Боцман Пит взъелся на Роджера неспроста. Матросы рассказывали, что у него тоже был сын – единственный и любимый. Пит, грубый и недобрый человек, чуть не носил его на руках и мечтал вырастить из него честного и славного моряка, но сын, едва подрос, сбежал из дома и прибился к какой-то шайке, вскоре его поймали и сослали на каторгу в Австралию. «Ему повезло! – говаривал Пит. – Если бы он попался мне, я бы повесил его собственными руками, как шелудивого пса!»

У Бонса же, наоборот, не было детей, хотя они с женой очень их хотели. Вот его и тянуло к мальчику.

У Роджера осталось одно желание в жизни – хоть когда-нибудь оказаться сытым. А боцман Пит, похоже, лелеял лишь одну мечту – подловить Роджера на каком-то прегрешении и всыпать-таки ему линьков.

И вот однажды кок Бонс заболел, был не в силах помогать Роджеру, и тот, совсем обезумев от голода, забрался в трюм, где хранилась солонина. Разыгрался сильный шторм, и Роджер надеялся, что в такую погоду боцману будет не до него. И ошибся. Едва он успел укусить то, что наугад в темноте достал из бочки, перед ним с болтающимся фонарем в руке появился боцман Пит. Его, видимо, сам черт послал сюда именно в эту минуту. Роджер закричал от ужаса и выскочил на палубу. Пит, потрясая линьками, погнался за ним. Небо раскалывалось от молний, гремел гром, а насмерть перепуганному Роджеру казалось, что это из глаз боцмана сверкают огненные лучи, из его глотки извергаются громовые проклятья. Роджер ловко взобрался на грот-мачт у, куда, он знал, не залезть грузному боцману, вцепился в мокрый шкот и дрожал от страха и холода.

Пит неистовствовал внизу, топая ногами и размахивая руками, и вслух желал Роджеру провалиться в преисподнюю – а заодно и себе («Чтоб я пропал!» – кричал он), а заодно и всему экипажу («Чтоб вы околели, бездельники! – вопил он. – Чтоб вам ни дна, ни покрышки! Неужели никто не достанет негодяя?») Но из команды, сгрудившейся в трюме на юте, выполнившей уже свою работу, то есть убравшей паруса и снасти перед штормом, никто не желал выходить на палубу. Слишком уж страшен был шторм, даже бывалые моряки не могли такого припомнить. Он изматывал душу, и, когда одноглазый Брайен сказал: «Чем так мучиться, лучше бы уж сразу…», – все молча согласились с ним.

Роджер в этот момент тоже молил Бога о том, чтобы случилось чудо, чтобы он оказался где угодно, только не здесь.

И его желание исполнилось, как и желание всей команды «Санта Марии», включая боцмана и включая даже собаку Глючку, которой в этот момент жизнь тоже стала не мила. Впрочем, это вопрос спорный. Не исключено, что она просто увязалась за Роджером.

– С тех пор мы все тут и живем, – заключил Роджер свой рассказ.

Ник выслушал его с большим интересом.

– Здорово! – сказал он. – И что, никто не стареет?

– Никто. А чего ты радуешься?

– Но это же хорошо! Это же… Я только в сказках об этом читал!

– Сказки… Это, брат, не сказки, это реальная жизнь, – вздохнул Роджер как-то очень по-взрослому.

Ник давно уже заметил, что говорит Роджер странно: рот раскрывается не совсем в такт словам. Он спросил:

– Слушай, Роджер, а на каком языке ты говоришь?

– На английском, само собой. Хотя знаю и другие. Тут некоторые от скуки выучили по несколько языков. Делать-то все равно нечего. А потом все пожелали понимать друг друга без перевода, и появилась САП. Система Автоматического Перевода. То есть я говорю на своем языке, а ты слышишь меня на своем с помощью этой системы. Я не знаю, как это делается, да и не интересовался. Бонс! – закричал Роджер.

И коротышка Бонс тут же явился с полным подносом еды.

На этот раз кок дошел до стола без приключений.

– Кушай, сынок, – ласково сказал он.

– Ты же только что ел! – удивился Ник.

– Так в этом и дело! Об этом я тебе и толкую все время! – сердито ответил Роджер, хотя вовсе об этом не толковал. По крайней мере – не все время. – В этом-то вся штука. Каким ты сюда попал, таким и останешься. Если болел живот – будет болеть живот. Если зуб – будет болеть зуб. Пусть даже его вырвать – будет болеть! А если ты хотел есть – ты всегда будешь хотеть есть. Вечно. Я вот уже двести с лишним лет все время хочу жрать. Думаешь, не надоело? Ты представь – все время есть, есть, есть и при этом не быть сытым! Очумеешь! – жаловался Роджер, засовывая в рот очередной кусок курицы.

