– Вот, пожалуйста. – Она сунула картину под мышку и пошла дальше.

– Вот это да, – поразился продавец. – Я бы и пятидесяти был рад.

– Американка, – сказал его приятель. – Я ставлю свечки святым, чтобы послал мне американцев… Господи, она возвращается. Тебе придется зажигать праздничный костер.

– Месье, у вас есть еще картины этого художника?

– Увы, мадам, нет. Но уверен, что смогу достать еще одну. Даже две. Если мадам придет завтра или послезавтра.

Гарден впервые улыбнулась. Мужчины ошеломленно заморгали.

– Значит, вы знаете человека, у которого есть коллекция этих картин. Отведите меня туда. Я бы хотела поговорить с владельцем.

Продавец подумал о сорока пяти франках, заплаченных за картину. У него не было ни малейшего желания позволить этой сумасшедшей американке встретиться с владельцем остальных. Там оставалось еще по крайней мере штук восемь. Он наверняка сможет купить их за пятьсот франков, возможно и дешевле.

– Это невозможно, мадам.

Улыбка Гарден исчезла. Она холодно взглянула на него:

– Мне не нравится, когда меня считают дурой, месье. Я заплачу вам за знакомство с владельцем картин, но не позволю грабить меня за каждую картину по отдельности. Последний раз спрашиваю – вы выполните мою просьбу?

Продавец умоляюще протянул к ней руки:

– О мадам! Если бы я мог, я был бы счастливейшим человеком во Франции! Но это не в моей власти.

– Вы глупец, месье. – Гарден повернулась и пошла прочь.

– Мишель, – заметил приятель, – ты действительно глупец из глупцов.

– Она вернется.

– А я говорю – не вернется.

– А я говорю – вернется.

У лотка Мишеля остановились мужчина и женщина.

– Папочка, взгляни на этот чудный чайник, – сказала женщина по-английски.

Мишель подмигнул приятелю.

– Еще американцы. Святые награждают меня за безупречную жизнь. – Он с улыбкой подошел к покупателям. – Мадам, сама Мария Антуанетта, одетая в платье молочницы заваривала в нем чай…

Его приятель исчез из толпы.

Он нашел Гарден на улице, где она пыталась поймать такси.

– Тысячу извинений, мадам, – сказал он, – я знаю, где ее можно найти, ту даму, у которой эти картины…

Он отвел Гарден к узкому, высокому дому на Рю де Клинанкур. Дом был такой же, как тысячи других в Париже: серый камень, зеленая крыша мансарды, черные узорные решетки на окнах, черные железные ворота, застекленная парадная дверь; за дверью сидела одетая в черное консьержка.

– Имя? – спросила Гарден.

– Элен Лемуан, – ответил ее спутник. Гарден дала ему тысячу франков. Он козырнул ей и поспешно ушел. Гарден была готова к тому, что ее поиски ни к чему не приведут. Она позвонила.

Она приготовила для консьержки десятифунтовую бумажку – большая сумма только усилила бы ее подозрительность. Ей пришлось подождать, пока консьержка, взяв ее визитную карточку, пошла выяснять, примут ли посетительницу. Гарден написала на обороте: «Друг Трэдда Купера».

– Можете подняться, – объявила вернувшаяся консьержка.

Гарден неуверенно вошла в железную клетку лифта. Он так скрипел и грохотал, когда вез консьержку, что, казалось, вот-вот развалится.

На третьем этаже стояла женщина. Она молча наблюдала, пока лифт с Гарден поравняется с ней, и после этого открыла дверцу.

– Здравствуйте, мадемуазель Харрис, – сказала она. – Я Элен Лемуан.

– Мадам Харрис, мадам Лемуан, – поправила ее Гарден.

Элен Лемуан выглядела эксцентрическим созданием. Маленькая, густо напудренная, седые волосы уложены в сложную прическу с множеством черепаховых гребней. Она была в черном кружевном платье до пола, с высоким стоячим воротником с белой отделкой. На плечи наброшена белая кружевная шаль. Единственным украшением была филигранная золотая цепь с золотым лорнетом. Женщина держала лорнет маленькой, искалеченной артритом рукой и медленно разглядывала Гарден с головы до ног.

– Мадемуазель Лемуан, – поправила она в свою очередь, закончив осмотр. – Ступайте за мной.

