– В случае «консервов» они выкатят неустойку, – с солдатской прямотой бухнул я. – Причем не только колготки с губной помадой, но и стиральные порошки, и дезодоранты, и моторное масло… Да почти все. Мы потеряем две трети заработанного. Финансы эти, разумеется, не мои, а телеканала. В общем, пусть Совет директоров решает, мое дело – подчиняться.

Если бы мне удалось проникнуть в черепушку Ленца, я бы наверняка увидел, как мозг-калькулятор, дымясь от напряжения, просчитывает варианты. Прямой эфир в наши дни опасен, даже если это игровое шоу. Отказ от прямого эфира – невыгоден. В который уже раз калькулятор прикидывал, какое из зол меньшее. До сих пор всегда побеждала выгода. В Совете директоров хоть и не любили рисковать, терять деньги не любили еще больше. Пусть «Угадайка» – ложка дегтя в бочке Media, но за этот деготь классно башляют.

– Хорошо, Лев Абрамович. – Машинка в голове Ленца трещала дольше обычного, однако все же выдала правильный результат. – Ничего не будем менять. Раз уж здоровье вам позволит…

– Оно мне позволит, – сказал я, стараясь не выказать удовлетворения. – С ним я всегда договорюсь. Чего не сделаешь ради благосостояния родного телеканала!..

Разговор с Ленцем изрядно меня вымотал. Когда в интриганстве не упражняешься ежедневно, потом сильно устаешь. Насвистывая «Несите бремя белых» – гимн Добровольческой армии генерала Деникина, – я проковылял на кухню, открыл банку сардин и всю ее съел. Сделалось полегче. Начальство стало выветриваться у меня из головы. От разговора с Ленцем, правда, осталась какая-то одна нехорошая мысль, и я ее старательно давил, пока устраивал смотр припасам и выбирал, что бы еще по-тихому слопать для поддержания здорового духа в не очень здоровом теле. Когда же я расслабился с фруктовым желе, мысль пробилась наружу.

Утреннее нападение не было случайным, признал я. Меня и впрямь поджидали. Те парни из кустов не были простыми гегемонами. И дрались оба как-то очень здорово, и удирали технично, и грабить меня даже не пытались. Болтовня про то, как меня заказали злобные конкуренты с других шоу, – это, понятно, страшилка для Ленца. Ни обаятельный Саша Гуревич, ни хамоватый Буба Кудасов, ни даже крутой донельзя Максим Галкин не устроят коллеге такой подлянки. В своей среде мы действуем тоньше. Пустить слушок? Бывает. Задушить в объятьях? Сколько раз. Послать громил? Никогда. Чревато. Нарушивший конвенцию не найдет работу ни на одном из каналов, включая дециметровые… Но ведь кто-то же науськал на меня эту парочку профи!

Темнота. Тишина. Теснота. Где я? Что со мной? Не знаю. Не вижу. Не пойму. Латинская мудрость, выручай Виктора Ноевича! Помогай, миленькая, выводи из тупика. Я ведь, пока был редактором, вовсю тебя пестовал: и девиз газеты взял на латыни, и сотрудников заставлял брать афоризмы из латинян, и даже абсолютно незаконно уволил корректора за опечатку в слове justitia… Так, спокойно: когито эрго сум – мыслю, следовательно, существую. Это про меня. Маленький плюсик. Дум спиро, сперо. Пока дышу, надеюсь. Тоже про меня. Еще один плюсик. Но дышится трудно – это ми…

Че-е-е-ерт, да меня же похоронили! Сволочи, мерзавцы!

Я понял, наконец, что лежу на боку, прижав руки к животу, согнув колени, и почти не могу пошевелиться. Вот и разгадка, подумал я. Где я? Однозначно в могиле. Проклятые Сусанна с Сергиенко, пользуясь моей беспомощностью, запихнули меня под газон, как раньше Звягинцева. Но его хоть мертвым прикопали, а со мною решили не возиться, и вот я жив! Ужас. Ужас. Ужас. Я пока мыслю, существую, живу и надеюсь, но на все эти дела времени мне отпущено совсем чуть-чуть. Под землей не прожить, если ты не крот или червяк. Очень к месту я вспомнил историю писателя Гоголя Николая Васильевича, которого вот так же, дуриком, зарыли живым. Приняли, идиоты, летаргию за смерть, хотя классик их сто раз предупреждал: проверяйте, гады, проверяйте. Как же! А потом, когда вскрыли могилу через много лет – глядь: а Гоголь на боку! Ворочался, бедный, страдал до последнего… Вот и я лежу на боку, все точно совпадает. И левой пятке почему-то холоднее, чем правой. Да еще и гроб у меня идиотский – даже на спину толком не повернешься. Детский, что ли? Откуда они тут взяли детский? Или это коробка из-под телевизора? Нет, затылком чувствую, плечом, спиною, что это никакая не коробка. Форма не та, стенки твердые, пахнет бензином…

Бензином? Стоп! Откуда под землей бензин? Думай, Виктор Ноевич, думай. Сам по себе он завестись тут не может, аэродромов поблизости нет, сто процентов. Значит, или это не бензин, или ты не под землей. Аут бене, аут нихиль.

