Наконец Джон сделал вывод.

– А значит... если мы хотим продолжать борьбу, нам нужно просто снова объединиться, вот и все. Думаю, дело стоит того, чтобы бороться, и я знаю, что Папа так считал. Нам нужно просто забыть все обиды и продолжать сражаться.

– Ты помнишь нашу первую встречу с Максом?

– Да, а теперь он в бешенстве. Но я попробую еще раз позвонить ему. Может, он уже немножко остыл. Право, не знаю...он должен быть заинтересован в этом. Во всяком случае, Лесли собирается позвонить Дин.

Карл попытался разложить все по полочкам и нашел задачу не простой.

– Если мы достанем заключение патологоанатома – если Брюверы согласятся снова действовать заодно с нами, чтобы получить для нас заключение, – мы сможем доказать, что Энни умерла в результате аборта, недобросовестно произведенного в Женском медицинском центре. А если эта девушка, Мэри, пожелает сделать заявление – если ее не оттолкнул сюжет, пущенный в новостях... тогда на сцене появится женщина, заведующая этой клиникой... как там она называется... Центр человеческой жизни...

– Мэрилин Вестфол, – подсказал Джон. – Центр охраны человеческой жизни. Еще один человек, который поверил нами оказался обманутым.

– И потом у нас еще есть Рэйчел Франклин. Джон только сокрушенно покачал головой.

– Ох-ох-ох... Она страшно зла – на меня в первую очередь.

– Вероятно, сейчас она зла и на меня. – При мысли о Рэйчел в уме Карла возник неприятный вопрос. – В общем... если даже мы все выясним... по-твоему, это вызовет общественный интерес? После всего случившегося я не могу отделаться от ощущения, что никто даже слушать об этом не станет, что что-нибудь произойдет с... этим сюжетом, с самой...

– Истиной.

– Да. С Истиной происходят странные вещи. Я имею ввиду, даже если мы сможем все доказать, откуда нам знать, что никто не извратит и не передернет Истину, не выставит ее в совершенно другом свете, не проигнорирует ее существенные стороны...

Джон усмехнулся:

– Так обращаются с Истиной все, не только средства массовой информации. Именно так поступают люди с... ну, с вещами, которые им не хочется признавать.

– Да... – Карл помрачнел. – Но в таком случае даже если мы откроем Истину, кому какое дело будет до нее? Кто захочет хотя бы просто узнать о ней?

Джон поднял руку.

– По-моему, такой вопрос здесь вообще не стоит. Давай вернемся к самому началу: то, что случилось с Энни Брювер, несправедливо, и это имело значение для Папы; и мы решили, что для нас это тоже имеет значение, и... – Джон снова взглянул на разложенные на верстаке детали лодки. – Я не могу объяснить толком, но это похоже на еще один незаконченный проект, еще одну задачу, которую Папа очень хотел выполнить, но не успел – ты следишь за мной?

– Конечно.

– Поэтому даже если у нас ничего не выйдет и история не получит широкой огласки, бурного отклика... по крайней мере, мы будем знать: мы сделали то, что должны были сделать, – мы не сидели сиднем и не предавались скорбным размышлениям о несовершенстве мира. Папа никогда не предавался скорбным размышлениям, пока мог что-нибудь сделать.

Карл почувствовал уверенность, которую, он не сомневался, чувствовал и его отец.

– Ты думаешь, именно поэтому дедушку убили? Джон не замедлил с ответом.

– Безусловно. – Потом он обвел взглядом мастерскую, словно пытаясь получше понять человека, построившего ее. – И это по-настоящему тревожит меня. Все в этой истории где-то должно пересекаться. Вполне возможно, Макс не такой шизофреник, как мы думаем. – Джон едва не рассмеялся, внезапно вспомнив одну вещь. – Как мы там выразились по поводу увольнения Деннинга? То неписаное правило?

– «Не болтай, или умрешь»?

Джон посмотрел на Карла, спрашивая взглядом: ну и что ты думаешь?