Гарден проследовала за ней в другую эпоху. Гостиная была забита чересчур мягкой мебелью и столами с кружевными скатертями, на которых стояло множество безделушек; пианино под шелковой шалью было почти скрыто рядами фотографий в серебристых и золотистых рамках. На окнах, поверх кружевных занавесок с оборками, висели бархатные гардины, тоже с оборками. Оборки шли по низу чехлов на креслах и диванах, оборками была обшита шаль на пианино, абажуры и даже драпировка над жарко горящим камином. Рисунки и картины покрывали затянутые парчой стены от пола до потолка. Гарден была поражена теснотой и беспорядком.

– Садитесь, мадам, – обратилась к ней мадемуазель Лемуан, – и расскажите, что привело вас ко мне.

Гарден присела на краешек огромного стула. Она протянула хозяйке только что купленную картину.

– Мне сказали, что у вас есть еще работы этого художника. Я хотела бы их купить.

Мадемуазель Лемуан снова взялась за лорнет.

– А, церковь маленького Трэдда! Ну и мошенник же этот Мишель. Он, должно быть, сразу же продал раму, а картину оставил зарастать грязью. – Она перевела взгляд на Гарден: – Почему вы сказали неправду, мадам? Вы слишком молоды, чтобы быть другом этого художника. Почему он вас вдруг заинтересовал?

– Он мой родственник, хотя я никогда его не видела. Его мать – моя двоюродная бабушка. Моя девичья фамилия – Трэдд.

– Этого не может быть. Мне говорили, что у всех Трэддов огненно-рыжие волосы.

Гарден начала терять терпение.

– У меня есть рыжие пряди. Я их крашу.

– Ах, как напрасно!

– Мадемуазель Лемуан, я пришла не для того, чтобы обсуждать мои волосы. Я хочу купить эти картины и готова хорошо заплатить за них. – Она открыла сумочку.

– Нет, мадам, – ответила француженка. Гарден не верила своим ушам.

– Но вы же продали эту картину человеку с блошиного рынка, – сказала она. – Я заплачу гораздо больше. У вас ведь есть еще?

– Да, у меня есть много других картин. Но в настоящий момент нет необходимости их продавать.

– Послушайте, мадемуазель, – взорвалась Гарден, – у меня нет времени для игр. Вы хотите набить цену. Хорошо, я согласна. Мне все равно, сколько они стоят. Я их покупаю.

Элен Лемуан с улыбкой кивнула:

– Вот это уже похоже. Теперь я верю, что у вас частично рыжие волосы и что вы частично Трэдд. Но картины все равно не продаются.

Гарден была поражена. Она привыкла, что купить можно все, что угодно, только плати.

– Но вы должны мне их продать, – сказала она. Злость прошла, теперь она умоляла. – Тетя Элизабет сама ездила в Париж, искала их. Она все здесь обыскала, но так ни одной и не нашла. Трэдд был ее единственным сыном, и она его потеряла. Все, что от него осталось, – это картины.

Элен Лемуан взяла со стоящего рядом столика фарфоровый колокольчик и энергично позвонила.

– Вам следовало сразу сказать это. Для матери маленького Трэдда – это же совсем другое дело. Мы выпьем кофе, а потом поговорим.

Гарден перевела дух. Старую даму явно не следовало торопить, да и до встречи с Люсьеном оставалось еще много времени. Придется только пропустить обед с Лори Паттерсон. Самое главное – получить картины.

– Сколько у вас есть картин, мадемуазель? Мадемуазель Лемуан пожала плечами:

– Откуда я знаю? Десять, двадцать, может, тридцать. Ваш кузен был не очень хорошим художником, но работал весьма усердно. Их полная кладовая. А, вот и кофе! Селеста нальет – у меня сегодня очень плохо с руками. Вам молоко, сахар?

– И то и другое, пожалуйста.

Служанка была почти такая же старая, как мадемуазель Лемуан, и настолько же толста, насколько та худа. Она подала Гарден чашку кофе с молоком; Элен Лемуан пила кофе из кружки, которую было удобно держать двумя руками. Служанка поставила рядом с Гарден полную вазу миндального печенья.

– Угощайтесь, – предложила мадемуазель Лемуан. – Селеста прекрасная кухарка. А теперь оставьте нас, Селеста, вы получили свой комплимент. Расскажите мне о своей двоюродной бабушке, мадам Харрис. Об очаровательной Бесс.