Мистер Анджело стал мять волосы Гарден, непрерывно бормоча себе под нос. Потом отделил одну прядь, высоко поднял, посмотрел на нее, прищурившись, понюхал, потер в пальцах, опустил, и она упала обратно в золотисто-рыжую массу. Это напоминало сцену из итальянской оперы.

– Si, signora, – выдохнул он. – Анджело может это сделать. – Он взял со стола две расчески и принялся за работу. Несмотря на ежедневную возню с ножницами для прореживания, волосы у Гарден оставались чрезмерно густыми и в них по-прежнему заметно проблескивал рыжий цвет. Сейчас они спадали по спине, абсолютно прямые, и доходили почти до талии. Они были, как постоянно говорила Маргарет, безнадежны.

Мистер Анджело отнесся к этой пестрой гриве как к дикому животному, которое ему следовало приручить. Он уговаривал, гладил, бормотал, приказывал на своем певучем итальянском языке. Прядь за прядью он отделял блестящее золото от огненной меди, подкалывая, припомаживая, подрезая, завивая, скручивая. Он проработал больше двух часов.

Потом он отступил назад и хлопнул в ладоши.

– Браво, – сказал он себе, восхищаясь собственным мастерством. – Ессо, signora, – это он обратился уже к Маргарет. Парикмахер величественным движением подал Гарден ручное зеркальце и впервые повернул ее стул так, чтобы она могла посмотреть в настенное.

И она сама себя не узнала. Ее волосы превратились в массу расплавленного золота, они округлой линией стекали вдоль висков к затылку, на котором красовался сложный двойной узел, прикрывавший часть шеи. Ни одной рыжей пряди не было видно.

В зеркале рядом с отражением Гарден появилось лицо Маргарет.

– Я так и знала, – проговорила она. – Я знала, что это получится, если за дело возьмется мастер. Вот, Гарден, теперь ты стала такой, какой я хотела тебя видеть.

Она поздравила мистера Анджело и, провожая его до двери, уточнила время завтрашнего прихода. А Гарден продолжала во все глаза смотреть на незнакомку в зеркале.

Маргарет торопливо вернулась.

– Не трогай ничего на себе, – сказала она. – Сиди смирно, а я доделаю остальное.

Она наклонила голову набок и окинула дочь долгим удовлетворенным взглядом. Потом быстро подошла к постели и выбрала тонкий шелковый шарф. Она подержала его над головой Гарден, отпустила и с удовольствием проследила, как шарф медленно падал на золотые волосы дочери.

– Хорошо, – сказала она. – А теперь закрой глаза и сними халат. Я хочу напудрить тебе плечи и шею.

Весь следующий час Гарден только и делала, что исполняла указания матери. Она закрывала глаза, открывала их и снова закрывала, шевелила пальцами, губами, поднимала и опускала руки и подбородок. Маргарет пудрила кожу дочери, хлопала Гарден по щекам, щипала, терла, душила. Она подчернила Гарден ресницы, намазала глицерином губы и веки, обработала ей ногти и терла их до тех пор, пока они не стали густого розового цвета.

Потом она бережно сняла шелковый лоскут с головы Гарден и, подобно мистеру Анджело, отступила, чтобы полюбоваться своим творением. Гарден была ошеломляюще прекрасна.

Маргарет сняла простыню с платья, которое она выбрала для первого бала, для первого выхода дочери в свет. Оно было розовым, цвета устья океанской раковины; такого же оттенка были губы и ногти Гарден.

– Встань, – сказала Маргарет. – Я подержу платье и помогу тебе надеть его через низ. – Она расправила ткань у дочери на плечах и застегнула сзади крошечные перламутровые пуговки. – Дай я на тебя посмотрю.

Платье было модного рубашечного покроя, оно падало совершенно прямо от плеч до лодыжек. Маргарет этот стиль очень не одобряла: во времена ее молодости носили приталенное. Но надо сказать, портниха, копируя картинку из «Вог», превзошла самое себя. Вырез был широкий, с небольшим мысиком, он приоткрывал хрупкие ключицы и точеные плечи, подчеркивал изящную линию шеи. На корсаж платья из розового шелкового жоржета было нашито кружево. Оно кончалось под грудью, подчеркивая ее нежную округлость. Вместо пояса Маргарет повязала дочери простую шелковую ленту, достаточно свободно, в соответствии с требованиями моды, но достаточно туго, чтобы под полупрозрачным шелком угадывалась тонкая талия.

