– Не поможет тут, господин, даже сам всевышний, – покачал головой пожилой мужчина с лихими усами. – Сразу две ноги сломала, несчастная. Что тут горевать? Нужно ее прикончить. Зачем ей зря маяться?

Леонардо не понимал сказанного. Но теперь, когда после возбужденных выкриков и жестов чужеземцы притихли, ему Захотелось снова услышать их необычный говор. Кто они такие? Откуда взялись?

Леонардо внятно поздоровался и остановился возле группы.

С козел ему поклонился монах в коричневой рясе и ответил на приветствие по-латыни. Усатый тоже процедил что-то.

– Как это убить гнедую? – вскочил с колен юноша в красном доломане. – Вы это нарочно, Янош, говорите, чтобы расстроить меня? Что это вы придумали!

– Я дело говорю, – жестко ответил старик. – Нужно заколоть, чтоб не мучилась, и точка.

– Заколоть гнедую? Подарок короля?

– Ну и что? Такая же лошадь, как и все прочие, – заметил усатый. – Вернее сказать, была такая. Бегать-то, господин Габор, она больше не будет. Это как пить дать.

Юноша с детским лицом смахнул слезу. И вдруг разозлился на самого себя: этак распустить нюни, да прямо при солдатах, стыд и срам! Он сжал кулаки. Но гнев его скоро потонул в горе. Он стал умолять:

– Помогите мне, Янош, спасти ее!

Усатый пожал плечами. Молодой человек обвел взглядом всех остальных, но те глядели хмуро. Всем, конечно, жалко было гнедую, да и молодого господина, так близко принявшего к сердцу случившееся, тоже. Но что поделаешь, если нет другого выхода?! Дело это конченое. Зачем убиваться. К тому же есть в запасе другая лошадь, не хуже, и не одна: еще бы, люди самого короля! И не какого-нибудь, а сына Хуняди.

И все-таки тот же Янош, возглавлявший маленький отряд и наиболее опытный из всех, умевший читать в людских сердцах, кое-что придумал для спасения лошадки.

– Этот вот белокурый великан, судя по одежде, не из простых. Похоже, господин. Может, даже доктор. Надо спросить, не знает ли он какого-нибудь бальзама, целебной травы либо заговора. А если нет, то пусть он решит, как быть.

С повозки теперь сошел монах Матэ и, коробя странным акцентом слух Леонардо, принялся переводить сказанное усатым на латынь, пояснив предварительно юному флорентинцу обстановку.

Как оказалось, это были венгры, и ехали они из далекой страны, со своей родины, из-за высоких гор, с берегов Дуная. Путь держали во Флоренцию, там им велено было закупить кое-что для короля. Их светлейший король Матяш Корвин собирался взять в жены неаполитанскую принцессу Беатриче. Достойные такой сиятельной синьорины и роскоши венгерского двора сукна, шелка и ювелирные изделия продаются лишь в лавках и цехах данного славного города. Монах тут же заметил, что несколько лет назад он побывал даже в Риме, у самого папы. Теперь ему поручено королевским двором сопровождать в качестве толмача господина Габора. Да, вот этого самого, оплакивающего свою лошадь юного вельможу. В щекотливом деле закупок король Матяш вполне доверился его вкусу, а также советам флорентийских купцов. И вот, почти приблизившись к цели – ведь отсюда недалеко до города правителей Медичи? – эта глупая лошадь испугалась какой-то взлетевшей перед ней птицы, подвернула ногу и попала под колесо повозки.

После таких обстоятельно изложенных подробностей монах попросил молодого флорентинца осмотреть, коль смыслит он в этом деле, лошадку, можно ли ее спасти.

– Ты скажи ему, что лошадь эту мне подарил мой король Матяш, – перебил Габор подобострастную речь монаха, – и еще скажи, что я куплю ему десяток лучших коней, если он спасет мне мою лошадь.

Леонардо присел на корточки. Перед ним тяжело и шумно дышала гнедая. Губы ее были покрыты пеной.

После недолгого осмотра Леонардо поднялся и печально покачал головой.

– Ну вот, видите! – сказал Янош, правильно поняв жест флорентинца. – Я же говорил вам, что это доктор. Оп понимает. Так же, как и я. Давайте кончать с лошадью, да поскорее. А ну, Ишток, достань-ка топор, он там на повозке.

