Бывший редактор молодецки подкрутил усы:

– Читали меня? Мои передовицы? Мою рубрику «Меа кульпа»?

– Ну, скорее, наслышан о вас, – немного разочаровал я его. – От жены, Елены Лаптевой. Она когда-то работала в вашей газете. Правда, Лена считала вас кабинетным работником и никогда не говорила, что вы склонны к авантюризму…

– Ну какой же я авантюрист? – вздохнул Морозов. – Лена права. У меня, что называется, игноти нулла купида – нет тяги к приключениям на свою голову. Вы мне только дайте редакторский кабинет, и я из него не выйду до пенсии. Самому надоело бегать от ментов с этими чертовыми газетами. Это вам вот хорошо: арестовали кого надо, браслеты надели, и можно ехать отдыхать.

– Отдых – это да. Отдых мы очень уважаем, – мечтательно подтвердил я. – Часов эдак десять глубокого здорового сна, и чтобы выключить телефон…

Услужливый поганец мобильник тут же проиграл мне «Темную ночь».

– Ты где? – деловито спросил Сердюк. – Тебе до центра сколько добираться? Час? А быстрее никак не можешь? Давай, Макс, шевелись, ты нам нужен позарез, в гробу отдохнешь!

С прошлого раза обстановка не изменилась. Все та же комната пять на шесть. Замызганные стены, грязноватые пол и потолок. Одна тусклая лампочка, обвитая старой лентой от мух. Два окна с грубо приваренными решетками. Глянцевый поясной портрет президента Волина на одной стене. На другой – ветхий плакат с трехглавой гидрой мирового терроризма, издыхающей под милицейским сапогом. Два стула, стол. Майор за столом.

В отличие от всей обстановки, майор был не тот, что раньше. Прежний – пожилой, узкий в плечах, костистый и разболтанный, словно складной метр, Елистратов, – все уже про меня понял и оттого не доставал по-глупому. Новый был хоть и моложе с виду, зато гораздо шире в обхват и как-то намного массивней. Когда он шевелил головой, то делался чрезвычайно похож на офисный аппарат для горячей штамповки. Такой мы смеха ради купили у японской «Ниппон эйгася» на «Экспо-2000», чтобы он у нас прямо в холле первого этажа шлепал значки, брелоки, кофейные стаканчики и прочую мелкую дрянь. Тех денег, которые мы шутя отдали японцам, сейчас мне бы хватило на год нормальной жизни, а то и полтора.

– Ну че, – сказал майор, – садись, олигарх, давай знакомиться. Я – Липунов Никита Вадимович, а ты у нас, значит, будешь типа Каховский Сергей Михайлович, условно-досрочно освобожденный из мест лишения по ходатайству… с учетом предварительного… угу… без права выезда за пределы… русский, разведенный, зарегистрирован по адресу… В натуре, что ли, русский? И прям совсем-совсем не еврей?

– На одну восьмую еврей, – немного утешил я его, устраиваясь на привычно-скрипучем казенном стуле, – куда же нам без них? По линии прадедушки, торговца скобяным товаром, купца первой гильдии города Серпухова… А вы, гражданин майор, извините, что, генеалогией интересуетесь?

– Угу, – пробурчал Липунов. – Гинекологией.

Он взялся шуршать бумажками, разложенными на столе перед ним. Я же тем временем сам с собою заключил пари насчет ближайшей четверти часа. По моим прикидкам, сперва должна была последовать небольшая художественная речь о росте преступности в нашем районе и бедственном положении милиции. Просить у меня денег Никита Вадимович начнет минуты через три, а угрожать – через пять. Елистратов, его предшественник, при первом нашем свидании по-стариковски тянул резину едва ли не полчаса, пока не дошел до сути. Но этот, помоложе и попрытче, урежет обязаловку втрое.

Плохо я думал о гражданине майоре! И клянчить, и угрожать он принялся почти одновременно, без преамбул – минуты не прошло.

– Тут у нас, короче, в районе досуговый центр организуется, – сказал он, не поднимая головы от бумажек. – Ну там сауна, бильярдная, бар, киношка, спортзал… типа чтобы работник правопорядка мог культурно расслабиться в свободные от службы часы. Идея клевая, но, сам понимаешь, кой-чего для нее не хватает. Как думаешь, условно-досрочно освобожденный гражданин Каховский Сергей Михайлович, чего?

