– Разве вы не скучаете по морю, или по движению, или по погоде?

– Черт побери, парень, в вас чувствуется влияние Джозефа Конрада. Корабли, в особенности крейсеры, всего-навсего большие металлические фабрики, имеющие довольно большой крен в плохую погоду. Ничего хорошего в этом нет, старина. Чертовски неудобно, правда! Военно-морской флот был для меня просто местом работы, что меня вполне устраивало. Я ничего не имею против военно-морского флота, совсем ничего не имею, я ему многим обязан, нет сомнения, но это просто работа, такая же, как и любая другая, нет ничего романтического в профессии моряка.

Раздался треск, как будто кто-то включил усилитель, и поставили новую запись.

– Живопись – вот настоящее волшебство, – разошелся Бирд. – Перевести три измерения в два или, если вы мастер, в четыре! – Он неожиданно кивнул.

Раздалась громкая музыка. Посетители, в которых тишина вызывала скованность и беспокойство, улыбнулись и расслабились, ибо теперь от них не требовалось усилий по поддержанию беседы. В баре пара английских фотографов разговаривала на кокни, и английский писатель рассказывал о Джеймсе Бонде.

Официант поставил на столик перед нами четыре рюмки, полные кубиков льда, и полбутылки «Джонни Уолкера»

– Что это? – спросил я.

Официант отвернулся, не отвечая. Двое французов в баре затеяли спор с английским писателем и перевернули один из стульев, но шум был недостаточно громким для того, чтобы кто-нибудь его заметил. На танцевальной площадке девушка в блестящем синтетическом костюме ругалась с мужчиной, который сигаретой прожег в нем дырку. Я услышал, как английский писатель позади меня сказал:

– Но я всегда просто обожал насилие. Его насилие гуманно. Если вы этого не понимаете, вы не понимаете ничего. – Он сморщил нос и улыбнулся.

Один из французов ответил:

– Он страдает от перевода.

Фотограф пощелкивал пальцами в такт музыке.

– Разве не все мы таковы? – спросил английский писатель, оглядываясь вокруг.

Бирд сказал:

– Потрясающий шум.

– Не слушайте, – посоветовал я.

– Что? – переспросил Бирд.

Английский писатель тем временем продолжал:

– …Каждый неистовый человек в этом неистовом, но банальном, – последовала пауза, – банальном мире.

Он кивнул, соглашаясь сам с собой.

– Позвольте мне напомнить вам о Бодлере. Есть сонет, который начинается…

– Так эта птичка хочет выбраться из машины… – прорезался голос фотографа.

– Говорите чуточку тише, – сказал английский писатель. – Я собираюсь прочитать сонет.

– Выпей, – бросил через плечо фотограф. – Эта птичка хотела выбраться из машины…

– Бодлер, – произнес писатель. – Неистовый, мрачный, символичный…

– Да убирайся ты отсюда, – сказал фотограф, и его друг рассмеялся.

Писатель положил ему руку на плечо:

– Послушайте, мой друг…

Фотограф нанес ему точный удар в солнечное сплетение, даже не пролив ни капли из рюмки, которую держал. Писатель сложился, как шезлонг, и рухнул на пол. Официант попытался схватить фотографа, но запнулся о неподвижное тело английского писателя.

– Послушайте, – обратился Бирд, и проходивший мимо официант повернулся так быстро, что полбутылки виски и четыре рюмки со льдом опрокинулись. Кто-то нацелил удар в голову фотографа. Бирд вскочил и сказал тихо и убедительно: – Вы пролили виски на пол. Черт побери, лучше бы вам за него заплатить. Это единственное, что вам остается. Проклятые хулиганы…

Официант сильно толкнул Бирда, и тот упал на спину, тут же исчезнув в густой толпе танцующих. Двое или трое людей начали тузить друг друга. Меня сильно ударили пониже спины, но нападающий двинулся дальше. Я встал и прижался лопатками к стене, напрягая ступню правой ноги, чтобы использовать ее в качестве рычага. Один из фотографов двинулся в мою сторону, но сцепился с официантом. На верхней площадке лестницы происходила схватка, и насилие затопило заведение. Все толкали друг друга, девушки визжали, а музыка, казалось, звучала громче, чем прежде. Мужчина поспешно провел девушку по коридору мимо меня.

