Редактор газеты «Свободный Юг» Борзыкин пребывал в состоянии глубокой задумчивости. Он ходил взад-вперед по кабинету, садился в кресло, нервно листал подшивку своей газеты, развернутую на столе, и тут же снова вскакивал и ходил. Борзыкина мучил один вопрос: кто победит на предстоящих в ноябре выборах? Кандидатов было много, человек десять, но мысль Борзыкина вращалась вокруг троих — действующего губернатора Павла Гаврилова, бывшего председателя облсовета Петра Твердохлеба и бывшего сотрудника «Южного комсомольца», которого сам же Борзыкин принимал в свое время на работу, Евгения Зудина. Последнее обстоятельство особенно удручало Борзыкина, он никак не мог взять в толк, как это пацан, мальчишка, ничего особенного из себя не представлявший, вдруг смог так раскрутиться. Поначалу, когда Зудин только появился в Благополученске и стало известно о его намерении выдвинуть свою кандидатуру, Борзыкин, узнавший об этом от редактора газеты «Вечерний звон» Васи Шкуратова по телефону, долго смеялся в трубку и говорил Васе, а потом и всем другим, с кем приходилось обсуждать эту новость, что это несерьезная кандидатура, и лично он — как редактор одной из ведущих газет области — пальцем не пошевелит, чтобы помочь этому самозванцу.

Но не прошло и недели, как Борзыкину пришлось в корне пересмотреть свое отношение к кандидатуре Зудина. За это время в редакции побывал некий представитель зудинского штаба, который в сугубо деловой форме изложил, какие материалы, связанные с кандидатом, когда, в каком объеме и даже на какой странице хотел бы он видеть, после чего протянул Борзыкину, слушавшему его со снисходительной улыбкой и только ожидавшему, когда он кончит, чтобы холодно указать на дверь, готовый договор на публикацию вышеназванных материалов. Когда Борзыкин увидел сумму, проставленную в договоре, с его лица сползло не только выражение снисходительности, но вообще всякое выражение, и оно на какое-то время так и осталось лишенным каких-либо черт, расплылось и размазалось, чего пришедший как будто не замел, однако, про себя удовлетворенно хмыкнул. Договор был без отлагательства подписан, более того, Борзыкин приказал секретарше приготовить кофе, пересел из своего кресла за приставной столик, напротив посетителя, и вдруг пустился в воспоминания о том, как именно он, Борзыкин, принимал Женю Зудина на работу в редакцию, как еще тогда он отметил его способности и много внимания уделял его становлению как журналиста, короче, выходило, что не кто иной, как Борзыкин и есть крестный отец и воспитатель нынешнего кандидата в губернаторы. «По большому счету, — доверительно сказал он, — это я сделал его тем, кто он есть!» Тут уже посетитель снисходительно улыбнулся и сказал: «В таком случае, вам и карты в руки». С этого момента материалам о Зудине была открыта в «Свободном Юге» зеленая улица.

Но что-то все-таки продолжало тревожить Борзыкина. Дело в том, что с губернатором Гавриловым он как человек, привыкший ладить с властью, находился до сих пор в хороших отношениях и немного побаивался эти отношения испортить. Гаврилов уже звонил ему и высказывал упреки и недовольство, Борзыкин юлил, говорил, что редакция не делает разницы между кандидатами, публикуя материалы обо всех по очереди. «Да где же по очереди? — возмущался Гаврилов. — Вчера Зудин, сегодня Зудин, а моя программа уже неделю у вас лежит и не печатается». «Разве? — удивился Борзыюш. — Я проверю, Павел Борисович». У него было сильное подозрение, что губернатор на выборах пролетит, уже в открытую говорили, что Москва его не поддерживает, с чего бы тогда Борзыкину стараться. Но и в победе Зудина он сильно сомневался. И был еще Твердохлеб, который демонстративно не давал в редакцию «Свободного Юга» никаких материалов, словно этой газеты и не существовало вовсе, что по-своему задевало Борзыкина. «Значит, помнит все, — с неприятным чувством думал он о Твердохлебе, — помнит и не простил».