Очень мне не хотелось задираться сейчас с майором. Ни у кого язык не повернется обозвать Каховского жадиной-говядиной. Сколько я денег раскидал по разным благотворительным фондам – не сосчитать. До последнего, пока ФНС не вытрясла из меня все до грошика, я изворачивался, но хоть как-то еще подпирал несколько интернатов, два театра, картинную галерею, литературную премию… Но попрошаек наглых я всегда ставил на место: и в те хлебные времена, когда от денег ломились депозиты, и в теперешние, стесненные, когда всю мою текущую наличность обнимает один худой дистрофик-бумажник.

– Чего не хватает? – переспросил я. – Статейки, думаю, одной в Уголовном Кодексе РФ. «Принуждение к спонсорству при отягчающих обстоятельствах».

Майор вскинул голову. Растерянность, промелькнувшая у него в глазах, быстро перетекла в раздражение и злость. Похоже, старик Елистратов не предупредил его о степени моего упрямства. Забыл. Либо нарочно подкузьмил прыткого коллегу.

– А вот я щас пометочку тебе сделаю, хочешь? – предложил Липунов. – «Нарушение режима условно-досрочного освобождения». Напишу, к примеру, что ты не приходил сегодня отмечаться. Пометка – раз, пометка – два, и ты уже опять в Бутырке… А хочешь, прямо щас в обезьянник отправлю? Мне тут без вопросов найти свидетелей, что ты драку затеял со мной при исполнении.

Я сложил руки и протянул их майору.

– Вяжите, гражданин начальник, – объявил я. – Вы тут главный, вам видней… Только не удивляйтесь, если к вам вскорости явятся гости с «Радио Свобода», «Би-би-си» и «Си-эн-эн». Они-то видели, что я сюда зашел, и время засекли. Нас, олигархов, на фу-фу не возьмешь. Разве я пришел бы к вам без страховки?

Блефовал я самым беззастенчивым образом. И «Би-би-си», и «Си-эн-эн», и даже «Свобода» давно забыли про Каховского. Меня помнили, пока судили. Меня поминали, пока сидел. Но стоило мне выйти, как у забугорных СМИ нашлись дела поважнее. Что, в общем, логично: по сравнению со многими у меня все еще не так плохо. Есть работа, жилье в Москве, на здоровье не жалуюсь. Счастливчик.

– Ты, это, кончай понты кидать. – Штамповальная машинка в майорских погонах сразу и резко сбавила обороты. Для некоторых пресса все еще была хоть дрянненькой, да властью. – Чихать я хотел на твоих журналюг! А бабок, между прочим, с тебя никто не тянет, больно надо. На вот, расписывайся тут в графе и вали отсюда… Условник, понимаешь, а туда же, круто-о-о-ой… Я у него, может, как у спеца, всего-то и спросить хотел, по-доброму, как нам лучше оформить, чтоб налоговка свои грабли не тянула…

– Никак, – сказал я. – Налоговка – она как медведица в берлоге. Или ее не трогать совсем, или бить промеж глаз наповал.

– Ха, промеж глаз! – загрустил майор. – Разве одни мы с ней сладим? Ну ты, Каховский, сказанул. Вот ежели бы, конечно, на нее всем гуртом навалиться: и мы, и ФСБ, допустим, и Дума там какая-нибудь, что ли… Так ведь хрен – каждый у нас играет за себя. Мы прям как не в одной футбольной команде, а в разных…

Трясясь в вагоне метро, по пути на Белорусскую, я думал о том, что гражданин майор, по большому счету, не так уж неправ. Если власть российская – один огромный организм, то творится в нем действительно фиг знает что. Полный раскардаш. Правое полушарие спорит с левым, печенка идет войной на селезенку, одна нога танцует гопак, другая – мазурку. Каждое ведомство с ума посходило: не просто тянет одеяло на себя, как обычно, а зубами рвет его у соседа… Какая уж там, извините меня, координация, какая уж там общая линия или, смешно выговорить, стратегия! Минэкономики с Минфином инвесторов зазывают, обещают льготы – а прокурорские с налоговыми тех же инвесторов грабят. В МИДе сидят сплошь чемпионы по гуманизму и пацифизму – а Минобороны то и дело кого-то бомбит, притом и в цель-то не всегда попадает… Мы как будто не страна, а хреновый оркестр, откуда слинял дирижер и каждая скрипка мнит себя первой. Эх, хотел бы я понять, о чем думает этот Волин! Раньше ведь, до его Великого Остекленения, он вроде бы кое-чего смыслил в макроэкономике и цифры не путал, да и разнобоя во всем, такого дичайшего, тоже не было. Кажется, будто капитан нашего судна заснул на мостике, а штурвал рвут друг у друга из рук корабельный кок и старший стюард…