– Это все англичане затеяли, – пожаловался он.

– Да, – сказал я.

– Вы похожи на англичанина.

– Нет, я бельгиец.

Он поспешил вслед за девушкой. Когда я добрался до запасного выхода, путь мне преградил официант. Шум позади меня не ослабевал – там визжали, ругались, ломали. Кто-то включил музыку на полную громкость.

– Я хочу уйти, – сказал я официанту.

– Нет, – возразил он. – Никто не уйдет.

Невысокий мужчина быстро двинулся в мою сторону. Я уклонился, ожидая удара в плечо, но получил только ободряющее похлопывание. Мужчина сделал шаг вперед и свалил официанта двумя жесткими ударами каратэ.

– Они все чертовски грубые, – сказал он, переступая через простертого официанта. – Особенно официанты. Если бы у них были получше манеры, их клиенты вели бы себя тоже получше.

– Да, – согласился я.

– Идемте, – позвал Бирд. – Не болтайтесь. Держитесь ближе к стене. Следите за тылом. Эй, вы! – крикнул он мужчине в разорванном вечернем костюме, который пытался открыть запасной выход. – Толкайте щеколду вверх, дружище, и одновременно ослабьте паз. Не задерживайтесь здесь, мне не хотелось бы покалечить слишком многих, тем более, что я этой рукой рисую.

Мы выбрались на темную боковую улочку. Недалеко от выхода стояла машина Марии.

– Садитесь, – пригласила она.

– Вы были внутри? – спросил я удивленно. Она кивнула.

– Я ждала Жана-Поля.

– Ну, вы, двое, отправляйтесь, – скомандовал Бирд.

– Как насчет Жана-Поля? – спросила меня Мария.

– Отправляйтесь, – настаивал Бирд. – Он будет в полной безопасности.

– Хотите, мы вас подвезем? – предложила Мария.

– Я лучше вернусь и удостоверюсь, что с Жаном-Полем все в порядке, – ответил Бирд.

– Вас убьют, – сказала Мария.

– Я не могу оставить там Жана-Поя, – объяснил Бирд. – Жану-Полю пора прекратить болтаться по подобным заведениям и пораньше ложиться спать. Писать можно только при утреннем свете. Мне хотелось бы заставить его это понять.

Бирд поспешил обратно в клуб.

– Его убьют, – сказала Мария.

– Не думаю, – возразил я.

Мы сели в «ягуар» Марии.

Вдоль улицы спешили двое мужчин в плащах и фетровых шляпах.

– Из уголовного отдела полиции, – пояснила Мария.

Один из мужчин подал ей знак, и она опустила стекло. Он наклонился, приветственно приподняв шляпу.

– Я ищу Бирда, – сказал он Марии.

– Зачем? – спросил я, но Мария уже успела сказать, что это человек, который только что отошел от нас.

– Судебная полиция. Я намерен его арестовать за убийство Анни Казинс, – сообщил полицейский. – У меня есть показания свидетелей, данные под присягой.

– О Боже! – воскликнула Мария. – Я уверена, что он невиновен, он не относится к людям, склонным к насилию.

Я оглянулся на дверь заведения, но Бирд уже исчез внутри. Двое полицейских последовали туда же.

Мария завела мотор, мы отъехали от тротуара, объехали мотоцикл и понеслись по бульвару Сен-Жермен.

Небо было звездным, а воздух теплым. К этому времени приезжие растворились в Париже, очарованные, влюбленные, увлеченные и обманутые, готовые к самоубийству, воодушевленные, агрессивные, сокрушенные, в чистых хлопчатобумажных брюках, в запачканных вином свитерах. Бородатые, лысые, в очках, бронзовые. Угреватые девушки в мешковатых брюках, гибкие датчане, полные греки, нувориши-коммунисты, безграмотные писатели, будущие директора – все они летом в Париже, впрочем, как и всегда.

– Вы не вызвали у меня восхищения, – сказала Мария.

– Как это?

– Вы не поспешили на помощь дамам.

– Я точно не знал, кто там был дамами.

– И вы сделали все для спасения своей шкуры.

– У меня осталась только одна, – объяснил я. – Остальные я использовал для абажуров.

Удар, который пришелся по почкам, ощущался чертовски остро. Я становлюсь слишком старым для таких вещей.