Сократ подчеркивал, что он не мудр, что он не обладает истиной, а только
ищет ее, исследует и любит. Он объяснял, что это и выражено словом
«философ», т. е. любящий мудрость, ищущий ее, в противоположность
«софисту», т. е. мудрецу-профессионалу. Если бы он когда-нибудь заявил о
том, что политики должны быть философами, он мог бы иметь в виду только
одно: отягченные дополнительной ответственностью, эти люди должны искать
истину и осознавать свою ограниченность.
Во что превратил это учение Платон? На первый взгляд может показаться,
что он его нисколько не изменил, потребовав, чтобы суверенитет
государства обеспечивали философы, тем более, что философов он определял
как любящих истину, в точности повторяя Сократа. Однако в
действительности внесенные Платоном изменения огромны. Любящий — уже не
просто скромный искатель истины, а гордый ее обладатель. Он —
вышколенный диалектик, способный на интеллектуальную интуицию,
т. е. постигающий вечные небесные формы или идеи и общающийся с
ними. «Богоподобный, если не божественный»7.16, он высоко вознесен над обычными людьми, как по
своей мудрости, так и по своей власти. Идеальный философ Платона
приближается к всезнанию, к всемогуществу. Он —
философ-правитель. По-моему, вряд ли существует более разительный
контраст, чем контраст между сократовским и платоновским идеалами
философа. Это контраст между двумя мирами — миром скромного,
рационального индивидуалиста и миром тоталитарного полубога.
Требование Платона, чтобы правили мудрецы, обладатели истины, философы7.17, проистекает, разумеется, из
проблемы выбора и обучения правителей. В чисто персоналистской,
противоположной институциональной теории эту проблему можно было бы
решить, просто провозгласив, что правитель должен быть настолько мудрым,
чтобы уметь выбрать наилучшего преемника. Однако этот подход к проблеме
не очень удачен. Слишком многое зависело бы от неподконтрольных
обстоятельств, случайность могла бы разрушить будущую стабильность
государства. Поэтому попытка контролировать обстоятельства, предвидеть,
что может произойти, и подготовиться к этому, — такая попытка должна в
данном случае, как и во всех остальных, привести к отказу от чисто
персоналистского решения и к его замене институциональным. Как уже
говорилось, попытка планировать будущее неизбежно приводит к
институционализму.
V
Учреждение, которое, согласно Платону, должно следить за будущими
лидерами, может быть названо государственным министерством
образования. С чисто политической точки зрения, это учреждение — самое
важное в платоновском обществе, у него ключи к власти. По одной только
этой причине понятно, что по крайней мере высшие уровни образования
должны находиться под непосредственным контролем правителей. Существуют,
однако, и другие причины для этого. Одна из важнейших состоит в том, что
окончательное приобщение будущих мудрецов к высшим тайнам мудрости может
быть доверено только, пользуясь выражением Р. Кроссмана, «эксперту и …
бесспорно честному человеку», что для Платона означало — мудрейшим
адептам, иначе говоря, самим правителям. То же самое верно, кроме того,
для диалектики, т. е. искусства интеллектуальной интуиции, усматривания
божественных подлинников, проникновения в великую тайну, скрытую за
повседневным человеческим миром видимостей.
Что же требует Платон от этой высшей степени образования? Его требования
замечательны. Он требует, чтобы принимались лишь те, чей расцвет уже
миновал. «Когда же их сила иссякнет и не по плечу будут им гражданские и
воинские обязанности, тогда наконец наступит для них приволье…»7.18, а именно — им будет разрешено
вступить в священную область высшего диалектического обучения. Причина,
по которой Платон вводит это удивительное правило, достаточно ясна. Он
боится власти мышления. «Все великое неустойчиво»7.19 — в этом замечании Платон признается, что его
страшит влияние, которое может оказать философское мышление на человека,
не стоящего на пороге старости. (Все это он вкладывает в уста Сократа,
погибшего, защищая свое право на свободные беседы с молодежью.) Однако
именно этого нам и следовало ожидать, учитывая, что основная цель
Платона — задержать политические перемены. В молодости представители
высшего класса должны воевать. Когда же они состарятся для
самостоятельного мышления, они станут догматическими учениками и в них
вдохнут мудрость и авторитет, так что сами они станут мудрецами и
передадут будущим поколениям свою мудрость — учение о коллективизме и
авторитарности.
