Отчасти на основании критерия власти Гостензий и, в XIV в., Джованни ди Леньяно различали семь видов войн, из них – четыре справедливых, или законных, и три несправедливых, или незаконных[724]: 1) римская война (bellum romanum), прототип справедливой войны, которая называется так потому, что «Рим – глава и мать нашей веры»; это война христиан против неверных, в конечном итоге римская война, называемая также смертельной, воспроизводит борьбу древнего Рима с варварами и является тотальной, когда врагов не щадят и не освобождают за выкуп, но на законном основании убивают или отдают в рабство; 2) судебная война (bellum judiciale), также справедливая постольку, поскольку она ведется властью судьи, который, обладая «полным империей» (merum Imperium – полная, чистая власть в противоположность «неполному империю» (mixtum Imperium)), судит не в своих интересах, а с целью принудить к судебному порядку тех, кто, не повинуясь или не являясь на суд, не признают его законной власти; 3) тщеславная война (bellum praesomptuosum), несправедливая, ибо ведется теми не повинующимися и осужденными судьей, которые упомянуты выше; 4) законная война, которая ведется законной властью или с ее согласия, дабы возместить убытки и покарать за оскорбления, нанесенные подчиненной власти; так, барон может наказать оскорбившего его врага, получив от своего государя, явно или тайно, право вести войну; 5) война дерзкая и незаконная, какую ведут против судьи; 6) война произвольная, или нападение, совершаемое несправедливо и без необходимости светскими властями без разрешения государя; 7) война необходимая и законная с целью защиты против тех, кто нападает, как в предыдущем случае, и согласно «Дигесте», «все законы и обычаи дозволяют сопротивляться силе силой»[725].

Как подчеркивает Ф. Г. Рассел, этот перечень войн не только свидетельствует о тонкости анализа, свойственной великим схоластам, но и действительно соответствует различным конкретным ситуациям, отражая практически все виды конфликтов, какие могли возникнуть в средневековой политической жизни[726].

Следует проанализировать на конкретных примерах, в какой мере светские власти сознавали обязательства справедливой войны или, в крайнем случае, стремились убедить общественное мнение в законности своих военных акций. Различные документы пропагандистского характера, так же как и дипломатические источники, говорят о постоянном внимании если не к идеологии, то к фразеологии концепции справедливой войны. В этом отношении заслуживает внимания вмешательство папской власти в конфликты между христианскими государями Запада, особенно между королями Франции и Англии, с целью положить им конец.

Вот несколько вех для такого исследования, которое в современной историографии войн и дипломатии позднего Средневековья лишь едва наметилось. В 1336 г., когда возник конфликт с Англией, Филипп Валуа в манифесте, обращенном к подданным, который он повелел прочесть во всех церквах королевства, утверждал: «Согласно суждению всего нашего совета, доброе право, несомненно, на нашей стороне и наше дело справедливое»[727]. В 1369 г. Карл V возобновил военные действия против Эдуарда III только после многочисленных консультаций со знатоками канонического и гражданского права, которые, будучи французами или не являясь таковыми, заверили его в том, что доброе право полностью за ним. Нарушению заключенного в Туре в 1449 г. перемирия, вследствие захвата Франсуа де Сюрьенном города Фужера, также предшествовало тщательное обсуждение Карлом VII и его советниками политических, военных и юридических и моральных аспектов сложившейся ситуации, дабы иметь ответ на вопрос: в какой мере они имели право нарушить перемирие, принесши торжественную клятву в соблюдении его? А Эдуард III, согласно доминиканцу Джону Бромиарду (Summa predicantium, конец XIV в.), прежде чем отправляться на войну, обычно совершал паломничества и советовался с опытными в Божьем и мирском законах людьми[728]. Трактаты по военному искусству, такие как «Рыцарское искусство» Кристины Пизанской, «Юноша» Жана де Бюэя, «Корабль государей» Робера де Бальзака, не упускают случая упомянуть среди условий, благоприятных для любой военной операции, и справедливую войну Правда, короли и князья достаточно легко могли убедить себя в своей правоте: в запутанности любых дипломатических отношений нетрудно было отыскать причиненный ущерб или несправедливость, жертвой которой они оказались, потребовать у противника удовлетворения, а в случае отказа начать против него военные действия. Отсюда явная ничтожность поводов ко многим конфликтам. Один из разительных примеров – война под названием «Корзина яблок», когда в 1428-1429 гг. столкнулись город Мец и Лотарингское герцогство. Конфликт, согласно мецскому хронисту Филиппу де Виньолю, возник из-за пустяка: аббат монастыря Сен-Мартен в Меце велел набрать для себя корзину яблок в саду одной деревни, который принадлежал монахам монастыря, а они, узнав об этом, пожаловались герцогу Лотарингскому; тот «несколько раз отдавал приказание провести расследование в городе», чтобы восстановить справедливость, но город, естественно, не прислушивался к этому, опасаясь, что в противном случае появится опасный для городских вольностей прецедент; тогда герцог наложил руку на одну из подвластных городу деревень; в свою очередь, Мец потребовал «справедливости», на что герцог отвечал отказом; и город отомстил ему, послав своих солдат в земли герцога Лотарингского. Таким образом, все произошло в полном соответствии с юридической нормой: прежде чем приступить к действиям, были использованы правовые средства, после чего обе стороны со спокойной совестью могли прибегнуть к силе[729]. Подобные мысли, но на уровне скорее философском, нежели моральном, высказывает в своих «Опытах» и Монтень, следуя в данном случае за Коммином: «Наши самые крупные конфликты имеют до смешного мелкие мотивы и причины. Разве не навлек на себя погибель наш последний герцог Бургундский из-за ссоры по поводу тележки с овечьими шкурами?»[730].

Так же рассуждает и Филипп Клевский в начале XVI в. «Вы должны, – обращается он к государю, – остерегаться начинать войну за дурное дело», следует поступать «в согласии с правом и справедливостью». Если вы уверены в своем праве, то можете добиваться своего «силой, коли нельзя иначе». Сначала отправьте противнику послание с требованием удовлетворить ваши претензии, а получив отказ, созовите Штаты вашей страны и испросите у них помощи и поддержки в «восстановлении своих прав». В итоге Клевскому представляются законными все виды поводов для войны (casus belli): помощь союзнику, родственнику или подданному, крестовый поход и т. д. Филипп Клевский, впрочем, сознавал широту своих взглядов. Он писал: «Ведь теологам, Монсеньор, требуется детально обсудить этот вопрос, я полагаю, что они, в отличие от меня, не предоставят вам столь широкие возможности; но я – не ученый клирик и рассуждаю лишь по своему воображению, а если вы пожелаете ради своего успокоения узнать об этом больше, то обратитесь к тем, кто печется о вашей совести»[731].

Добавим, что когда св. Фома Аквинский, под влиянием Аристотеля, в основу своих рассуждений о справедливой войне положил понятие общественного блага, то очень скоро оно стало часто использоваться государями для оправдания своих военных предприятий; как и защита королевства или отчизны, защита общественного блага была только предтечей идеи государственного интереса[732]. Более того, столь характерное для политической мысли и практики позднего Средневековья превозношение персоны и полномочий государя в военной сфере выливалось в превозношение «войн величества» или «величества и чести», которые, в противоположность «обычным войнам», где сражались против соседей или какого-либо линьяжа, означают кампании, когда «государи с войском отправляются или на завоевания в дальние страны, или на защиту и распространение католической веры»[733]. В свете этого Итальянские войны и Никопольский крестовый поход не отличаются друг от друга.