– Подождите еще немного, – вздохнув, промолвил Габор и огляделся с таким страхом, что Леонардо стало жаль его. Вельможей величается, а еще совсем дитя!

– Ты скажи ему, – обратился Леонардо к монаху, – скажи своему юному господину, что я вижу, как тяжело для него прощание. Спроси, не желает ли он сохранить что-нибудь на память о любимой лошади?

Габор оживился, хотя, как и монах, еще не знал, что задумал флорентинец.

Леонардо знаком попросил освободить ему место. Как только вооруженные чужеземцы расступились, он достал свой альбом и опустился на колени перед раненой, беспомощно извивающейся лошадью.

И стал рисовать. Это странное, доселе невиданное юным Табором занятие утихомирило, усыпило его отчаяние. Через четверть часа Леонардо вырвал лист из альбома. Когда он вручил Габору рисунок, с которого крошечная гнедая умным и печальным взглядом прощалась со своим хозяином, тот не знал, как благодарить флорентинца за подарок.

Подвели пару запасных лошадей, и двое всадников поехали по сторонам грохочущей повозки, чтобы монаху Матэ, устроившемуся на козлах возле кучера, было сподручней переводить их разговор. Монах услужливо дергал головой справа налево и обратно, стараясь не упустить ни одного слова. Он весьма охотно справлял должность толмача.

Во Флоренции Габор пользовался гостеприимством дома Медичи. И неудивительно: предназначенное для закупок золото венгерского короля задолго до приезда Габора влилось в их банкирский дом.

Габор навестил Леонардо в мастерской мессера Андреа. Сдружившись, они много гуляли вдвоем по улицам Флоренции. Никто не смог бы лучше белокурого великана раскрыть перед венгерским юношей достопримечательности и все великолепие этого чудесного, богатого города.

Бывало даже, что друзья и вечера проводили вместе. Леонардо вслушивался в проникновенные, то грустные, то веселые песни Габора, которому подтягивал хриплым от избытка чувств голосом монах Матэ. Потом Леонардо брался за лютню, чаруя гостей мелодиями, послушно льющимися из-под длинных белых пальцев.

Однажды во время прогулки по Соборной площади они разглядывали скульптурные украшения. Габор – разумеется, при посредстве монаха Матэ, а еще больше с помощью собственных рук, губ, глаз и всех мышц лица – объяснил Леонардо, что рисунок – вещь непрочная. Бумага порвется, и рисунок пропадет. Серебристые следы карандаша со временем тоже сотрутся. Не согласится ли Леонардо отлить из металла лошадку ему на память? Точь-в-точь такую, какой была гнедая? Но только не измученную, со страдальческими глазами, а полную силы, на скаку.

Леонардо кивнул. Он подвел своего венгерского приятеля к колокольне. Они подошли с той стороны, где она была украшена любимым, самым любимым рельефом Леонардо, изображавшим крылатого человека. Слева был рельеф всадника.

– В таком духе? – спросил Леонардо.

Габор долго разглядывал лепное украшение, затем пояснил:

– Но чтобы без седока. Одну только лошадь.

И вот Леонардо приступил к выполнению заказа Габора, к рельефу, увековечивающему венгерскую лошадку.

Когда он через неделю, пригласив заказчика к себе в мастерскую, показал ему модель из глины, молодой венгр сделался красным и злым, как перец:

– Нет! Не то! Это должно быть отлито в металл. Ведь я так и заказывал!

Когда Леонардо понял, в чем дело, он, рассмеявшись, обратился к монаху:

– Скажи ему, фра Матэ, что я не забыл, из какого материала должен выполнить заказ… Но необходимо сначала вылепить его из глины, потом отлить в гипсе и только тогда обращаться к бронзе.

Монаху не очень-то удавалось пересказывать на венгерский язык то, что он сам едва разбирал по-латыни. Зато Габор во время своих прогулок с Леонардо по Флоренции усвоил немало итальянских слов.

– Ты говори только проще, на разговорном языке, а не по-латыни, – попросил он Леонардо.

Пока Леонардо возился с отливкой, Габору Мадяру пришлось продолжить свой путь в Неаполь. Здесь, в королевском дворце, уже готовились к помолвке Матяша и Беатриче. На помолвке было достаточно присутствия лишь представителей жениха. Бракосочетание должно было произойти позднее, на берегу Дуная.