Интересно, как Платон видоизменяет это свое предложение в более позднем
и лучше продуманном фрагменте7.20. Теперь он не возражает, чтобы будущие мудрецы
приступали к подготовительным занятиям по диалектике в тридцатилетнем
возрасте, подчеркивая, конечно, что «требуется величайшая осторожность»
и что существует опасность «неупорядоченности, которая портит многих
диалектиков». Поэтому Платон требует «допускать к отвлеченным
рассуждениям лишь упорядоченные и стойкие натуры». Этими словами он,
безусловно, пытается приукрасить нарисованную им картину. Однако
основная тенденция остается прежней. Так далее в этом фрагменте мы
узнаем, что будущих лидеров не следует приобщать к высшему философскому
исследованию — к диалектическому взгляду на сущность блага — прежде, чем
они достигнут пятидесятилетнего возраста, пройдя множество испытаний и
преодолев искушения.
Таково учение, изложенное в «Государстве». Мне кажется, что нечто
подобное утверждается и в «Пармениде»7.21: ведь здесь Сократ изображен блестящим молодым
человеком который, окунувшись не без успеха в чистую философию, попадает
в беду, когда его просят объяснить более тонкие проблемы, связанные с
теорией идей. Старый Парменид прогоняет его, требуя более тщательно
изучить искусство абстрактного мышления, прежде чем предпринимать новую
попытку проникнуть в высшую область философских исследований. Похоже,
что Платон хочет сказать своим ученикам, умоляющим его о посвящении,
которое сам он считает преждевременным: «Даже Сократ был когда-то
слишком юн для диалектики».
Почему Платон не желает, чтобы лидеры были самобытными и инициативными?
По-моему, ответ ясен. Он ненавидит перемены и не хочет допустить, чтобы
возникла необходимость в переменах. Однако это недостаточно глубокое
объяснение платоновской установки. В действительности здесь мы
сталкиваемся с основной трудностью принципа лидера. Сама идея выбора и
обучения будущих лидеров противоречива. Вероятно, эту проблему можно до
некоторой степени решить в сфере телесного совершенствования. Вероятно,
не так сложно удостовериться в физической инициативе и телесной
храбрости. Однако секрет интеллектуального совершенства коренится в духе
критицизма и интеллектуальной независимости. Это приводит к трудностям,
непреодолимым для любой формы авторитаризма. Авторитарный правитель
предпочитает тех, кто повинуется ему, верит ему, подвержен его
влиянию. Однако из этого следует, что он выберет только
посредственность. Ведь те, кто противится, сомневается и смеет
сопротивляться, для него неприемлемы. Авторитарный правитель никогда не
согласится с тем, что самым ценным может оказаться тот, кто обладает
интеллектуальной смелостью, т. е. смеет бросить вызов его
авторитету. Конечно, власти всегда будут уверены в своей способности
обнаруживать инициативных. Однако под этим правители понимают лишь
способность быстро угадывать их намерения, что совсем не то же, что
инициативность. (Возможно, здесь мы проникли в тайну, связанную с
особыми трудностями выбора способных полководцев. Требования военной
дисциплины усугубляют обсуждаемые трудности, а пути продвижения по
военной службе таковы, что тех, кто осмеливается думать самостоятельно,
обычно отстраняют. Что касается интеллектуальной инициативы, то нет
ничего глупее, чем думать, будто тот, кто хорошо подчиняется, будет
также хорошо командовать7.22. Очень похожие трудности возникают в политических
партиях: «верный Пятница» партийного лидера редко становится его
полноценным преемником.)