– Повернись, – скомандовала Маргарет.

Гарден повернулась. Рукава, похожие на крылья бабочки, затрепетали; они доходили только до локтя. Подол обвился вокруг ее тонких, изящных щиколоток.

Маргарет захихикала:

– Ты все еще в домашних тапочках.

Гарден посмотрела себе на ноги, рассмеялась. Это было ее первое естественное действие за несколько часов, и ей стало легче.

Маргарет поставила перед ней на пол белые лайковые бальные туфельки.

– Обопрись на мое плечо и надень их стоя. Садиться нельзя, а то помнешь платье.

Она вдела жемчужные сережки Гарден в уши, капнула за них духами.

– Вот, – сказала она, – теперь ты готова. Твоя меховая накидка в гостиной, там же перчатки и сумочка. В ней – флакон духов. Примерно через час после начала танцев капнешь по одной капле за уши и на запястья.

Раздался стук молоточка в дверь, они услышали, как Занзи пошла открывать. Маргарет понизила голос до шепота:

– Кто за тобой приедет? Алекс Уэнтворт?

– Да, – тоже прошептала Гарден.

– Следи за часами на доме напротив. Заставь его ждать ровно четырнадцать минут. Я займу его разговором в гостиной.

Из множества шарфов на постели она выбрала белый шелковый, полупрозрачный, почти невесомый.

– Я запихну его тебе в сумочку, – шепнула она. – Если он приехал в открытой машине, наденешь, чтобы не испортить прическу. А, вот и он. Мне надо идти. Помни, четырнадцать минут ровно. И не садись.

Когда Гарден вошла в гостиную, глаза у Алекса Уэнтворта стали совсем круглые. Он протянул ей букет камелий, этот сорт назывался Розовое совершенство. Гарден улыбнулась, и он шумно сглотнул слюну. Лицо у Маргарет оставалось бесстрастным. Она подала Алексу легкую беличью накидку и стала внимательно смотреть, как он расправляет мех на пахнущих духами плечах ее дочери. Лоб Алекса покрылся мелкими каплями пота. Маргарет подала дочери перчатки и сумочку.

– Желаю хорошо провести время, – сказала она. – И не сомневаюсь, что так оно и будет.

Когда за Гарден захлопнулась входная дверь, Маргарет сбросила туфли и с ногами забралась на кушетку. «Розовое совершенство, – подумала она. – Как это точно сказано». Маргарет устала, но ей не было жаль потраченных усилий. Дело того стоило. Она вспомнила выражение лица юноши и беззвучно рассмеялась. Да, несомненно, оно того стоило. Гарден станет первой красавицей своего времени.

Чайный бал давала в честь Марион Лесли ее бабушка. Она отперла зал для танцев на четвертом этаже их огромного дома на Саут-Бэттери и сняла с чугунной калитки постоянно висевшую там табличку «Сдаются комнаты». После Гражданской войны Лесли сумели сохранить свой чудесный дом только благодаря тому, что сдавали комнаты приезжим.

Гостиная на первом этаже была отведена под гардеробную для дам. Гарден оставила там накидку и стала подниматься в зал. Она приближалась к третьему этажу, когда на середине марша ей пришлось посторониться: ее едва не сбили с ног двое шумных молодых людей, со смехом сбегавших вниз.

Выглядели они почти как близнецы. Оба темноволосые, сильно загорелые, почти шести футов ростом, крепкого сложения. Их отличал тот характерный лоск, который дают только очень большие деньги. Костюмы из тонкого дорогого материала сидели на них безупречно, указывая на руку превосходного портного. Белые рубашки и галстуки ослепляли белизной, лакированные бальные туфли сияли. Молодые люди двигались с грацией атлетов и непринужденной самоуверенностью тех, кому жизнь никогда и ни в чем не отказывала.

Оказавшись на улице, оба оперлись на ограду и разразились оглушительным хохотом.

– Боже правый, – выдавил сквозь смех один, – когда ты сказал, что мы отправляемся исследовать жизнь туземцев, я и не представлял себе, насколько ты прав. Я чувствую себя настоящим антропологом. Нет, скорее палеонтологом. Такое сборище ископаемых.