Я был чрезвычайно горд открытием, я даже не постеснялся доложить о нем на ближайшей коллегии. Мои старания были оценены, про Трою министра Школьника узнал весь Минкульт. Но вот беда: за его пределами все осталось по-прежнему. Моя реконструкция не уничтожила анекдот, зря я старался. Черная магия хохмы перевесила все мои разоблачения. Единственным, кто потом извлек пользу из моего открытия, оказался мой преемник Колюня Соловьев. Как мне потом рассказали, он распорядился моей находкой с максимальной для себя выгодой: восстановил отдельный вход, сделал в пустующих комнатах ремонт за казенный счет и устроил в бывшей прачечной что-то вроде приватного бордельеро.

Теперь, после разговора с Лаптевым, я понимал, что это была еще резервная тюрьма для юных заложников. Убежище-два, как его называли, прямо у Колюни под боком. Очень удобное место. Главное, подготовить его можно в любое время: выгнать девок, поселить деток. Но до того, конечно, сменить постельное белье.

– Направо, – сказал Каховский. – Теперь прямо под арку в переулок и едем-едем-едем вдоль всей этой махины.

– Ист дас шон айн руссиш министериум фон культур? – Сидящий за рулем Ханс уважительно покосился на богато иллюминированное длинное здание. – Это есть уже ваше культурминистерство?

– Найн, – ответил Каховский. – Что вы! Культур-мультур у нас вечно в загоне. Ну и домик ей, соответственно, выдали на отшибе, чтоб знала свой шесток… Так что пока это еще Минэнерго. Видите, сколько лампочек вокруг? Энергии они на себя не жалеют.

Следующим оказался дом не таких внушительных кондиций, но вполне солидный и вальяжный. К культуре он, однако, тоже не имел никакого касательства – то был многоэтажный Комбинат питания все того же Минэнерго. В глаза нам бросилась крупная вывеска «Принимаются заказы на проведение корпоративных торжеств».

– Мы здесь в две тысячи первом бизнес-ланч заказывали, для китайской делегации, – с ностальгическим вздохом сообщил бывший олигарх, проводив взглядом вывеску. – Скромно, на двести мест. Когда они чуяли халяву, то всегда кодлой набегали. Типа по обмену опытом. Не кормили их дома, наверное… Ага, Ханс, вот и Минкульт, сюда… Смотрите-смотрите, у них там чего, карнавал? И освещеньице забабахали – будь здоров! Сколько раз мимо проезжал, сроду я здесь такого не видел… Не пойму, что за тусовка, чего они орут…

Хотя черно-серый дом Минкульта по числу лампочек иллюминации здорово отставал даже от Комбината питания, вокруг восьмиэтажки и впрямь было настолько светло, как будто сюда пригнали штук пять киношных лихтвагенов с прожекторами. Но никаких прожекторов не было: просто-напросто на здешней автостоянке, отмеченной покосившимся знаком «Только для машин МК РФ», вовсю пылал чей-то перевернутый вверх дном «членовоз» – не то «Лексус», не то целый «Роллс-ройс». За компанию к автомобилю кто-то варварски поджег еще пару ни в чем не повинных елок, которые угораздило вырасти у парадного входа в здание.

Народа вокруг было полно, но никто, кажется, не стремился заняться пожаротушением. Наоборот, в дыму радостно метались разноцветные тени; слышались дикарские вопли и звон разбиваемого стекла. Наш путь пролегал правее шабаша, однако мы легко могли бы подъехать вплотную и нас бы не заметили. Все вокруг – и двуногие, и четвероногие, и нападающие, и обороняющиеся – были заняты исключительно друг другом.

– Вас ист лос? – удивился австриец, потихоньку выруливая так, чтобы все-таки быть от толпы подальше. – Штрайк? Демонстрасьон? Революсьон? Ауфштеен фон циркус? Это есть восстание цирка?

Зря я опасался, что к неглавному входу в убежище-два нам придется прорываться с боем, через кордоны охраны. Похоже, всех наличных секьюрити и всех собак спешно перебросили к центральному подъезду, где творилось что-то невообразимое, из рук вон выходящее. Не на карнавал это смахивало, и совсем не на цирк, а на форменный дурдом. Точнее, на «революсьон» в дурдоме.

