– Так давай попробуем в последний раз. Ты выяснишь, что ищет Гринвуд. Я расспрошу людей с Балаклава-стрит. И надо разыскать Тейта. Должен же кто-то хоть что-нибудь знать. – Он заметил, что на лице напарника мелькнуло болезненное выражение. – Что с тобой?

– Я больше всего боюсь, что нам попался редкий экземпляр – убийца, спрятавшийся у нас под носом.

– Это как раз тот случай, Артур, о котором ты некогда мечтал.

– Больше не мечтаю, – признался Брайант. – Смерть подошла ко мне слишком близко.

Артур ощутил в костях такой холод, с каким не справилось бы и самое сильное тепло. Скоро придет время, когда он перестанет понимать сущность мира, и тогда у него больше не будет цели. Убийства – это задачи: только решая их, можно оставаться в живых. Раскрытие убийств на Балаклава-стрит не только приостановит исполнение приговора, но и продлит им жизнь, станет стимулом к продолжению. Превозмогая усталость, Брайант снова взялся за работу.

Другой такой библиотеки в Лондоне не было.

Вместо привычных табличек «Романтическая литература», «Самопомощь» и «Сделай сам» тут были «Элевсинские и орфические исследования», «Учение розенкрейцеров» и «Египетская морфология». Хотя книги, собранные здесь, были слишком эзотерическими для того, чтобы их потребляла широкая публика, специалистов это собрание тоже не удовлетворяло, но уже по причине его неполноты.

Большую часть коллекции составляли книги, завещанные человеком по имени Джебедия Хаксли, прадедушкой Дороти Хаксли – нынешней и, возможно, последней хранительницы фондов. По условиям завещания, коллекцию надлежало разрознить, а здание продать – естественно, с согласия последнего здравствующего члена семьи. У Дороти не осталось родных, а самой ей было уже за восемьдесят. Муниципалитету Гринвича не терпелось наложить лапу на небольшой эдвардианский дом красного кирпича, погруженный в неизменный влажный сумрак под сенью бетонной эстакады в юго-восточной части района. Кружащийся на ветру мусор и злобные скейтбордисты отпугивали от этих мест всех, кроме самых мужественных посетителей. Дождевая вода лилась с эстакады на крышу библиотеки, просачивалась сквозь кирпичную кладку, гноила полы и легкими перстами распада взращивала плесень на раздутых от сырости книгах.

Дороти содержала библиотеку вместе со своим помощником, Фрэнком, – нелюдимый и ненадежный, он бы ценен тем, что работал совершенно бесплатно, только из любви к печатному слову, а жил на деньги, унаследованные от тетки. Так немодная литература оказалась на грани выживания, вытесненная в полуразрушенные хранилища и охраняемая последними из могикан-книголюбов.

– «Пять рек преисподней, – громко прочитал Брайант, – отделяли землю бессмертных от царства людей. Существование этих рек служило залогом того, что никто не сможет безнаказанно пересечь границу между мирами». Здесь должна быть картинка. – Он указал на оторванный край листа.

– Увы, случается, что воры вырезают раскрашенные вручную иллюстрации, – объяснила Дороти. – Они помещают их в рамки и продают в букинистических магазинах. У нас нет возможности обеспечить охрану здания.

– Попробую добиться, чтобы вам установили сигнализацию, – сказал Артур, переворачивая поврежденные страницы. – Что ж, мы явно имеем дело с римской мифологией. Странно – клиент вроде бы интересуется египетскими богами, но при этом упомянул о пяти реках.

– Вы же знаете, Артур, в языческих культах все так туманно. В древнеегипетской мифологии реки тоже играют ведущую роль благодаря значению Нила, дарившего жизнь и процветание неплодородным равнинам в центральной части страны.

– Да, но нельзя же смешивать эти две совершенно разные мифологии.

– Это действительно невозможно – для представителей тех цивилизаций, но вы забываете о викторианцах.

– А при чем тут они?

