– Какая прелесть! – умилилась Лучезарова, сложив руки. – Кто же это придумал?

– Мы все! – ответили все.

– Молодцы! А ты, Вик, что придумал?

– Ничего, – усмехнулся Вик, знавший, что он в действительности придумал, но считавший ниже своего достоинства этим хвастаться.

– Ну, не страшно! – утешила Лучезарова. – В другой раз получится.

После этого школьники уселись играть.

Вику было абсолютно все равно, во что – он не считал игры важным делом. Поэтому выбирали другие, и так совпало, что тоже, как в школе Кривого Блюма, выбрали гонки.

Ну, гонки так гонки. Он спокойно, без азарта повел свою машину. Обгоняя, не рисковал, а просто рассчитывал траекторию. И вот он уже четвертый, третий, второй…

Кому-то покажется, что это неправильно: Ник любил, умел играть и очень хотел выиграть, но при этом проиграл, а Вик не очень хотел – и начал выигрывать. Ничего странного: кто слишком хочет , очень часто не добивается успеха, а кто хочет спокойно и с достоинством и даже вообще не очень хочет, почти всегда побеждает. Я не настаиваю на этой мысли, но подумайте. Поспорим, если желаете. Это и вас касается, господа взрослые.

Так кончился этот довольно насыщенный день.

Что делали в это время Олеги? Олег-3 блуждал, отыскивая Ольгу.

Олег-1 пошел к Насте, но захотел пойти туда же и Олег-2. Они опять поспорили.

Решили тогда заняться поисками других Олегов. Увидели Олега-4 – тот подъезжал со своими красотками к развлекательному комплексу: бар, боулинг, танцпол и все прочее. Естественно, Олеги устремились за ним, чтобы усовестить его. Видимо, это было очень трудно, так как они застряли там до утра. И вышли с виноватым и усталым видом, из чего было ясно, что усовестить им Олега-4 не удалось.

А Мануэль уныло сидел у неподвижного хвоста Хорхе.

Наступило утро нового дня: к счастью, хоть бермудяне умели устраивать себе личные потемки и даже ночь, все-таки общая смена времени суток сохранялась – причем такая, какой она была на меридиане реальных Бермудских островов.

Настя, проснувшись, с радостным удивлением почувствовала, что у нее не болит голова.

Встала, потянулась… Нет, все-таки болит!

Но вроде бы меньше.

Или она просто уже привыкла?

А что делать, если не проходит? Только привыкать.

Ну, попала я в переплет, думала Настя, вспомнив все, что произошло с нею накануне. Дети неизвестно где. Олег (вспомнила она не памятью, а умом) неизвестно где. Странная страна, в которой исполняются желания независимо от твоего желания.

А если что-то конкретное пожелать?

Настя пожелала стакан сока.

И он возник на столике.

Настя взяла, отхлебнула и выплюнула – получилась противная жидкость. Настя представила, как она в Москве пошла бы куда-нибудь в кафе, чтобы выпить сока. Но тут не Москва, и где находятся кафе, неизвестно. Думая об этом, она направилась в ванную. Открыла дверь и увидела кафе. Скучающий бармен стоял за стойкой. Настя вошла.

– Стакан сока, свежевыжатого, – попросила она.

– Нет проблем! – откликнулся бармен.

И, наливая сок, спросил:

– Как себя чувствуете?

– Отвратительно.

– Это пройдет.

– Думаете?

– Все проходит.

– Тоже мне новость!

Настя выпила сок и огляделась.

– Вообще-то, я собиралась душ принять, – сказала она.

– Нет проблем! – воскликнул бармен и исчез вместе с кафе, а Настя оказалась в душе.

Ну и ну, подумала она. Стакан сока вообразить – не получается. А целое кафе с живым барменом, если он, конечно, живой, – пожалуйста!

Но раз уж тут такие возможности, почему ей нельзя встретиться с детьми? Наверняка они могут это обеспечить! Или они хитрят и с детьми что-то случилось?

От этой мысли Насте стало страшно. Наскоро приняв душ, она набросила халат, вышла из ванной и закричала:

– Пятница!

Тут же послышались шаги.

Пятница был – живое солнце, светился и сиял. Только не грел.

