Вероника не могла отдать себе отчета, почему так хочет заполучить этого мужчину в мужья. Ведь Габриэль Альварадо отнюдь не подарок, он действительно эгоист, бабник, как и Фернандо, у него прескверный характер.

Однако Вероника рассуждала так: «Если двое встречаются, проводят вместе ночи и делают это потому, что любят друг друга, они должны не только встречаться, но и жить вместе, должны быть мужем и женой».

Этой логике трудно было что-либо противопоставить.

– Ну что ж, Габриэль, – сказала Вероника, – я принимают твое приглашение.

Обрадованный Альварадо подхватил ее под руку и буквально потащил назад.

Габриэль запретил Веронике даже приближаться к кухне. На стол он накрыл сам.

Она тем временем с интересом рассматривала гостиную. На полках были расставлены многочисленные кубки – призы, которых удостоился бывший легкоатлет на разных соревнованиях. На стенах Вероника увидела множество медалей не только серебряных и бронзовых, но и золотых. Тут же висели несколько дипломов.

Хозяин дома появился из кухни с очередным подносом в руках. Опуская поднос на стол посреди гостиной, Габриэль заметил:

– Да, тогда я был гораздо моложе, чем сейчас… Я отлично бегал.

– Отлично – это как? – с серьезным видом спросила Вероника.

– Это значит, что я запросто выбегал из десяти секунд. Правда, бегать мне приходилось только стометровку, но мне этого хватало.

Гостья вновь с интересом взглянула на награды бывшего спортсмена.

– Почему-то я считала тебя неудачником, – тихо проговорила она.

– Неудачником? Это почему еще?

– Ведь ты участвовал в Олимпийских играх, но не стал чемпионом?

– Ну и что! – воскликнул Габриэль, пожимая плечами. – Как видишь, наград мне хватало. Не обязательно быть олимпийским чемпионом. Конечно, обидно, что ты не самый сильный в мире, но если сильнее тебя лишь два или три человека, это, поверь мне, не так уж важно.

Вероника с любопытством рассматривала угощение, которое Габриэль расставлял на столе. Естественно, он не придумал каких-либо мудреных блюд. Все, что он сейчас подал на стол, можно было купить в магазине и довести до состояния готовности, разогрев на плите или сунув в духовку. Однако все выглядело мило и аккуратно, что весьма понравилось Веронике.

Минутой позже на столе появилась бутылка шампанского и два бокала.

– Прошу! – воскликнул Габриэль.

Он придвинул к столу огромное кресло и замер, сжимая ладонями его спинку.

– Ты приготовил для меня настоящий трон, – улыбнулась Вероника.

– Разумеется, – кивнул Альварадо. – Потому что ты – моя королева. Я хочу, чтобы ты знала, как я преклоняюсь перед тобой.

Вероника села. Габриэль принес себе из кухни табуретку и, в свою очередь усевшись, стал открывать шампанское. Выстрелив пробкой, он разлил напиток по бокалам.

– Выпьем без тоста, – предложил Габриэль.

– Тебе нечего сказать? – Вероника взглянула на него, прищурив глаза.

– Не в этом дело, – Альварадо покачал головой, – просто не хочу, чтобы наше свидание приобрело официальный характер.

Не отрывая от Вероники взгляда, он поднял бокал и выпил его до дна. Вероника только пригубила. Они помолчали.

– О чем ты думаешь? – спросил Габриэль.

Она еще раз осмотрелась и почувствовала, что хозяин дома немного волнуется. Она угадала: Альварадо с нетерпением ждал ее оценки. Вероника внезапно поднялась и прошлась по гостиной.

– Знаешь что? – Она резко обернулась. – Грустно думать, что когда-то все эти безделушки, – женщина показала рукой на кубок, медали и дипломы, – служили тебе для того, чтобы завлекать молоденьких и глупеньких девушек.

– Да, ты права, Вероника. Но тебя-то я завлек и без этого, – насмешливо улыбнулся Габриэль.

Она нахмурилась. Этот сидящий на табуретке мужчина, похоже, начинал ее злить.

– Теперь я понимаю, почему ты однажды так стремился затащить в дом девушек, которые привезли тебя, почти невменяемого, с какой-то лекции… – съязвила Вероника.

Габриэль удивленно поднял брови.

– Когда же это было?

