Здесь было всего две двери, обе незапертые. Первая вела в загроможденный кабинет – обстановка этого помещения явно не обновлялась с пятидесятых годов, если не считать старенького компьютера.

– Похоже, мистер Убеда – банкрот, – заключил Мэй, осветив фонарем верхний ящик серого шкафа для документов. – Все это неоплаченные счета и судебные предупреждения. Он просто распихал их по папкам, как будто ему наплевать.

– Он рассчитывает, что прибыль от их с Гринвудом затеи позволит ему выбраться из долгов.

– А что в другой комнате?

– Да просто туалет, – сообщил Артур. – А как нам попасть в курятник?

– Погоди-ка. – Мэй осмотрел потолок. – Тут раздвижная лестница. Где-то должна быть подпорка.

Он нашел ее в углу и вставил в медное кольцо дверцы в потолке. Люк открылся, и оттуда сразу же опустилась стальная лестница.

– Боюсь, с моими ногами не стоит туда лезть, – посетовал Брайант.

– Ничего, я тебе все расскажу.

Мэй поднялся по лестнице и исчез.

– Бог ты мой! – послышался его изумленный вопль. – Ты не поверишь!

Последовала томительная пауза.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил Брайант.

– Какая-то молельня. Повсюду статуи – одна и та же фигура, но разной величины. Хорошо бы, ты все-таки поднялся.

– А как я спущусь?

– Но ты лучше меня разбираешься. Впрочем, эту морду я где-то видел…

– Может, покажешь ее мне?

– Вот.

Джон выглянул из люка, вымазанный меловой пылью. Одной рукой он направил луч фонаря на безголовую гипсовую фигуру высотой в фут, а другой показал Артуру ее отбитую голову. Это оказалась голова шакала.

– А, так это Анубис, – мгновенно отреагировал Брайант. – Древнеегипетский бог подземного мира, покровитель покойников и бальзамировщиков, страж города мертвых.

– Здесь таких статуй штук тридцать или сорок. И все до одной сломанные.

– Дай-ка мне эту голову.

Мэй протянул деталь статуи напарнику. Брайант ощупал шакалью морду и длинные заостренные уши.

– Это просто дешевая копия древнего оригинала, – презрительно фыркнул он. – Слишком хорошо сохранилась окраска. Такой густой черный цвет почти не встречается на подлинных фигурах. Обидно. И что, все поломанные? Казалось бы, что ему стоило найти целые копии… Странно. – Он вернул голову Анубиса напарнику. – Египтяне наградили своего бога головой шакала, потому что эти твари рыскали по кладбищам. Жрецы надевали шакальи маски во время процедуры мумификации. Культ Анубиса был необыкновенно популярен. Должно быть, и мистер Убеда из числа его почитателей.

– Знаешь, у меня мурашки по коже, – пробормотал Мэй. – Не люблю я сектантов – никогда не знаешь, что выкинут. Эти пугала повсюду – на полу, на полках. А по стенам развешаны папирусы с их изображениями. Еще тут что-то вроде мумифицированной собаки. Кстати, голова у нее тоже отрезана. На кой черт ему все это барахло, если оно поломанное и никчемное?

Вернувшись в кабинет, Артур заглянул в шкафы.

– Пожалуй, нам лучше уйти, пока хозяин не вернулся, – обратился он к напарнику.

– А что? – спросил Джон. – Какие-то проблемы?

– Скажем так – насчет сектантов я с тобой полностью согласен.

На одной из полок лежал пистолет.

Целый день понадобился Эллиоту Коупленду, чтобы разобрать наземное покрытие во дворе строительного магазина и погрузить его в кузов грузовика. Земля под бетонными плитами оказалась влажной и тяжелой, как рождественский пудинг. Глубоко в коричневой лондонской глине Коупленд обнаружил обломки лошадиных костей, сохранившиеся с тех времен, когда в Кентиш-Тауне проходили скачки. Десятки изящно выгнутых белых трубок торчали из грязи, как птичьи ребра, – каждая была брошена там, где ее выкурили. Почва хранит больше секретов, чем кто-либо может удержать в памяти. Дороги наследуют прихотливым очертаниям древних поселений, проходя вдоль их оград и каналов, нося имена их владельцев и охотничьих угодий, их прекрасных дам и кровавых сражений. Ничто не случайно, как может показаться на первый взгляд. Каждый паб занимает определенное место в давней иерархии, несмотря на многочисленные переименования и переделки.