Я сделал немыслимую попытку переменить позу, чтобы вывернуть голову поближе к запаху. Колени почти уперлись в лицо, а локти остались где-то за спиной. Цирковой акробат был бы этому рад, но медведь – дело иное… Откуда приблудилась цитата? Из Тацита? Из Горация? «Эксеги монументум?» А при чем тут медведь? Ладно, потом додумаю. Главное, не из Маяковского. Тем более, что сейчас для меня колени важнее всех стихов в мире. Колени надо медленно-медленно, осторожно-осторожно переместить к левому боку, локти – к голове, голову направо, только бы усами не зацепиться за что-нибудь… Ййеесть! Мой нос получил сколько угодно бензиновой вони, зато глазам достался просто царский подарок – узенькая, тончайшая полосочка света!

Поздравляю, Виктор Ноевич! Ты еще не под землей. Бензин, теснота и близкий свет – это не могила, а багажник машины. Который, конечно, тоже может стать могилой для бывшего редактора «Свободной газеты», но не сию минуту. Багажники не герметичны. Значит, тут пока можно мыслить. Можно дышать и на что-то надеяться. Какой-то из двух Диогенов – то ли Лаэртский, то ли Синопский – вообще жил в бочке, и ничего, даже философствовал. А Виктор Ноевич Морозов остаток дней проведет в багажнике и оттуда подарит человечеству пару истин.

Вопрос не в том, подумал я, сможет ли Виктор Ноевич отсюда вразумить род людской. Вопрос в том, сколько ему тут осталось.

Давай прикинем логически. В багажник меня сунули не случайно. Стало быть, у Сусанны с нибелунгом есть насчет меня план. До того, как провалиться в темноту, я успел понять, что они планируют устроить мне несчастный случай. Но что они удумали конкретно? Едва ли они решили уморить меня тут же, на месте: труп в багажнике – это не похоже на случайную жертву фатума. Это даже на нормальное самоубийство не тянет. Самый тупой из ментов легко сообразит, что Виктору Ноевичу Морозову незачем сводить счеты с жизнью таким странным способом – залезать в чужой багажник, захлопываться и умирать от голода…

Я бы, кстати, сейчас поел. Хотя бы пельменей со сметаной, а еще лучше – тарелочку грибного супца… Хорошо, я согласен на домашний борщ. Я готов на харчо из общепита. На бульон из кубиков. На любое съедобное по разумной цене. На любую съедобную гадость. Что я больше всего ненавижу? Из еды – биг-маки, а так – сканворды и балет. Обещаю и клянусь: если выйду живым из этой переделки, сделаю фатуму подарок. Принесу ему искупительную жертву. Совершу подряд три нелюбимых дела – съем подметку-котлетку из «Макдональдса», схожу на какой-нибудь балет и разгадаю сканворд. Только бы спастись! Виктор Ноевич Морозов много уже сделал в этой жизни, но далеко не все. Я еще не готов стать персонажем криминальной хроники. «Трагический случай на сорок девятом году жизни и на тринадцатом километре от кольцевой…» Нет, не хочу.

Интересно, что они насчет меня задумали? Если сделать еще одно усилие и передвинуть ухо к полоске света… если представить, что они где-то рядом с машиной или хотя бы неподалеку… Нет, ничего не слышно. Вода, кажется, где-то капает. Кап-кап-кап… Или это кто-то издали идет – топ-топ-топ? Или мне все это мерещится? Нет, как будто далеко, на пределе слышимости какое-то движение есть… Точно: дверь хлопнула. Это действительно шаги! Замри, Виктор Ноевич, закрой глаза, притворись дохлым кузнечиком. Если они сейчас откроют багажник, лучше не подавать признаков жизни. Чтобы не провоцировать у них желание ее отнять… Вот они, встали возле багажника. Открывают? Не открывают? Тьфу ты, как сердце бьется. Похоже, аритмия. Будет совсем глупо просить у них смерить мне давление…