Таким образом, для постижения военного искусства, по крайней мере в индивидуальном порядке, открывались разнообразные пути. Зато коллективные занятия, большие или малые «маневры», никогда, кажется, регулярно не проводились. И только в ордонансах Карла Смелого, т. е. в самом конце Средневековья, можно найти указания уставного характера по этому поводу[541]. Остается только удивляться тому, как могли маневрировать на поле боя без предварительного обучения в мирное время компактные соединения примерно в 10 000 человек (именно так маневрировали швейцарцы в битвах при Грансоне, Муртене, Нанси и в других сражениях)[542]. К тому же Средневековье не знало военных школ и академий для подготовки кадров, они появились в Италии только в XVI в., а во Франции «первым учреждением, сопоставимым с военной школой, была, вероятно, Академия упражнений, созданная в 1606 г. герцогом Бульонским»[543].

Таким образом, военное дело изучалось на войне, на поле боя, а следовательно, возникала необходимость начинать обучение очень рано, еще в юношеском возрасте, и постепенно с годами накапливать опыт. Авторы подчеркивают важность прежнего опыта, зрелости при продвижении на ответственные посты. Эта идея лежит в основе сочинения Жана де Бюэя «Юноша», разделенного на три части – «моностику, экономику и политику»: «в первой говорится об управлении человеком самим собой, во второй – об управлении самим собой и другими, а в третьей – об управлении государей и капитанов, ответственных за страну и народ»[544].

Война – это область проявления опыта, знаний, разума, осторожности, так утверждает средневековая литература. Можно еще раз обратиться к Жану де Бюэю, который заявлял, что «главным залогом успеха в любой войне, помимо Бога, является осторожность командующего». О знаменитом Ла Гире он отозвался как о «добром докторе военных наук», подчеркивая, что «ведение войны – дело искусное и тонкое, требующее знаний и учености, коих совершенство достигается мало-помалу»[545]. Что касается выражения «военное искусство» (art militaire), то близкое к нему выражение (art militant) использовал Молине в XV в. Само же оно появилось не ранее середины XVI в., например во французском переводе трактата Роберто Вальтурио[546].

В средневековой стратегии доминировали, по-видимому, два основных принципа: один – боязнь полевых сражений, столкновений на открытой местности, а другой – своего рода «осадный рефлекс», иначе говоря «автоматическая реакция на атаку, состоящая в том, чтобы скрыться в укрепленном месте, способном обеспечить оборону»[547]. Отсюда своеобразный характер подавляющего большинства вооруженных конфликтов Средневековья: очень медленное продвижение нападающих, упорная оборона атакуемых, ограниченные во времени и в пространстве операции, «лихоимная война», «стратегия побочных выгод», когда каждый сражающийся или отряд, часто сам по себе, искал прежде всего немедленной материальной прибыли. У современников имелось особое выражение для обозначения таких ограниченных военных действий – «воинственная война» (guerre guerroyante), состоящая из взятия и сдач крепостей, неожиданных нападений, рейдов, засад и вылазок[548]. «На войне <...> прежде всего грабят, часто ведут осады и иногда вступают в сражения». Более того, за недостатком денег, людей, вооружения, провианта многие военные планы не реализовывались: «Кампания, доведенная до конца, была исключением, а прерванная – правилом»[549].

Чтобы сдерживать возможных агрессоров, некоторые государства строили протяженные линии обороны. Это, прежде всего, знаменитая Великая китайская стена Срединной империи, возведенная против степных кочевников в III в. до н. э., позднее несколько раз достраивавшаяся и перестраивавшаяся, особенно в XV в. при династии Мин. Такова и пограничная линия Римской империи, представлявшая собой иногда просто ров с валом (Сирия, Северная Африка), а в других местах – целую систему укреплений со рвами, валами, стенами, сторожевыми башнями, шанцами и лагерями (на протяжении 500 км германской границы, проходящей через Декуматские поля; стена Адриана в Британии от устья Тайна до Солвей Ферт, а севернее – стена Антонина).

Средневековому Западу было глубоко чуждо такое решение проблемы по нескольким причинам: государственные структуры долгое время были слабы, поэтому не хватало финансов и рабочих рук; из-за многочисленности мелких политических организмов складывалась ситуация, когда помимо внешней опасности могла возникнуть и внутренняя; в системе фортификаций привилегированное место отводилось, и вполне справедливо, изолированным пунктам обороны.

Это не означает, что на Западе не было пограничных зон (или марок), организованных и понимаемых как оборонные; то были англо-шотландская и англо-уэльская границы, германские марки (против славян), бретонская марка, границы Ливонии, Гранады и области Кале[550]. В XIV-XV вв. по завершении кампании принято было распускать большую часть армии и организовывать защиту границ с помощью сети гарнизонов, или «постоев». Эта сеть могла быть плотной и глубокой, дабы помешать просачиванию или прорыву сил противника, который или рисковал оказаться раздробленным и отрезанным от своих баз при отступлении и прохождении между оборонными пунктами такой сети, или должен был брать одну крепость за другой со всей неизбежной медлительностью этого процесса. Прекрасный образец такой глубокой обороны дает карта «постоев», содержавшихся правительством Филиппа Валуа по обоим берегам Гаронны в сентябре 1340 г. накануне перемирия, подписанного в Эплешене, которое сразу же прекратило вражду (карта 3).

Карта 3. Глубокая оборона. Основные французские гарнизоны к северу и югу от Гаронны (сентябрь 1340 г.).

МАРМАНД – гарнизон численностью не менее 200 всадников и пехотинцев.

Эгийон – гарнизон численностью от 100 до 200 всадников и пехотинцев.

Лаплюм – гарнизон численностью менее 100 всадников и пехотинцев.

Робер де Бальзак, рассуждая о том, что следует, по его мнению, предпринять государю, которому угрожает нашествие, рекомендует «охранять пограничные укрепления». А далее есть две возможности: или собрать большую армию, которая встретит противника «при вступлении в свою страну», или «отремонтировать, снабдить припасами, артиллерией и людьми главные крепости на границе и снести те, что невозможно удержать, а также увести весь скот от границы в глубь страны, а все продукты из сельской местности свезти в укрепленные места, дабы враг ничего не нашел, когда войдет, чтобы осаждать и воевать»[551].

Однако можно привести и несколько примеров протяженной линейной системы фортификаций: это ров Оффы (VIII в.) против бриттов Уэльса; в начале IX в. датчане возвели земляной вал, укрепленный деревом, чтобы перекрыть 15-километровый Ютландский перешеек; в тех же краях Карл Великий устроил против ободритов «саксонский рубеж» (limes saxonicus), проходивший примерно с севера на юг[552]. Чаще же всего достаточно надежным препятствием для вторжения войск, действия которых были близки к разбою, считались простые рвы: так, по приказу епископа Льежской области в 1454 г. (как и в 1439, а также в 1465 г.) был создан «пояс безопасности», который «состоял из широких рвов вкупе с естественными и более ранними искусственными препятствиями и шел от Юи до Сен-Трона», а далее до западных рубежей графства Лооз[553]; согласно Роберу де Ториньи, в 1169 г. Генрих II «велел прорыть глубокие рвы между Нормандией и Францией против бандитов» – это были так называемые Королевские рвы (Fosses-le-Roi) в Перше, которые располагались вдоль рек Авр и Сарт и тянулись от Нонанкура до Мель-сюр-Сарта[554] (карта 4).