«Свободный Юг» считался теперь независимой газетой. Никто уже не узнавал в ней бывший орган обкома КПСС и облсовета газету «Советский Юг», в одно тревожное августовское утро 1991 года неожиданно для всех переименованную и в специальной передовой статье окрестившуюся от всего, что ее связывало с прежней властью. С перепугу Борзыкин решил тогда же поменять и собственное имя — Владилен, происходящее, как известно, от «Владимир Ленин», чем раньше он даже гордился, но теперь стал чувствовать себя с этим именем как-то неуютно, будто оно выдавало его и всю его родню. Он решил сделаться Владиславом или, на худой конец, простым Владимиром, но загс, куда он обратился с соответствующим заявлением, ему отказал, найдя указанную им причину («перемена мировоззрения») недостаточно основательной. Тогда Борзыкин сам укоротил ставшее ненавистным имя и стал подписываться просто — Влад, Влад Борзыкин, чем немало потешил сослуживцев и всех, кто его знал.

В бывшем «Советском…», а теперь «Свободном Юге» не осталось почти никого из старых, работавших еще с Правдюком сотрудников — кто помер, кто состарился и поспешил убраться на пенсию, остальные просто разбрелись по разным новым газетам. Теперь в редакции работали: сам Борзыкин, его жена Зинаида Андреевна, сын жены от первого брака Альберт, жена сына от первого брака Маша, общий сын Борзыкиных Артур и еще несколько родственников и друзей семьи, для которых были придуманы специальные должности вроде директора по рекламе или агента по распространению. Из профессиональных журналистов оставались только Люся Павлова, заведовавшая и здесь отделом писем, и Глеб Смирнов, ведавший, как всегда, спортом и практически не появлявшийся в редакции.

«Свободный Юг» представлял собой странную смесь старой и новой идеологий. То вдруг разражался бурным негодованием по поводу невыплаты пенсий ветеранам, которые «всю свою жизнь отдали строительству социализма», то с таким же пафосом ругал местную оппозицию, которая «пытается тянуть нас в прошлое и мешает проведению реформ».

Минувшим летом, накануне второго тура президентских выборов в редакции были заготовлены и даже набраны два варианта передовой статьи: одна должна была называться «Историческая победа реформаторских сил», другая — «Историческая победа патриотических сил». Соответственно, заранее приготовили и два разных портрета: на одном — поднявший правую руку, улыбающийся старый президент, на втором — взмахнувший левой рукой и тоже улыбающийся новый президент. Второй вариант не понадобился, и Борзыкин спрятал его, на всякий случай, в сейф. Но не успели опомниться от больших выборов, как уже подоспели свои, губернаторские, и все началось сначала.

Бывший Владилен, а теперь Влад Борзыкин имел все основания опасаться прихода к власти в области левого кандидата. Дело в том, что в августе 91-го он чересчур активно клеймил снятого тогда с должности Твердохлеба, при этом бил себя в грудь на страницах новоявленного «Свободного Юга», убеждая читателей и самого себя в том, что у газеты и лично у него, Борзыкина, нет ничего общего с такими «попутчиками путчистов», как этот самый Твердохлеб. Именно благодаря этим публичным заверениям Борзыкин вскоре под шумок приватизировал оказавшуюся вдруг ничейной партийную собственность в виде целого этажа в Газетном доме, редакционной мебели, компьютеров и прочей техники, а также двух автомобилей и вполне приличной библиотеки. Все теперь устраивало его в жизни, и он просил Господа Бога, в которого по новой моде стал как бы верить, чтобы больше уже ничего не менялось. И несколько лет вроде так и шло — сколько ни билась презираемая Борзыкиным оппозиция, ничего не менялось, и стало уж совсем казаться, что новая власть навсегда, как вдруг эти выборы. Для чего, зачем? И кому они вообще нужны? Была бы его воля, он бы их немедленно отменил под тем простым предлогом, что время непростое, тяжелое, надо работать, а не выборами заниматься.

Теперь вплотную к раздобревшей физиономии Борзыкина приблизилась новая угроза — возвращения проклятых им (возможно, слишком поспешно и необдуманно, теперь-то он это начинал понимать) коммунистов. Конечно, напрямую это Борзыкину и его газете ничем таким уж не грозило — собственность вряд ли отберут, с работы уж точно не снимут. Хотя черт его знает, как еще повернется… Но все равно, чувство было поганенькое, Борзыкин привык быть на виду, в первых рядах, в числе лиц, приближенных к власти. С возвращением Твердохлеба рассчитывать на такую приближенность никак не приходилось.