его толщи светом. Где-то в глубине его проплывали порой неясные тени, отчего неуловимо менялся и ландшафт кругом. Отчетливой линии горизонта не было, как не было и границы небесной тверди над головой. Казалось, что воздух вверху плотнеет и постепенно отвердевает, становясь непрозрачным и светясь изнутри, как светятся на Земле ночные океанские волны. Нет, скорее — как светятся полупрозрачные угли в костре…

Жемчужное сияние снаружи не давало поверить, что скаф окружает адская, невообразимая, нечеловеческая жара. Грег коснулся рукой внутренней поверхности прозрачного пластилитового колпака. Несмотря на охлаждение, она была горячей. Долго руку на ней было не удержать. Но и это не убеждало. Грег оглянулся назад, на раскаленные до светло-оранжевого свечения ребристые пластины теплообменника. Умом он понимал, что нормальная, обычная температура внутри скафа поддерживается только потому, что просачивающееся снаружи, от нагретых наружных стенок машины, тепло непрерывно собирается, перекачивается в теплообменник и рассеивается в атмосфере — температура на ребрах радиатора, судя по его цвету, была не ниже семисот градусов. Но все это умозрительно, а за окном — ласковый пейзаж, в котором воздух хотя и прозрачен, но видим — чуть окрашенными перемещающимися струями, то плавно скользящими вдоль склонов холмов, то закручивающимися неспешными спиралями, тающими во всепроникающем, не дающем теней свете…

Скаф бежал быстро, но ровно. Корпус плавно ходил вверх и вниз, поворачивал вправо и влево, следуя рельефу местности. Это очень напоминало океанскую зыбь, и Грег, не доверяя стремительно уносящейся под машину дороге, посмотрел на экран — сто тридцать километров в час. Он усмехнулся — до сих пор не утихали споры между сторонниками шагающих и колесных машин. Ну о чем же здесь спорить: на колесах по такой дороге больше сорока километров в час не выжать, да и то всю душу из тебя при этом вытрясет…

— Достал бы завтрак, — вернул его к действительности голос Пушкарева.

Грег бросил взгляд на экран блок-универсала и изумился: прошло уже около двух часов. Пушкарев улыбнулся — он в первый раз тоже потерял представление о времени, да и не только в первый. Он готов был биться об заклад, что Грега тянуло выйти наружу, пробежать налегке навстречу тугому медовому ветерку. Через это прошли, наверное, все. Были случаи — пытались выйти и пробежать…

Пушкарев вздохнул, потянулся к пульту, больно перегнувшись через подлокотник, и включил поляризацию. Колпак остался таким же прозрачным, и видно все было вроде так же, но исчезло что-то неуловимое, и все переменилось. Грег, доставший пакеты с завтраком и раскладывавший их на откидном столике, поднял голову, огляделся недоуменно, взглянул на пульт и снова, уже внимательно, всмотрелся в пейзаж за бортом. На лице его отразилось разочарование. Пушкарев потянул к себе свою порцию и, вскрывая упаковку, буднично сказал:

— Пусть останется. Привыкать надо постепенно. И на будущее возьми за правило — поляризация должна быть включена. Иначе работать не сможешь, глазомер подводить будет.

Стройка открылась неожиданно, хотя в фонах ближнего действия вот уже с полчаса перекликалась, кричала, перебивала сама себя шумная рабочая разноголосица.

Скаф выскочил на широкий каменный увал, но не кинулся, приседая на задние ноги, вниз по противоположному склону, а остался стоять наверху, лишь дисплей мигал просьбой взять управление на себя. Грег не обратил на это никакого внимания, его полностью поглотила раскинувшаяся перед ними картина. В ложбине меж двух отрогов, заглубленная на добрую сотню метров в скальное основание, отсвечивала свежим металлом идеально ровная плоскость. Только присмотревшись, сравнив ее со странными машинами, деловито и кропотливо возившимися по краям металлического диска, со снующими там и сям металлическими семечками — такими же, как и у них, двухместными скафами, — Грег смог оценить масштабы сооружения. Монолитная металлическая плита была без малого в километр диаметром. По краям она уже начала прорастать неровными лепестками стен. Грег прикинул на глаз их толщину и вытянул трубочкой губы, словно собираясь присвистнуть, — у основания она достигала пяти метров. Каналы охлаждающей системы и ячейки энергетических узлов разглядеть было невозможно, но даже с такого расстояния металл от них казался губчатым, пористым на изломе.

Грег посмотрел на Пушкарева. Координатор сидел в кресле, чуть сгорбившись, как большая хищная птица, — куда девалась его расслабленность и апатия. Едва заметно поворачивая голову, он обозревал стройку. Наверное, краем глаза он заметил движение Грега, потому что обмяк, откинулся на спинку и обычным своим ленивым голосом сказал:

— Давай, Гриша, вон туда, по съезду, а там — по периметру, к спасательному модулю.

Грег тронул машину и медленно — хотелось все рассмотреть — повел ее по большой дуге вдоль края диска. Пушкарев его не торопил.

Грег не успел осмыслить и половины увиденного, а спасательный модуль — гигантская пятилепестковая ромашка — был уже рядом. Они припарковались поблизости. Пушкарев принялся сердитым голосом расспрашивать кого-то по фону, и Грег, почувствовав себя лишним, тихонечко встал с кресла и прошел в кормовой салон — принять ионный душ и лечь отдохнуть в подвесной койке. Прошло всего около пяти часов, как они покинули Станцию, но он быстро и крепко уснул. Проснулся он часа три спустя с ощущением, что лишь на минуту прикрыл глаза. На соседней койке он увидел спящего Пушкарева, успокоился и уснул опять.

Последующие два дня слились для Грега в непрерывное совещание, присутствовать на котором ему надобности не было, но и сбежать было некуда. Куда ебежишь из скафа, люк которого заварен и вскрыт будет только на станции, когда они вернутся? В аварийных случаях, когда случалось что-то либо со скафом или с его пассажирами, аппарат втягивался в один из лепестков спасательного модуля и вскрывался. Экипаж оставался внутри модуля до окончания смены — вскрытый скаф загерметизировать можно было только в стационарных условиях.

Грег забыл, что за бортом температура в 500 градусов и ужасное давление, — очень уж все напоминало работу на тренажерах там, на Земле. Лишь отстраненно он вспоминал вдруг о том, что за пластилитовым колпаком — не земные сумерки, а венерианский вечер. Так же отстраненно восхищался он надежностью и безотказностью техники, сутками, неделями работающей в этом пекле и в общем-то без аварий! Хотя, конечно, аварии бывали, в основном по неосторожности. Даже сейчас, пока они с Пушкаревым здесь торчали, вышел из строя один из скафов. С болезненным любопытством, внутренне укоряя себя за него, Грег смотрел, как два рабочих скафа, зажав поврежденный между собой, тащили его сюда, к ним. И только когда они были уже рядом, Грег понял, что не к ним, а на спасательный модуль, около которого они опять стояли.