– Это то, о чем он рассказывал Дженис? – поинтересовался Мэй. – Один чудак, новый датский консул, кого-то преследовал на Рассел-Сквер в два часа ночи. Уверяет, что погнался за вором. По-моему, это почти так же правдоподобно, как та история с валлийским священником, утверждавшим, что ямайские юноши возле Клапам-Коммон приглашали его в полночь поужинать. Дженис, может, заглянешь к нам?

Детектив-сержант выглянула из соседнего кабинета:

– Больше наряжаться я не собираюсь – платье отправляется назад в магазин, а украшения я уже вернула. С этого дня можете сами проворачивать свои темные делишки.

– Ты точно все мне рассказала?

– Ах, прости, забыла сообщить, что платье оказалось тесновато в подмышках.

– Я оценил твой сарказм. Что ты сказала Раймонду?

– Ничего. Он спрашивал об актах учета рабочего времени. Я знаю, что он с подозрением относится к нашей слежке за Убедой. Что ты собираешься делать?

Мэю удалось сохранить это дело в официальных планах, потому что защита Гринвуда как башковитого правительственного советника вполне подпадала под юрисдикцию отдела. Тем не менее, поскольку никакой явной угрозы над ученым не нависало, а его с виду безобидное эзотерическое хобби никак не вредило репутации коллег, у Мэя не было оснований продолжать наблюдение.

– Слушай, – сказал Брайант, – у меня есть записи Лонгбрайт, сделанные после беседы с Убедой, так почему бы мне этим не заняться в свободное время?

Мэй знал цену этим предложениям помощи; они всегда сопровождались дополнительными условиями, как договоры страхования.

– Что ты хочешь взамен?

– Продолжай опрашивать жителей Балаклава-стрит, ладно? Я им не доверяю.

– Кому в особенности?

– Да всем. Кое-кто знает больше, чем соглашается рассказать. Давай зададим себе пару вопросов. Тейт, бродяга, – почему он наблюдает за девушкой? Должен признаться, я всегда считал изображение на той банке с патокой чертовски странным. Сам подумай: патоку делают из сахара, а не из меда, так при чем тут пчелы? Никому так и не удалось опросить ближайших соседей Рут, Омара и Фатиму, – кажется, я не помню их фамилий, что тоже неправильно. А студенты-медики – что они знают? И то чопорное семейство – Уилтоны тоже должны были что-то видеть. Кроме того, мне нужны фотографии их всех, желательно сделанные без их ведома. Даже убийцы улыбаются, зная, что их фотографируют, а следствию это не нужно.

– Сделаю, что в моих силах…

– Лэнд рыщет по зданию и всех проверяет; скажем прямо, это плохо влияет на раскрываемость. Он не может играть в гольф из-за дождя, но ему совсем не хочется идти домой, где его ждет куча ноющих баб – три кошмарные дочки и отвратительная жена, вот он и околачивается здесь, чтобы и другим жизнь медом не казалась. Обаяния у него не больше, чем у клизмы, общаться он не умеет, так что никто не жаждет с ним выпивать. Как ни крути, у старых собак и то больше перспектив – они хоть могут бегать по парку и кататься в дерьме.

– О, Раймонд, мы как раз о тебе говорили, – поспешно сказал Мэй.

Лэнд стоял на пороге кабинета, дымясь от злости. Брайант украсил пространство вокруг своего рабочего стола в точности как это было до пожара. Статуэтки Гога и Магога; шаманские куклы; его любимый тибетский череп; пахучие книги с оплавленными обложками, насилу вырванные у пламени; благоуханные цветы в глиняном горшке – возможно, корень танниса и уж наверняка марихуана; старинный проигрыватель «Дансетт», со скрипом и подскоками исполняющий «Илию» Мендельсона; залежи бумаг и газетных вырезок и, наконец, недоеденный сэндвич с яйцом и свеклой, венчающий стопку компьютерных дисков без коробок.

– Я полагал, мы договорились, что наши новые офисы будут чистыми и аскетичными, что мы будем избавляться от бумажных завалов, – слабым голосом произнес Лэнд.

Старшие детективы стояли бок о бок, работая против него всей командой, подрывая его уверенность в себе проницательными взглядами.

