– Слушаю вас. Что вы желаете приобрести?

Продавщица отпустила, наконец, крашеную мадам, и трое магазинных юношей стали вытаскивать за ней скрипящую гору пустых чемоданов. Сквозь стекло витрины я видел, как посыльные толпятся у припаркованного под окном «Вольво» мадам. Они кое-как запихивали покупки в багажник и ногами отлягивались от лохматого собачьего страшилища. Потом машина с визгом умчалась.

– Сумку желаю, – сказал я грустно и ткнул в первую попавшуюся.

Шопинговать мне отчего-то расхотелось. Настроение резко упало. И дело было не в слове «чучело», которым меня припечатала мимолетная красотка, уехавшая вдаль с грудой новеньких чемоданов и злой собакой. Сердце мое заныло от непонятной тоски. В животе моем заурчало от нехорошего предчувствия. Нос мой уловил в воздухе тонкий скверный запашок близкой беды.

Предчувствие, сердце и нос не обманули. Нас с сестрами и нашу обитель Света разделяло еще два квартала, а запашок беды превратился в устойчивый и тяжелый запах пожара. Прогулочный шаг мы сменили на шаг деловой, потом на легкую спортивную пробежку, а последнюю стометровку до дома я уже преодолевал в резвом темпе, подобающем не столько богу, сколько скаковой лошади.

Но мог бы, собственно, уже не торопиться. Дома не было.

Даже пролетариев всех стран не соединишь за три копейки, а уж организовать Объединенные Нации тем более стоит денег с большими нулями. Потому-то и охрану первого лица ООН содержат не скупясь. До сегодняшнего утра я мог судить о бюджете службы секьюрити, главным образом, по зарплате моего приятеля, которой он от души похвалился еще вчера, сразу после нашей встречи.

Теперь же, уставясь в экран, я окончательно понял: нации не экономят на безопасности объединенного генсека. Недаром Сердюк сейчас разыгрывал из себя Али-Бабу в золотом погребе Магриба. Мне же следовало округлять глаза и восхищенно цокать языком.

– Детка, хорош пыжиться, – разозлился я наконец. – Лопнешь. Как и всякий совестливый буржуй, ты должен слегка стыдиться окружающей тебя безумной роскоши.

– Стыдно – это кому нечего показать, – объявил мне Сердюк, – а нам есть что. Возьми крупный план. Ну как тебе картинка?

По уровню хайтековской экипировки охрана генсека ООН опережала нашу Контору на год, как минимум. А то и на два – если судить о качестве следящей техники. На таком удалении объектива от объекта мы получали на мониторе цветную картинку дивной четкости. Причем находились мы в центре Москвы, со всеми ее электрическими полями и безумными радиопомехами, а Шрайбер с мини-телекамерой занял позицию на горочке примерно за километр до «Жуковки-Люкс». Действовал он быстро. Получаса еще не прошло, как Сердюк передал ему, куда ехать, – и вот уже охранник прибыл на место и застопорил авто якобы с целью мелкого ремонта.

Камера лежала на капоте под видом ящичка с инструментами. Пока австриец, симулируя бурную деятельность, озабоченно сновал вокруг машины то с масленкой, то с отверткой, то с разводным ключом, мы могли дистанционно управлять всеми тремя объективами – в том числе одним инфракрасным.

Изображение у нас на мониторе было безупречным. Сердюк имел все основания хвастать аппаратурой ооновских секьюрити. А поскольку Шрайбер нашел высокую точку обзора, нам удалось разглядеть и нужную дачу за стеной, и даже полдома на соседнем участке.

Но во многом знании есть, увы, многие печали. С каждым крупным планом таяли наши надежды. То, что мы теперь наблюдали, сводило шансы пусть не к нулю, но к довольно жалкой цифре. Окажись со мной ребятки Рябунского – и тем бы не посчастливилось так легко проникнуть внутрь. Впрочем, о спецназе следовало забыть вовсе: все получившие выговор Голубева автоматически лишались права пользования «подстанцией» на месяц или три – в зависимости от тяжести проступка. Мой позывной «два сорок два» был блокирован с той минуты, как за мной закрылась дверь генеральского кабинета.

К сожалению, поселок «Жуковка-Люкс» охраняли намного тщательней, чем «Усково-3». Кирпичная стена по периметру смотрелась гораздо неприступнее благодаря столбикам лазерной сигнализации, которые поганками выглядывали из-под земли через каждые десять метров.

