За всю долгую дорогу до города Маргарет не проронила ни слова. Ее лицо под вдовьей вуалью пугало мертвенной бледностью. Она была в траурном шерстяном платье, ее руки в черных перчатках лежали на коленях, она лихорадочно ломала пальцы. Зонтик от солнца она так и не раскрыла. Стюарт время от времени с беспокойством посматривал на нее и тоже молчал.

Копыта процокали по деревянному мосту через реку Эшли, экипаж остановился возле изящно разукрашенного викторианского дома, где жил сборщик платы за переезд. Тут Маргарет впервые заговорила.

– Спроси его, как попасть на Шарлотт-стрит.

– Прямо, – отвечал мужчина, – пока не доберетесь до мощеной улицы с рельсами. Это Митинг-стрит. По ней свернете направо и проедете – сколько же, дайте сообразить! – да, кварталов восемь. Слева увидите лужайку и на ней – пресвитерианскую церковь. Оттуда и начинается Шарлотт-стрит.

Миновав мост, они поехали вдоль каких-то невообразимых лачуг и трущоб. Их вид поверг Маргарет в глубочайшее уныние.

Когда она прежде выезжала в город, сначала с родными, потом со Стюартом и Энсоном, то не замечала, как выглядят окраины. Просто ехала и предвкушала удовольствия, которые, как она точно знала, ожидали ее впереди. А теперь ждать было нечего. До самого конца жизни.

Когда они свернули на Митинг-стрит, настроение у нее поднялось. Кирпичная мостовая и рельсы – да, это был город, настоящий город.

Стюарт так разволновался, что едва ли не подскакивал на сиденье.

Навстречу им по Митинг-стрит ехали автомобили: один, другой, третий, четвертый. Мальчик узнал «кадиллак»: возле Сэмова магазина он однажды видел такую машину.

Все другие были незнакомых марок. Если в городе столько машин, это и вправду чудесное место.

К ним приближался черный блестящий автомобиль. Стюарт был готов держать пари, что он шел со скоростью не меньше сорока миль в час. Мальчик привстал, чтобы получше разглядеть это чудо.

– Стюарт! – Маргарет дернула его за рукав. – Ты что, хочешь, чтобы мы перевернулись? Сядь на место. Ты пропустишь наш поворот, вот эта лужайка.

– «Испано-суиза», мам. Мне кажется, это «испано-суиза». Я видел ее на фотографиях, но не думал, что увижу в жизни.

– Наш поворот, Стюарт. Будь внимательней, пожалуйста.

Газон перед церковью был покрыт сочной травой. От косилки на ней остались извилистые, похожие на ленты следы. Каменная церковь с колоннами выглядела массивной и величественной.

Маргарет подняла вуаль, чтобы разглядеть все получше.

– Здесь прелестно. Посмотри, Стюарт, до чего красиво. Какой же этот адвокат обманщик! – Она захлопала в ладоши от радости.

Но радость ее была недолгой. За церковью начиналась Шарлотт-стрит – два квартала особняков, когда-то роскошных, но крайне обветшавших. Последний дом второго квартала был в глубине двора, в тени огромных деревьев, Маргарет видела только его крышу и капители высоких колонн. Все другие дома стояли близко к проезжей части и были ей хорошо, даже слишком хорошо, видны. У всех у них хоть одной ставни да не хватало, у некоторых они напрочь отсутствовали. Стены двух каркасных домов были словно изъедены проказой: остатки краски пятнами лежали на крапчатой неровной поверхности гниющего дерева. Большинство особняков были кирпичными, время пощадило их величественные стены, но почти разрушило декор, и они напоминали красавиц в убогих, испачканных украшениях. Это была улица призраков.

Пока они ездили взад-вперед по короткой Шарлотт-стрит, окна и двери начали открываться, оттуда высовывались лица любопытных: лошадь и двуколка были здесь непривычным зрелищем.

– Смотрите, какой мальчик рыжий! – раздался детский голос и взрослый в ответ: – Тс-с!

– Мама, может быть, спросить кого-нибудь, где этот дом?

– Ни в коем случае. Мы с людьми такого разбора не разговариваем. Зайдешь на секунду в магазин вон там, на углу, и спросишь. И сразу же возвращайся. Запомни, это называется «дом Эшли». Джулия, тетка твоего деда, жила здесь когда-то. И не задерживайся в магазине.

