– О, прекрасно.

Она снова погрузилась в чтение журнала, а он снова задумчиво уставился в иллюминатор.

И вот так у них уже... сколько же лет? Она никогда не задавала больше одного вопроса, никогда не пыталась добиться искреннего ответа. Он говорил лишь столько, сколько считал нужным, и не обнаруживал никакого желания пойти дальше – и она верила в этот образ или, по крайней мере, вела себя так, словно верила.

В первое время их знакомства они разговаривали о политике, о своих занятиях в университете, об автомобилях, спорте, архитектуре – практически обо всем. Но он избегал разговоров об истинных чувствах, мечтах, тревогах, страданиях, любви, желаниях. Эти темы казались ему неудобными и составляли область, в которой он всегда терялся и не находил слов, словно вечный новичок, блуждающий впотьмах. В первые пять лет совместной жизни он осмеливался вступать в эту область достаточно часто и достаточно надолго, чтобы завоевать сердце Эшли, стать семейным человеком и добиться того, что он считал успехом в семейной жизни.

Но вскоре после этого его естественным образом потянуло к любовнице, которая не требовала бы близких отношений или мучительной открытости, но позволила бы ему оставаться там, где он чувствовал себя в безопасности, исполненным уверенности в себе и силы: в холодной машине политики и власти. Это был мир, в котором он действительно мог быть творцом своей судьбы и через Систему – творцом судьбы других людей. Его божеством была Задача, его религией – Цель, его символом веры... Что ж, правила здесь устанавливались в зависимости от игры, а игра велась ради Цели – и он замечательно преуспел в искусстве составления новых правил для новых игр. В любом случае его надежное прикрытие всегда оставалось при нем – образ человека, которым все его считали.

Сначала Эшли не поняла эту перемену – превращение обходительного расчетливого поклонника в чуть более сердечного и уязвимого симпатягу, который женился на ней, а потом снова веще более холодного, более отчужденного, более расчетливого человека, полного честолюбивых устремлений и энергии. У нее были свои потребности, но у него была его работа, поэтому одно время у них происходили столкновения, стычки, споры – и в конце концов ничего не изменилось. Она осталась опустошенной и неудовлетворенной, а он остался довольным собой. Он стал тем, кем намеревался стать с самого начала.

Он не помнил, в какой именно день Эшли изменила свой подход к их взаимоотношениям. Он был слишком занят, чтобы заметить это. Но спустя какое-то время он вдруг осознал, что она больше не пытается выведать у него его мысли и чувства. Она больше не отвлекала его прикосновением руки к плечу. Она больше не доверяла ему никаких своих тайн. Она оставалась рядом с ним как верная жена, но прежнее чувство близости ушло. Они словно заключили молчаливое соглашение, что не будут больше разговаривать – в истинном смысле этого слова. Такое положение вещей устраивало его. У него были свои честолюбивые замыслы, у нее были достоинства, им отвечавшие, – и они больше не разговаривали ни о чем, кроме како делах, от которых прямо зависело успешное достижение поставленных целей.

Были ли они счастливы? Они никогда не говорили об этом. Он был Губернатором, а она Женой Губернатора – и но необходимости, ради сохранения Образа, в своем супружестве они поддерживали видимость благополучия, сотрудничества и взаимной поддержки. Они распределили между собой роли – и играли их хорошо.

И теперь губернатор Хирам Слэйтер, сидевший и смотревший в иллюминатор на облака, был один на один со своими мыслями и страхами. Пророк умер. Но почему-то это обстоятельство не успокаивало. Слова пророка продолжали жить, и знание пророка могло перейти к другому человеку.

Хирам Слэйтер обдумывал способы выявить, оценить, а потом сдержать эту угрозу – по крайней мере, до завершения выборов. Знание, неизвестное избирателям, не причинит ему вреда; и в конце концов, что хорошо для Хирама Слэйтера, хорошо для штата.