Не довольствуясь чудо-сигнализацией, тамошняя охрана двигалась вдоль забора на поводках у здоровенных барбосов. При этом дежурные при воротах не проверяли документов въезжающих, зато тщательно рассматривали лица тех, кто сидел за рулем: вероятно, охране был лично известен каждый. Едва ли какому-нибудь незнакомцу удалось бы без ущерба для здоровья попасть внутрь.

– Да-а, такую крепость только с артиллерией брать, – горестно посетовал Сердюк. – Будь мы сейчас в Нью-Йорке, я бы тебе хоть систему «Пэтриот» добыл, с тройным боекомплектом. Про кадры я уж не говорю, не вопрос! Человек двадцать легко бы снял с охраны Генассамблеи. Там пятьдесят лишних долдонов с во-о-от такой квалификацией только чипсы трескают и диетколой забулькивают!.. Но здесь могу тебе одного Шрайбера уступить, а дальше все, край, кадры кончились. Ты ж понимаешь – оголить босса мне никак…

По закону подлости, участвовать в самом главном сражении дня Сердюку было нельзя. Пока не начнется спектакль, вломиться на дачу Музыканта мы не могли. Спугнем Фокина – все пропало. План Волина жестко связывал во времени два освобождения: детей – на даче, а его самого – в театре. Сердюку полагалось быть при Козицком, в Большом, чтобы обеспечить Волину выход из ложи. Дюссолье должен был сопроводить беглеца в «Останкино». А Палинке предстояло дежурить с той стороны дверей в ложу и усыплять бдительность президентского конвоя. Таким образом, мне доставался один помощник.

– Если бы как-нибудь незаметно вас вдвоем через стену закинуть, – бормотал мой приятель, переключая камеру то на ворота, то сразу на дачу… Чтобы р-раз – и вы еще здесь, за периметром, а потом вы р-раз – и уже там. Внутри-то все проще, когда вас не ждут. Пять человек против вас двоих, плюс фактор внезапности. Ты не гляди, что австриец на вид такой рыхлый. Он четверых завалит, проверено, а тебе всего один останется. Ну или два, если, скажем, двух ихних собак принять за одного человека.

Число охранников внутри дачи нам удалось посчитать не без помощи той же техники. Понятно, что за километр даже инфракрасный объектив камеры Шрайбера мог не учуять всего, но общий расклад по тепловым пятнам был примерно ясен. Пять больших силуэтов – охрана или обслуга. Два силуэта поменьше – дети. Два еще меньше – собаки. Кстати, о двух псах, отцовских овчарках, рассказала и дочь Музыканта. Худо-бедно она описала Изюмову еще расположение комнат, но прочей конкретикой не владела: последние года полтора на даче она не жила, а про пленных детей узнала – как она сама выразилась – случайно. И вроде бы отец еще не в курсе, что она знает. Хорошо, если так. Но в любом случае я дал совет Изюмову девушку спрятать. Надеюсь, слова мои дошли до божественных ушей Нектария Судьбоносного или как его… Хотя нет, кажется, у него в титуле было что-то со светом. Светолюбивого? Светофорного?.. Ох, похоже, я не выспался, башка туго варит…

– Макс, Макс, ты чего, заснул? – Сердюк больно толкнул меня в плечо. – Не дрыхни, старик, тут у Василь Палыча образовалась шикарная идея, просто бьютифул! Василь Палыч, можно, я озвучу ее сам, попроще для его мозгов?

Оказывается, я все-таки задремал на пару минут, и за это время и. о. генсека ООН додумался до очевидной вещи. Наверняка Козицкий изложил все мягче, без экстрима, но в исполнении Сердюка опять получился голливудский боевик с оттенком фильма ужасов. Значит, Шрайбер проследит за машинами дачников, которые выезжают за ворота «Жуковки-Люкс». Надо выбрать, чтоб за рулем был одиночка, как-то перехватить его на дороге. Дальше – пару раз по морде, ствол к виску, и в нужный момент в этой же машине заехать на территорию противника. Охрана помнит водителя в лицо, а про то, что сзади сидят не самые добрые его друзья, объявлять не надо.

– Главное, найти местного! – радовался Сердюк. – Местного, понимаешь? И на его плечах вы въедете куда угодно, хоть под самые их окна, без проблем… Эй, Макс, ты куда уставился? Левее бери, левее! На черта тебе сдался соседний дом? Видишь, там нет никого: на инфракрасном – ни одного пятна.