– Так, – решительно сказала Настя. – Если вы сейчас же не отвезете меня к детям или не привезете их сюда, я… Я буду жаловаться! Я объявлю голодовку! Я разнесу тут все к чертовой матери! Поняли меня?

– Я счастлив видеть, что вы так любите своих детей. Но, увы, условия и правила карантина для всех одинаковы, и их необходимо соблюдать!

Пятнице было стыдно лгать, но служба есть служба: дело было не только в правилах, хотя вновь прибывших действительно, как мы знаем, старались выдерживать на карантине, а в указаниях Ольмека и Мьянти, которые опасались, что Настя может помешать предвыборной кампании, засомневавшись в необходимости участия в этом мероприятии ее детей, да еще главными персонами.

– Не надо мне о правилах! – закричала Настя. – Знаю я эти штуки! Чуть что – правила! Правила сами по себе не возникают, их придумывают люди! А если люди их придумывают, они же их могут и отменить! Ведите меня к тем, кто может отменить, сейчас же!

– Для меня было бы счастье это сделать, – сказал Пятница, краснея и опуская глаза, – но я не знаю, кого вы имеете в виду.

Ему стало совсем стыдно, но, к слову сказать, его счастливому состоянию это не помешало.

– Почему вы не знаете? Вам все равно, кто для вас устанавливает порядки?

– Конечно, – засветился Пятница. – Я же объяснял вам – я счастлив при любых порядках. Я не могу быть несчастным.

– А я могу! И буду, если не обеспечите мне встречу с вашими управителями! Ясно? Я женщина спокойная, но если меня разозлить… Я ведь не шучу, я вам тут разгром устрою!

Пятница продолжал улыбаться, хотя и с долей грусти, потому что ему было жалко это женщину.

Настя подумала, что Пятница не принимает ее слов всерьез.

Она схватила вазу с цветами и разбила ее.

Пятница улыбался.

Настя взяла другую вазу, поменьше, и кинула ею в огромное зеркало, разгрохав его вдребезги.

Пятница улыбался.

Настя, взяв за ножку торшер, начала громить все, что попадалось.

Пятница улыбался.

Настя растерянно огляделась: все уже было разбито и поломано.

Эх, гранатомет бы мне, подумала она. Настя не служила в армии и никогда не держала гранатомет в руках, но видела во всяких глупых боевиках (кто из нас не смотрел боевиков!), что он из себя представляет.

И вдруг ощутила в руках что-то тяжелое.

Гранатомет. Точь-в-точь такой, как в боевиках.

Пятница продолжал улыбаться, но побледнел.

– Вы можете меня убить, – сказал он.

– Как это? Тут живут вечно, сам говорил!

– Да. Если смертельно не заболеют и если никто не убьет. Это случается. Я не хочу – я тогда перестану быть счастливым!

– Вы все перестанете тут быть счастливыми, если не отдадите мне моих детей! – закричала Настя.

Но убивать Пятницу она не хотела, она понимала, что тот не виноват.

Настя выскочила на балкон. Увидела, как обычно, толпу фанатов, на которых не обратила внимания. В одном из фильмов, который она видела, был эпизод, когда герой взрывал гранатометом телефонную будку. Точно такую же Настя разглядела на углу улицы – и вокруг никого. Настя прицелилась, пошарила, нащупала выступ, догадалась, что это спусковой крючок, нажала…

Ее отбросило выстрелом назад, но она тут же вскочила и увидела, как будка взлетела вверх вместе с огромным языком пламени.

Фанаты восторженно вопили – им понравился эксцентричный поступок звезды.

– Еще! Еще! Еще! – скандировали они.

– Замолчите, уроды, разрази вас гром! – гневно закричала Настя.

И гром тут же разразил фанатов.

То есть так показалось, на самом деле он прогремел в небе, потом сверкнула молния, многие фанаты попадали от страха.

– Ага! – потрясала руками Настя. – Действует? Вам еще?

Вскоре началось что-то невообразимое: гром гремел непрерывно, молнии сверкали одна за другой, и уже было непонятно, после какой из молний гремит гром, казалось даже, что сначала гремит гром, а уж потом сверкает молния, что противоречит, как вы знаете, законам природы, а если кто не знает, пусть бросает сейчас же эту книгу и берется за учебник. Прочитаете страниц пять – возвращайтесь. Продолжим с того же места.