– Ну как же, ведь они присваивали, заимствовали и воровали все, что им нравилось, включая и древние мифы, наиболее соответствовавшие их собственным верованиям. Они переписывали истории цивилизаций, баудлеризируя,[35] адаптируя, подвергая цензуре. В этом викторианцы были не первыми, но, безусловно, самыми настырными. Никто не удивлялся, увидев в зажиточном викторианском доме статуи Ра и Тота бок о бок с Дианой и Венерой. Вот христианские изваяния встречались реже, поскольку относились к действующей религии. Все же прочие верования и мифы о мироздании в основном считались наивными сказками, а потому их культовые изображения использовались в оформлении интерьера. Коллекционеры не имели ничего против объединения богов из разных мифологий.

Брайант наконец нашел страницу, которую искал.

– Итак, у нас есть пять подземных рек: Коцит, река плача; Ахеронт, река скорби; Флегетон, огненная река; Лета, река забвения; Стикс, река ненависти, рока и нерушимых клятв.

– Это так. Река Стикс была дочерью Тетис и Океана и девять раз протекала вокруг Аида. Как и вода Леты, стигийская вода не могла храниться ни в одном кувшине, потому что разъедала любой материал и даже плоть. Только конские копыта могли уцелеть в водах Стикса.

– А разве Фетида не окунала своего сына в Стикс, чтобы сделать его неуязвимым? Кажется, его кожа осталась цела.

– Мифология полна парадоксов, – заметила Дороти. – Так какая река вас особенно интересует?

– Точно не знаю. Наверное, Стикс важнее всех.

– По крайней мере, о Стиксе больше написано. Но и Лета имела огромное значение благодаря вере в реинкарнацию и переселение душ. Те, кто переходил через нее, должны были выпить летейской воды, чтобы забыть о своей прошлой жизни.

– А Коцит и Ахеронт, часом, не одно и то же?

– Нет, хотя обе ассоциируются с горем и стенаниями. Именно через Ахеронт – не через Стикс – Харон переправлял мертвых в Аид. А те несчастные, чьи трупы не удостоились захоронения, были вынуждены вечно бродить по берегам Коцита.

– Дороти, я чувствую, что меня самого затягивает в тихое болото, – признался Артур. – Джон много раз меня об этом предупреждал. Нужно сосредоточиться на главной теме моего расследования.

– И какая же она?

– Интересно, а в наши дни существует какая-нибудь связь между этими реками и Лондоном?

– Викторианцы обожали всему находить объяснение. Полагаю, они возродили идею о том, что пять рек преисподней соответствуют пяти основным забытым рекам Лондона.

– То есть эта идея принадлежала не им?

– Конечно нет. Такое предположение впервые сделали римляне, когда захватили Лондон.

– А в вашем собрании есть другие книги на эту тему?

– Увы, нет, – вздохнула Дороти, – но я знаю людей, которые могли бы вам помочь. Есть целая группа, посвятившая себя поиску утраченных рек преисподней. Я могу вам дать их телефон, но предупреждаю – люди они довольно странные.

– Это как раз в моем духе, – с озорной ухмылкой сказал Брайант.

– Погода ни к черту, искренне сокрушался Оливер Уилтон. – Жаль, что вы пропустили занятия Кэмденского молодежного байдарочного клуба.

Джон Мэй терпеливо ждал под ивой, пока Оливер и его жена застегивали желтые непромокаемые плащи с капюшонами. На скамейке неподалеку двое бездомных ссорились из-за банки «Особого крепкого». Еще один бродяга ел колбасный фарш, выковыривая его из банки руками. В канале плавали куски полистирола, выброшенные из коробок от украденных стереосистем. Даже у птиц на деревьях был какой-то онкологический вид.

– Ваш сосед, Джейк Эйвери, сказал, что я найду вас здесь или в собрании христианского братства.

– Мы любим с пользой проводить выходные, – пояснил Оливер, запирая двери клуба. – Местные дети пока еще плохо находят общий язык друг с другом, и мы считаем, что такие занятия, как байдарочный поход, воспитывают у них командный дух.

– А Брюэру нравятся байдарки? – спросил Мэй, улыбаясь угрюмому мальчику, сидящему на корточках у края воды.