Станок расщепил древесину, и щепки полетели во все стороны, грозя поранить окружающих. Никто не носил защитных очков и не соблюдал никаких других мер безопасности.

– Почему вы приплачивали Эллиоту Коупленду, чтобы он быстрее закончил? – сквозь грохот прокричал Мэй.

– Вы видели, что там творится? Все перекопано. В четверг нам привезут бетонные сваи, а в субботу – новое оборудование для высекания штампом. Куда мне все это девать? Я и сказал, что заплачу ему за полторы смены.

– Вы расширяете свои владения, – сказал Мэй. – А разрешение у муниципалитета вы получили?

– Не будьте занудой, дедушка, ксивы у меня в порядке. Гребаный муниципалитет – шайка жуликов, а эта территория и так наша, верно? Мы всего лишь превращаем часть пустыря в парковку и расширяем гараж, но почему-то должны платить за это муниципалам. Гребаная кэмденская мафия, «Объединенный банк взяточников». Не смешите. С меня бы в Палермо столько не содрали. Они же все мошенники, верно?

– А с мистером Коуплендом у вас были проблемы? Вы с ним часто разговаривали?

– Не-а, отличный работник. Жена от него ушла – он попивал, но такие парни всегда киряют, верно? Брат считает, что он и тогда набрался.

Только Бондини № 1 открыл рот, как кто-то с грохотом швырнул кусок стекла в мусорное ведро.

– А то! Это как же надо набраться, чтобы вывалить на себя кучу щебня, которую сам же и нарыл, а?

Детектив решил не тратить времени на объяснения, почему Коупленд не мог сам обрушить на себя груз.

– А друзья у него были? Кто-нибудь приходил с ним поболтать?

– Не-а, он был настоящий одиночка. Все по своей бабе тосковал. Никогда его ни с кем не видели.

Оба брата покачали головами.

– Что ж, спасибо, что нашли для меня время, – сказал Мэй. – Я позвоню, если потребуется ваша помощь. – Он остановился у выхода. – А еще кто-нибудь из местных у вас бывает?

Сквозь клубы пара было видно, что братья совещаются.

– Карибский парень в дорогих костюмах, – произнес наконец Бондини № 1. – Он довольно часто сюда заходит.

– Зачем?

– Покупает дерево для полок. И стекло ему нужно было разрезать.

– Не припоминаете, когда он в последний раз приходил?

– Позавчера, что ли? – Братья еще посовещались. – Точно, во вторник.

– Кто-нибудь еще?

Вдыхая запах свежераспиленного дерева, детектив вспомнил о сарае в саду, где его отец работал до войны.

Братья обменялись взглядами – каждый из них ждал, чтобы первым заговорил другой.

– Есть тут один парень, Аарон, еврейчик, – выдал наконец Бондини № 2. – Он живет дальше по улице.

«Партнер Джейка Эйвери», – вспомнил Мэй.

– Он тоже покупал древесину?

– Не-а.

– Тогда зачем он приходил?

Здесь крылось что-то, чего Джон не улавливал. Он бросил взгляд на магазин и вдруг все понял:

– У него тут друг?

– Да, бывает, он заходит к Маршаллу. Эй, Маршалл! – Бондини № 2 явно не одобрял своего подчиненного.

Мэй посмотрел на мускулистого юношу, который поднял голову при упоминании своего имени. «Так, – подумал он, – вода становится еще мутнее». Тут у него зазвонил мобильник.

– Джон, полагаю, тебе надо вернуться как можно скорее, – сказал Брайант. – Твой друг мистер Гринвуд снова начал действовать.

– Ненавижу ездить с тобой на этом драндулете, – заявил Мэй, встревоженно глядя на ржавый желтый «мини-купер». – Не понимаю, чем тебя не устраивал твой старый «ровер»?

– Он начал сам собой управлять, – загадочно произнес Брайант. – В один прекрасный день механик сказал, что впервые видит машину, провалившую техосмотр по всем пунктам. Он говорил, что просто глазам своим не верит. Тогда-то мне и пришлось пересесть на «Виктора».

«Мини-купер» был приобретен в самый разгар хипповой эпохи: его крышу по-прежнему венчал узор из алых маргариток. Благодаря ядовитой расцветке автомобиль заметно выделялся среди своих товарищей в автопарке на Морнингтон-Кресент. Брайант поддел переднюю дверь зубчатым лезвием сырного ножа, который носил с собой именно для этой цели.

– Ты знаешь, что это холодное оружие?