Самыми понятными в толпе были сине-черные секьюрити с собаками, однако те и другие оказались тут в явном меньшинстве: их колотили со всех сторон. Самыми яростными выглядели парни и девицы в безразмерных хламидах, которые ожесточенно размахивали дубинками. Десятка три бойцов, одетые а-ля Че Гевара – банданы, береты, полувоенные френчи, а заодно зачем-то красные пионерские галстуки, – забрасывали охранников какими-то необычными снарядами; это были определенно не гранаты, поскольку, встретив препятствие, они не взрывались, а лопались, разбрызгивая нечто красное и желтое. Самый бравый вид имела гвардия, затянутая в черную кожу, но бойцовские их качества сильно проигрывали униформе: дрались они самозабвенно, но не слишком эффективно, а вместо атакующих криков издавали сомнительное тонкое мяуканье.

Время от времени над толпой, перекрывая крики, лай и мяв, разносился командный голос, усиленный мегафоном.

– Когда я услышу слово «культура»? – надрывался голос, непринужденно переходя с брани на пафос и обратно. – Да никогда я здесь не услышу слова «культура»! С вами не может быть никакой культуры, кроме триппера! Вы ржавые листья на ржавых дубах! Вы мертвое эхо друг друга! Вы помните? Вы все, конечно, помните!.. Куда же ты, дурашка? Вот тебе, фарисей! – Голос прерывался сочными звуками плюх. – Получи еще одну, пироманьяк!.. О возлюбленные мои чада, приходя, включайте свет! Вот лозунг – мой и солнца! Больше света, и спасены будете!.. Куда побежал, блондинчик? А по морде?

Этот голос мне уже доводилось слышать. Неужели он?

– Притормозите, Ханс, – попросил я Шрайбера, – и чуть-чуть сдайте назад. По-моему, я узнаю их вождя… Еще пару метров. Стоп. Посмотрите-ка на этого, с эффектной козлиной бородкой! Ну который сейчас как раз дубасит мегафоном вон того красавца… Я знаю этого бородатого!

– Вер ист да? – озадачился австриец. – Он есть с нами? Мит унс? Хельфершельфер? Дер сообщник? Союзник?

– Выходит, так, – кивнул я. – Поздравляю, господа, с нами бог. Не бог весть какой крупный, даже, скорее, мелковатый. Зато, смотрите: наказывает, как большой. И еще умеет объявляться в нужное время и в нужном месте. Прямо настоящий «бог из машины»!

– Кстати, тот, кого он сейчас наказывает, – присмотревшись, заметил Каховский, – мой бывший сосед по Жуковке. Хозяин той самой дачи. Думаю, божья бригада справится сама, у них явный численный перевес. Надо выручать детей, пока нас не засекли. До конца телешоу, между прочим, тридцать пять минут осталось…

Вход в бывшую прачечную нашелся там, где указал Школьник. Неприметная дверца под цвет черного цоколя с тыльной стороны здания. На ней табличка с черепом-костями – трансформаторная якобы подстанция. Но рядом, метрах в десяти, запаркован «мерс»: больно жирно для электриков… Конспирации – ни на грош.

От Школьника я узнал еще кое-что про эту дверь. Открывалась она внутрь, замки имела пустяковые. А если заманить кого-то с той стороны, дверь можно превратить еще и в неплохой ударный инструмент. Нам оставалось решить, чем заманиваем.

– Худсамодеятельности – минимум, – предупредил я свою команду, как только мы выгрузились из машины и подошли к двери. – Все-таки очаг культуры, здесь лажу могут и просечь. Скажут: «Не верю!» – и что нам потом, на репетицию уходить? Короче, соли мы не просим, про бензин не спрашиваем. Нужны простые объединяющие крики, доходчивые и популярные в народе.

– «Грабят! Насилуют!» – без раздумий предложил Каховский. – Популярней некуда, по-моему.

– Не годится, – забраковал я. – На такие вопли народ выманить сложно. Разве что тех, кто хотел бы не помочь, а поучаствовать.

– Филляйхт, «фойер»? – осторожно подал идею Ханс. И я, по-прежнему не зная немецкого, понял его слова без перевода.

– Решено, мы орем о пожаре, – объявил я. – К тому же с той стороны уже прилично горит, поэтому нам поверят… Начинаем крики на счет «раз», а когда услышим, что кто-то поднимается из подвала, выбиваем двери по взмаху моей руки… Р-раз!

– Горим! – завопил Каховский. – Эй, пожар! Пожар, слышите?