– Даже когда поел?

– Когда поешь, чуть-чуть легчает. Ненадолго.

– А почему ты не толстеешь?

– Не знаю. Все как в яму проваливается… Глючка вон тоже не толстеет, а жрет не хуже меня. Ее на корабле тоже держали впроголодь. Ты давай, присоединяйся.

– Спасибо, не хочется.

Ник смотрел на еду чуть ли не с отвращением. Ему показалось, что, если он начнет сейчас есть, может заразиться этой странной болезнью.

– А боцман Пит здесь? – спросил он.

– Конечно. Все сантамарийцы здесь, хотя некоторых уже не узнать, а некоторые не признаются, постарались забыть об этом. Другие люди стали!

Тут послышался громкий сварливый голос, топот, дверь камбуза с треском открылась и вбежал большой и злой человек. Он был в костюме вполне современного вида, а в руках держал пучок просмоленных веревок.

– Вот ты где! – закричал он.

– Бежим!

Роджер вскочил из-за стола и полез в маленькое окно. За ним полез и Ник.

А Глючка шмыгнула под стол и стремглав метнулась куда-то с таким визгом, будто именно ей собирались всыпать линьков.

Они помчались по каким-то кустам, петляя, и Роджер вскрикивал:

– Это и есть боцман Пит! Зачем только я о нем вспомнил! Вспомнил – вот он и появился!

– Но надо же захотеть! – не понимал Ник.

Роджер даже остановился:

– При чем тут захотеть? Достаточно вспомнить. А когда вспоминаешь – боишься захотеть увидеть. А когда боишься – тогда и начинаешь хотеть! Дошло?

До Ника не совсем дошло. К тому же его отвлекли кусты за спиной Роджера, которые заколыхались, будто от сильного порыва ветра. Но ветра не было. Значит, там лезет человек. Ник хотел предупредить Роджера, однако было поздно: боцман Пит выскочил из-за кустов, схватил Роджера за шиворот, а потом одним броском уложил его к себе на колено и занес руку.

– Не смейте! – закричал Ник.

Боцман Пит посмотрел на него бешеными глазами и прорычал:

– Уйди, а то и тебе достанется!

И хлестнул Роджера… воздухом. То есть ничем – потому что линьки исчезли.

Пит растерянно огляделся, пошарил рукой возле себя.

– Это ты сделал? – спросил он Ника.

Ник пожал плечами. Может, и он. Вообще-то он представил, что удара не будет. Значит, у него такая сила воображения? Сроду бы не подумал.

Пит настолько был ошарашен, что ослабил хватку – и Роджер тут же выскользнул из его лап, отскочил и закричал:

– Что, съел? Нечем меня выпороть? А ты воображелай новые линьки, ну?

Боцман Пит наморщил лоб – видимо, в самом деле попробовал вернуть орудие сечения. Не получилось.

Он кинулся туда, сюда, пошарил по кустам, словно надеясь отыскать там запасные линьки. Но, конечно, не нашел.

– Ладно, мерзавец, – сказал он. – В следующий раз получишь двойную порцию!

И побрел прочь.

– Странно, – сказал Ник. – Тут полно кустов, то есть веток. Он мог бы и ветками тебя высечь.

– Не мог! – приплясывая от радости, ответил Роджер. – У него какое желание? Всыпать мне линьков! Линьков, а не веток, понял! Теперь будет где-нибудь искать новые. Но ты – гений! Я двести лет пытаюсь этому научиться – не получается. Это уж от природы. Ты меня спас, Ник, спасибо! – и Роджер пожал Нику руку.

Тому было очень приятно, но он сказал:

– Да пустяки, это у меня запросто.

– Я теперь даже и прятаться от него не буду! – восторгался Роджер. – Если ты со мной, мне ничего не страшно. Вот мне повезло!

– А что, часто он тебя ловил?

– Раз в полгода примерно. Отводил душу и успокаивался. Но через час опять хотел меня высечь. Он даже пытался со мной договориться: давай, говорит, ты будешь рядом, под рукой. А я буду сечь тебя совсем не больно. Я согласился – надоело ведь тоже бегать. А он пару раз в самом деле шлепнул только чуть-чуть, а потом как хлестанет! Даже заплакал – ничего, говорит, не могу с собой поделать, я ведь не просто отшлепать тебя хочу, а высечь! Я даже попросил сделать для него мою копию. Он же сам воображелать ничего не может, фантазия убогая. Я обратился в ЦРУ: сделайте мне двойника. Они сделали, он его порол неделю без устали, а потом говорит: «Все, сломался. Уже не кричит так отчаянно». И опять стал гоняться за мной. Нет, ловко ты его. Раз – и нет линьков!