– И как я могу пустить его в ход? – поинтересовался Брайант. – Угрожая кому-нибудь с помощью кусочка «Дольчелатте»?[28] – Он держал дверцу машины открытой. – Давай, это вполне безопасно.

– Нет уж, спасибо. Ты нас чуть не угробил на днях, когда пытался перехитрить одностороннее движение в Воксхолле.

– Но они все там поменяли и никому не сообщили.

– Помнится, ты выехал на тротуар.

– В наше время поди разбери, где он начинается.

– Обычно это та часть дороги, где идут пешеходы. Нет уж, Артур, сегодня поедем на моей машине.

Мэй вынул ключи, и его блестящий «БМВ» цвета графита призывно пискнул.

– Отлично, мы будем похожи на кэмденских наркодилеров. Я и не думал, что ты пользуешься этой машиной.

– Сегодня – да. А ты не кури вот это в моем автомобиле. – Джон вынул трубку у Артура изо рта и засунул ее к нему в карман. – Так куда мы едем на этот раз?

– Беверли-Брук.

Брайант стал с нарочитой театральностью располагаться в кресле пассажира.

– Речь идет о певице сороковых годов? – поинтересовался Мэй.

– Еще об одной подземной реке. Она протекает от Чима и Ричмонда в Барнз, потом через Рейнз-Парк и огибает Уимблдон-Коммон.

– Путь неблизкий.

– Говоришь как настоящий горожанин.

Детективы почти никогда не покидали Лондон. В пустоватой современной квартире Джона в Сент-Джонс-Вуд царила меланхоличная атмосфера ночного аэропорта. Только в комнате, где стоял компьютер, были следы обитания. В этом плане Мэй жил, как тинейджер.

После городской суматохи Рейнз-Парк выглядел не столько безлюдным, сколько заброшенным. Район казался тихим и заторможенным, словно человек, которого ударили пыльным мешком. Здесь были только ряды кирпичных домов, исписанные граффити магазины и скудные зеленые изгороди.

Они не собирались заезжать так далеко, но Брайант напутал с дорожными указателями.

– Кто-то здорово повозился с газонокосилками, – заметил он. – Ты только посмотри на эти сады. Рядом с моим домом таких аккуратных квадратных кустов сроду не бывало. Все, что у нас есть, – это облезлые старые платаны с полиэтиленовыми мешками на верхних ветках и дворы, забитые коробками из «Макдональдса».

– Но у тебя никогда не было сада.

– Был – у моей матери в Бетнал-Грин. Мы держали кур в бомбоубежище Андерсона,[29] выращивали настурции, у нас была черепаха. Настоящий сад, где папа мог спокойно разбирать мотоцикл. А здесь все по-другому.

Брайант не ошибся. Здесь даже воздух был чище, – по крайней мере, в нем не клокотали фторуглероды. В Уимблдоне детективы попали в окружение джипов и машин размером с грузовик, на которых колесили зажиточные многодетные семьи, никогда не заезжавшие дальше «Теско» или своих девонширских гнездышек. Значки программы «Сторож соседского дома» на окнах фасадов, никакой уличной активности, кроме как в супермаркете, ни единой души, кроме собачницы – неизменной старушки в шляпке «лакричное ассорти» и перчатках в тон.

– По мнению Лонгбрайт, люди, всю жизнь прожившие на окраине, не знают правил общения, потому что никогда не заговаривают с чужаками, – заметил Брайант.

– Это перебор.

– Не знаю, не знаю. Вот у жителей Балаклава-стрит явные сложности в общении со мной.

– Артур, сложности с тобой возникают у всех. Ты пугаешь людей.

– Чепуха. В последнее время я стал приятным во всех отношениях. Шутка сказать, я почти не злюсь на сотрудников, присланных к нам Стенли, – даже на таких неандертальцев с отвисшей челюстью и слюной изо рта, как Бимсли.

Старший офицер Стенли Марзден был связующим звеном между детективами и правительством. Предполагалось, что он действует беспристрастно, но зарплату ему платило министерство внутренних дел. Все знали, что он играет в бильярд с Раймондом Лэндом, но при этом ходит на матчи «Арсенала» с сержантом Карфаксом, на редкость неприятным офицером городской полиции. Карфаксу четырежды отказывали в повышении, и в своих неудачах он решил обвинить Брайанта. Неудовольствие в полицейских кругах по поводу особого статуса, предоставленного Отделу аномальных преступлений, сохранялось, но в большинстве случаев выручали такт и неистощимое терпение Мэя. Его любили даже враги. А вот Брайанту, напротив, достаточно было снять трубку, чтобы рассердить любого, кто находился на другом конце провода.