– Да я и сама не помню когда, но помню, что на тебе был белый пиджак, и ты вытирал рукавом разбитую губу.

– Знаешь, если ты хотела меня обидеть, то тебе это удалось.

– Я рада! – воскликнула Вероника. – И все-таки, как это низко, использовать свои спортивные трофеи, как приманку для глупеньких девушек!

Габриэль покачал головой.

– А я думаю, что нет ничего зазорного в том, чтобы гордиться заслуженными наградами, – заявил он.

– И все-таки это низко, – упрямо повторила Вероника.

Альварадо неожиданно вскочил, с шумом опрокинув табуретку.

– Да послушай, какое ты имеешь право читать мне нотации?! – закричал он. – Согласись, что во всем мире не так много участников Олимпийских игр! Если ты думаешь, что спорт это развлечение, ты глубоко ошибаешься! Я это все заработал потом и кровью.

Он обвел рукой награды.

Вероника отступила назад и прислонилась к спинке кресла.

– Прости, – виновато пробормотала она. – Я вовсе не хотела тебя обидеть… Если у тебя есть твердые принципы… – Она обескураженно замолчала.

Альварадо отвернулся и вышел из гостиной.

Сердце Вероники сжалось, она сожалела о своей несдержанности, однако услышав шум на кухне, поняла, что Габриэль просто занялся хлопотами по хозяйству, и успокоилась.

Она приблизилась к стене, увешанной наградами, и долго рассматривала фотографию, изображавшую Габриэля на первой ступеньке пьедестала почета после победы на каких-то соревнованиях.

«А что, если все его рассуждения о том, что не так уж важно быть олимпийским чемпионом, не более чем пустая бравада? – закралась ей в голову мысль. – Что, если он в глубине души сильно переживает? Ведь он не добился подлинной славы, он обманывает себя, когда смотрит на эти награды… То, что он демонстрировал кубки и медали своим подругам, лишь свидетельствует о его комплексе…»

И, придя к этому выводу, Вероника отправилась на кухню мириться.

Когда они лежали ночью в постели, Габриэль вдруг сказал:

– Хочешь, скажу тебе, почему я так вспылил, тогда, в гостиной?

Не дожидаясь ее ответа, он продолжал:

– Это было давно, но я отлично помню те времена. Я выхожу на беговую дорожку стадиона, вокруг тысячи зрителей, но я их не замечаю. Удивительное ощущение: стадион кричит, вопит, визжит… Единственное спасение – не поднимать взгляд на трибуны, потому что от этой суеты, от этой пестрой массы людей можно сойти с ума.

Эти люди и на людей-то были мало похожи. И я чувствовал себя так, словно я один. Словно нахожусь в пустыне или в горах, там, где никого нет. Передо мной стометровая дорожка, и мне нужно ее пробежать. Конечно, мое одиночество не было абсолютным, рядом я видел еще пятерых или шестерых спортсменов, но каждый был словно сам по себе, каждый стремился не замечать товарищей. Каждый был уверен, что прибежит первым, настраивал себя на это. А как можно настроить себя? Только через злость.

Лично я использовал такой прием: отходил в сторону и ругал себя последними словами. Говорил себе, что если не пробегу эти несчастные сто метров быстрее всех, на меня не посмотрит ни одна девушка. Звучала команда судьи, и все подходили к старту. Мы медленно опускались на колени, упирались в колодки, и это был самый неприятный миг, ибо нас охватывало предстартовое волнение, парализовавшее наши мышцы. Но вот раздавался выстрел, и я устремлялся вперед. Позже я вспоминал и пытался анализировать эти ощущения. Мне казалось, будто выстрелили мной, что это я – пуля, которая вылетела из ствола стартового пистолета… – Габриэль помолчал. – Не знаю, о чем думали мои соперники, возможно, о другом, но, кажется, мне мои мысли помогали бежать быстрее.

Короче говоря, – Габриэль смущенно улыбнулся, – я выкладывался так, что потом удивлялся, как это у меня хватило сил? Олимпийские игры – это был мой звездный час. Конечно, я мог бы сказать тебе, Вероника, что я волновался, что я ночей не спал, если бы, – он усмехнулся, – если бы это было правдой… Но нет, спортсмен устроен по-другому, он заставляет себя спать, он не позволяет себе волноваться. Но получается так, что от этого ты устаешь еще больше.