По субботам магазин Баррета «Все для слесарно-водопроводных работ» обслуживал покупателей полдня, но офис обычно был закрыт, и бухгалтер Джилл отсутствовала – что значительно облегчало Джону и Карлу задачу проникнуть в офис при помощи имеющихся у Джона ключей и произвести все необходимые поиски, не вызывая ни у кого вопросов. Чак Кейтсман сегодня работал: перевозил с места на место грузы на старом автокаре, хотя и с загипсованной рукой. В данный момент он был занят и не стал ничего спрашивать, только бросил:

– Привет.

Джон и Карл торопливо прошли к офису, и Джон одним ключом открыл наружную дверь, а другим – дверь в Папин кабинет. Они вошли, и Джон включил свет.

Здесь ничего не изменилось, словно Папа вышел из кабинета минуту назад. И запах стоял все тот же: запах бумаги, старой мебели, слабый запах цемента и, возможно, еле уловимый запах самого хозяина кабинета. Настенный календарь не переворачивали с 11 сентября – дня Папиной смерти.

– Итак... – сказал Джон, медленно приближаясь к столу, – нам нужно найти что-то необычное, что может подсказать нам, в какое дело Папа сунул нос. Карл, просмотри-ка вон те папки, а я поищу в столе.

Карл прошел к картотечному шкафу, стоящему в углу кабинета. Шкаф оказался закрытым.

– Ах да, – вспомнил Джон и выдвинул средний ящик. Он сразу же нашел маленький ключик. – Папа всегда прятал ключ здесь. – Он бросил ключ Карлу; тот открыл шкаф и принялся просматривать папки. – Папа всегда хранил важные вещи в разных маленьких тайниках. Если бы я вспомнил, где он их устраивал, это здорово помогло бы нам.

Вид множества папок – сотен папок – испугал Карла.

– Слушай, на это уйдет целый день. Джон рылся в ящиках стола.

– Ты сначала посмотри поверхностным взглядом, просто поищи, нет ли там чего-нибудь необычного, а потом, если мы ничего не обнаружим, посмотрим повнимательнее.

Карл начал с верхнего ящика и принялся перебирать счета, инструкции, накладные. Если бы он сильно интересовался слесарно-водопроводным делом, то нашел бы это занятие чрезвычайно увлекательным. Но Карл не особо интересовался слесарно-водопроводным делом.

Джон просмотрел содержимое среднего ящика, выложил вещи на стол, пошарил рукой в ящике. Здесь Папа хранил всякую мелочь: пеналы для карандашей, канцелярские скрепки, клейкую ленту, складной карманный нож, несколько линеек, несколько маленьких фитингов, несколько пачек почтовой бумаги со своим именем и тому подобное.

Верхний правый ящик: конверты, счета, карманный фонарик и запасные батарейки к нему.

Средний правый ящик: каталоги сантехнических товаров, несколько рекламных журналов и несколько коробок с дискетами.

Нижний ящик: разная ерунда. В большом количестве. Запчасти к калориферу, сумка с рабочей одеждой, маленький радиоприемник и... плейер с наушниками, но без кассеты. Джон вытащил его из ящика, аккуратно распутал провод наушников.

Плейер. Теперь он вспомнил. Когда он вошел в кабинет, чтобы поговорить с Папой, этот предмет лежал на столе. Джон даже помнил, как Папа убрал плейер перед началом разговора.

И... хм м... не обманывает ли его память? Когда Папа говорил о том, что знает что-то и очень хотел бы поделиться этим с Лионом, он едва не открыл нижний ящик стола. «Сегодня утром я узнал одну вещь», – сказал он.

Присутствие плейера в Папином столе казалось немножко странным. Зачем ему держать такую вещь на работе? Не похоже на Папу. Он всегда о чем-то думал, всегда занимался какими-то подсчетами; его ум всегда был поглощен делами. Зачем ему понадобился плейер?

– Карл... – Карл обернулся. – Кажется, я нашел что-то. Они перехватили Чака Кейтсмана, проезжающего мимо в автокаре. Он мгновенно узнал плейер.

– О, вот он где! А я-то его ищу!

– Так, значит, это твой? – спросил Джон.

– Ну да, – ответил Чак, забирая у него плейер. – Ваш отец попросил его на время, и... – Чак замялся, но отступать было поздно. – В общем, у него не было возможности вернуть его, понятное дело.