У Эллиота болели руки и спина. Ему было необходимо выпить, но кварта виски, которую он держал в кабине грузовика, уже закончилась. Ладно, по крайней мере, в магазине стройтоваров работают нормальные местные мужики, а не эти приезжие, не способные самостоятельно выкрасить стену в доме. На каком-то этапе Коупленд приобрел репутацию дешевого работника, и теперь стоило ему поднять цены, как все начинали жаловаться. Сегодня ему не помешал бы напарник, но не было денег с ним расплатиться. «И к этому, – думал он, – свелась вся моя жизнь?» Эллиот оканчивал колледж искусств, имея большие замыслы, но, увы, замыслы тогда были у всех… После волнений в Хорнси каждый хотел быть студентом-бунтарем, но все это бунтарство и популярность среди своих оборачивались безработицей в реальной жизни.

Коупленду стукнуло сорок шесть, он был разведен, и ему запретили видеться с ребенком, поскольку выход своему безотчетному гневу он находил в пьянстве. Глядя на него, люди видели всего лишь обрюзгшего неудачника с отверткой и малярной кистью. Эллиот думал, что теперь жизнь готовит ему только утраты и разочарование, но ведь никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Вот и он совсем недавно получил еще один шанс. Сейчас важно было вовремя распорядиться ценной информацией, и тогда бы он быстро завоевал уважение окружающих. Правда, ему не стоило говорить с Джейком Эйвери на той вечеринке. Незачем было привлекать внимание стольких людей. Алкоголь вечно делал его болтливым.

Коупленд отогнал грузовик к грязной канаве и выбрался из кабины, думая, как ему поступить. Перед тем как пойти в полицию, он решил немного позабавиться с этими подонками-яппи. Он жил на Балаклава-стрит дольше всех – еще помнил времена, когда дети играли на дороге, а их матери сидели в шезлонгах возле домов, когда здесь еще были собственный паб и рыбные ряды, задолго до того, как стали появляться объявления агентств недвижимости и все эти высокомерные представители среднего класса превратили здешние шумные, тесные гостиные в тихие, утонченные салоны. Теперь вдоль улицы стояли безукоризненные машины, в домах жили невидимые люди, которые возвращались домой поздно вечером, а летом пили вино в саду, тяготея к деревенской жизни того рода, что существовала исключительно в их коллективном воображении, поскольку дух общины, подлинный дух улицы, может быть только там, где шумят и галдят, где не боятся испачкать руки.

Они пригласили его на свой вечер из вежливости; никто не думал, что он примет приглашение всерьез и придет. Но он знает секрет, который их всех удивит, и, возможно, пришло время действовать.

Калли закрыла окна в передней спальне, поскольку дождь намочил ковер. Казалось, нет никакой возможности сопротивляться дождю. Ей не верилось, что Пол уехал. Ящики на его половине хлипкого платяного шкафа были пусты. Он отбыл этим утром на рассвете, бросив пару штанов и несколько футболок в новенький нейлоновый рюкзак. Уже не имело значения, с кем он переспал в Манчестере, – главное, он ей изменил. Эта мысль позволила Калли его отпустить. Если ему суждено было уехать, пусть уезжает сейчас.

Пол пытался оставить ей записку – она обнаружила несколько незавершенных посланий в мусорном ведре на кухне. Калли сделала открытие: оказывается, чтобы вновь обрести себя, мужчине необходимо избавиться от внимания тех, для кого он действительно что-то значил. Сидя на кровати и прислушиваясь к шуму дождя в водосточных трубах, она размышляла, не слишком ли поторопилась, подтолкнув его к созданию семейного очага. Пола привлекала непосредственность, и Калли старалась ее проявлять, но, видимо, он жаждал непосредственности другого рода.

Она пошла в магазин и купила газету. Вернувшись домой, поставила промокший зонтик в коридоре, и на голых половицах сразу же образовалась лужа. Калли покрасила комод в голубой цвет и хотела было ободрать коричнево-красные обои в гостиной, но порезалась скребком. В конце концов она пошла навестить Хизер.