А Стюарт охотно побыл бы там подольше. Полки в магазине были завалены всякой всячиной еще больше, чем у Сэма, а хозяин был приветливый итальянец – первый иностранец, которого случилось увидеть Стюарту.

Но он почти тотчас вернулся к матери.

Они долго сидели в экипаже, глядя на особняк Эшли. Он был кирпичный, с белыми мраморными ступенями, грязными и щербатыми, но по-прежнему величественными. Они с двух сторон двумя полукружиями поднимались к высокому, футов в десять, крыльцу. Когда-то они были ограждены решетками, похожими на изысканное кружево из кованой стали. Теперь сталь заржавела, металлических прутьев и секций не хватало, дыры были забиты частоколом некрашеных деревянных планок.

Ограда перед домом тоже сохранилась не полностью: все копьевидные металлические опорные стойки были на месте, но между ними взамен изящных решеток с медальонами кое-где зияли большие проломы. Ясно, что через них нынешние обитатели дома попадали на участок. Калитка, шедевр искусного ремесленника, была намертво закрыта на задвижку, на щеколде и петлях которой наросла застарелая ржавчина.

Переднюю часть двора от ограды до стен особняка покрывали черные и белые квадраты мраморных плит. Поверхность их была неровной, многие раскололись, в трещинах ярко желтели одуванчики.

Под крыльцом между двумя рядами ступеней виднелся арочный проем; когда-то закрывавшая его калитка, тоже украшенная причудливыми завитками из ржавой кованой стали, теперь болталась на петлях.

Двор был усеян мусором: бумагой, битым стеклом, жестянками от консервов, оставлявшими ржавые следы на расколотых мраморных плитах.

На крыльцо выходила массивная резная дверь, стекла в веерообразном окне над ней были разбиты, звездчатые дыры заткнуты лохмотьями.

– Однако же он большой, – сказал Стюарт.

И это было правдой. Особняк был трехэтажный, считая от уровня крыльца, со слуховыми окнами под двускатной черепичной крышей. Его архитектура отличалась симметричностью: широкое арочное окно над входом и четыре высоких, поуже, слева и справа от него на одинаковом расстоянии друг от друга – такая комбинация повторялась на каждом этаже.

– Он больше, чем главный дом в Барони, – прошептала Маргарет. Она была бы счастливейшей женщиной в мире, если бы могла здесь жить. – Пошли, посмотрим в окна, – предложила она.

Это был совсем детский порыв. Она сама не знала, что рассчитывала увидеть. Может быть, такой развал, что ей станет противно и она успокоится. Или такую же красоту, как снаружи, чтобы ее униженность и озлобленность получили новую пищу. А Стюарт был только рад. Ему надоело молча сидеть в экипаже. Он соскочил на землю, привязал вожжи к столбику и, подав Маргарет руку, помог ей спуститься по пандусу к бесполезной теперь калитке. Сам он побежал вперед, пролез в дыру в ограде, даже не заметив препятствия, и сорвал несколько одуванчиков. Он протянул их матери через прутья решетки, отвесив перед этим сложный, церемонный поклон.

– Благодарю, Стюарт. Теперь иди обратно. Напрасно я это затеяла. Я не могу лезть через дыру в заборе. Это вульгарно.

– Нет, мама, это ты иди сюда. Это совсем не трудно. Я помогу тебе. Давай заглянем внутрь. Там пусто.

– Пусто? Не может быть. Мистер Генри не стал бы лгать.

– Я видел, когда рвал цветы. Там ни души. Маргарет подала ему руку и неуклюже перелезла на участок. Конечно, это было невероятно, но вдруг?! Пустой дом. Тогда бы они переехали немедленно.

Стюарт подвел ее к калитке под лестницей.

– Смотри, мама, там все видно насквозь. Задняя дверь открыта, поэтому светло. И никого нет.

У Маргарет потекли слезы.

– Ох, Стюарт, это же подвал. Конечно, там никто не живет. – На секунду она поверила, что Стюарт сказал правду, что дом мог достаться ей. И снова ее надежды рухнули.

Сверху, у них над головой, кто-то вышел на крыльцо. Боясь, что ее увидят, Маргарет бросилась в подвал. От запаха разложившейся падали и застарелой мочи ей стало худо.