– Я думал, что, заполучив все это практически новейшее оборудование, вы задумаетесь, как изменить свою методологию. Вместо этого я вижу, что это помещение больше похоже на декорацию для съемок «Синего Питера»,[34] нежели на кабинет Отдела аномальных преступлений. Что ж, надо положить этому конец. Министерство направляет к нам ряд приостановленных дел, которые необходимо довести до конца как можно скорее, а посему я требую, чтобы ваши столы были идеально чисты к началу следующей недели.

– Да ладно тебе, Раймондо, – с улыбкой сказал Брайант, стуча трубкой о край ведра для бумаг и шумно продувая ее. – Ты же знаешь, мы можем справиться с огромной кучей работы. Всему свое время.

Шеф побагровел:

– Думаю, твое время истекло. Для начала я хочу, чтобы ты свернул всю эту историю в Кентиш-Тауне. Тебе хорошо известно, что причиной смерти скорее всего признают несчастный случай. На сегодняшний день ты не нашел никаких значимых улик. Более того, это расследование тебе даже не поручалось.

– Послушай, Раймонд, если грядут какие-то великие изменения в нашей работе – подчеркиваю, в том, как мы всегда работали, – тут Артур заговорщически кивнул на Джона, – тебе следовало бы выдать нам какое-то официальное руководство к действию и заранее предупредить о своих намерениях.

– Артур, я предупредил тебя тридцать лет назад, так что можешь не язвить. Я серьезно говорю – закрытые дела и чистые столы. И трудиться в новом режиме начнете с понедельника.

Лэнд громко хлопнул дверью, надеясь, что произвел внушительное впечатление.

– В кои-то веки в нашем кабинете есть дверь, и вот он уже пытается сорвать ее с петель, – со вздохом заметил Брайант, набивая трубку сухими листьями. – С этой минуты нам придется заметать следы более внимательно.

– Артур, ты должен объяснить, почему ты так уверен, что на Балаклава-стрит что-то происходит.

– Это не так-то просто. – Брайант рухнул в свое кресло и беспечно закурил. – Тот район кажется на редкость заурядным, но в то же время в Лондоне есть подводные течения и субкультуры, о которых нам почти ничего не известно. Есть люди, живущие вне закона. Кто знает, на кого наткнешься? Душевнобольные из лечебницы Святого Луки ходят по улицам, а в глазах у них – демоны. Мне кажется, вся эта история вступает в противоречие с моими представлениями о доме. Угрожая дому человека, некто наносит значительный урон его благосостоянию. У Калли Оуэн не было серьезных трудностей, пока она не переехала туда, – не в ее характере притягивать беду. Теперь она унаследовала плохую карму другого человека, поселившись в доме после убитой женщины. Мы стали свидетелями отклика на какую-то скрытую ситуацию, известную только одному-двум людям. Все это коренится куда более глубоко, чем мы можем вообразить.

– Терпеть не могу, когда ты говоришь загадками, – недовольным тоном сказал Мэй.

– Я вынужден так говорить, потому что и сам не до конца понимаю суть происходящего, но я знаю – ключ где-то рядом. Знаю и другое – будет еще одно покушение на убийство. Тот, кто совершил предыдущие преступления, обрел большую уверенность, потому что мы не смогли подобраться к нему настолько близко, чтобы представлять для него серьезную опасность. Джон, ты сталкивался с таким поведением раньше, не делай вид, что это впервые.

– Как бы то ни было, мы должны оправдать доверие Раймонда, – заявил Мэй. – Нужно начать все заново, Артур, а если у нас не получится, значит, время уходить. Полагаю, тебе не надо объяснять, что произойдет, если кого-то из нас отправят на пенсию.

Брайант не привык выслушивать наставления. Он скептически взирал на Мэя сквозь облако противозаконного дыма, превратившего кабинет в лаймхаусский опиумный притон.

– Пожалуй, ты прав. С незапамятных времен Раймонд был для меня как гвоздь в башмаке, но он всегда воевал за нас. Наверное, нам действительно стоит поменять свои методы. Будь у нас больше людей, я бы прочесал каждый дюйм Балаклава-стрит. Что касается твоего друга Гринвуда, нам бы следовало его задержать, как следует припугнуть, чтоб неповадно было, и на этом поставить точку.