И Карл кивнул, отвечая: думаю, ты прав. Джон подытожил:

– Папа что-то знал. – А потом другая мысль – которая словно только и ожидала нужного толчка в нужное время – пронеслась в уме Джона. – Ведь он мне так и сказал! Папа сказал мне, что знает что-то и хотел бы поделиться этим со мной, но... – Джон вспомнил и все понял. – Он сказал, что я еще не готов, я не готов понять, поскольку... о Господи... поскольку я не в ладах с Истиной.

«Да, он был прав», – подумал Карл, но промолчал. Он просто обвел взглядом мастерскую, чтобы не встречаться глазами с отцом.

– И он был прав, – сказал Джон. – Он был прав.

– Значит... – Карл оборвал себя. Возможно, ему не стоит спрашивать.

– Я стараюсь, – ответил Джон. – Я стараюсь примириться с Истиной. Мне потребуется время, мне нужно преодолеть длинный путь, но... я хочу. Господь терпелив, я понял. Как сказал Иисус одной женщине, которая... кем же она была? Сборщиком налогов или... нет, проституткой. Он простил ее и сказал: «Иди и не греши больше». У Господа есть время и терпение для нас, когда у нас есть время для Него.

С этим Карл мог согласиться. Слова отца понравились ему.

– 0'кей.

– Нам нужно поехать в Папин магазин, – отрывисто сказал Джон.

«0-го!» – подумал Карл.

– Зачем?

– Не знаю точно. Но я должен вернуться на место, где мы с Папой расстались. Должен вернуться в его офис.

«Губернатор, я прошу вас, обратитесь к своему сердцу и измените свою политику, ибо если вы не сделаете этого, Господь сделает это за вас. И хотя вы говорите себе: «Никто ничего не видит, и никто ничего не слышит» – Бог видит, и Он слышит все: все, что вы говорите в сердце своем, все, что вы шепчете, все, что вы обсуждаете при закрытых дверях. Ничего не остается сокрытым от глаз Того, Который видит все!»

Пророк, стоявший у дальнего конца площади Флагов, находился очень далеко от губернатора и казался очень маленьким, но все же его сильный голос разносился над толпой и, ясный и отчетливый, перекрывал возбужденный гул и приветственные крики.

Тогда губернатор держался так, словно не слышал слов старика, но все же, как ни старался, не мог не слышать их. Сейчас, сидя в салоне первого класса в самолете, совершающем перелет в первый из трех городов, где были запланированы предвыборные выступления, губернатор никак не мог отделаться от мысли о том, насколько ясно может он воссоздать в памяти весь тот день, практически каждое слово, произнесенное пророком, даже интонации и модуляции его голоса. Он также хорошо помнил, какое чувство – такое же чувство он испытывали сейчас – вызвали у него тогда слова пророка. Подобное чувство испытывает ученик младшего класса, пойманный учителем на вранье, или сорванец, разбивший мячом стекло соседа, или старшеклассник, которого отчитывает заместитель директора школы.

«Подобно древнему царю Навуходоносору, вы создали свой образ, призванный увлекать людей: возвышенный образ, могучий образ, великий образ – куда более великий, чем вы сами», – сказал тот пророк.

«Откуда этот старикашка знал про мою рекламную кампанию? – Губернатор мысленно рассмеялся. – Да брось, это же телевидение; все знают эти приемы, этот шоу-бизнес. Никто по-настоящему не верит в этот вздор».

«Но прошу вас, остерегайтесь: Господь напомнит вам, что вы не есть этот образ».

«Да ладно, люди верят далеко не всему, что видят по телевизору... или на постерах... или на плакатах. Они понимают: это кампания, это реклама. Это просто... образ».

«И хотя вы можете сказать: «Я могуч и непобедим, я возвышаюсь над толпой, меня невозможно задеть или уязвить», – все же на самом деле вы слабы, как любой другой человек, не застрахованный от беды, не застрахованный от поражения!»

Тогда у губернатора мелькнула догадка, но сейчас он был почти уверен: старый пророк знал. Губернатор интуитивно понял это по словам пророка. Тот старик знал.

«Но он умер. Он умер. И теперь он никому не может рассказать».

– Хирам?

Губернатор взглянул на Эшли, свою жену, сидевшую в соседнем кресле.

– М-м?

– С тобой все в порядке?

Этой обаятельной улыбкой он улыбнулся совершенно машинально.

– Конечно. А как ты себя чувствуешь?