12. Дуализм фактов и норм
В настоящей моей книге я говорил о дуализме фактов и решений и
отмечал, следуя Л. Дж. Расселу (см. прим. 5 (3) к гл. 5), что этот
дуализм можно описать как дуализм предложений (propositions) и
предложений-проектов, или рекомендаций (proposals)D.ai. Использование такой
терминологии имеет важное достоинство — оно помогает нам понять, что
и предложения, фиксирующие факты, и предложения-проекты,
предлагающие линии поведения, включая принципы и нормы политики,
открыты для рациональной дискуссии. Более того, решение, скажем, о
выборе принципа поведения, принятое после дискуссии по поводу
некоторого предложения-проекта, вполне может носить пробный,
предварительный характер и во многих отношениях может походить на
решение принять (также в предварительном порядке) в качестве
наилучшей из доступных нам гипотез некоторое предложение,
фиксирующее факт.
Вместе с тем между предложением и предложением-проектом имеется
важное различие. Можно сказать, что предложение-проект некоторой
линии поведения или нормы с целью принятия его после последующей
дискуссии и решение о принятии этой линии поведения или нормы
создают некоторую линию поведения или норму. Выдвижение же гипотезы,
дискуссия по поводу нее и решение о ее принятии или принятие
некоторого предложения не создают в том же самом смысле
факта. Именно это различие, как я теперь считаю, послужило
основанием для высказанного мною ранее мнения о возможности выразить
при помощи термина «решение» контраст между принятием линий
поведения или норм и принятием фактов. Однако все это было бы,
несомненно, значительно понятнее, если бы вместо дуализма фактов и
решений я говорил о дуализме фактов и линий поведения или о дуализме
фактов и норм.
Терминологические тонкости, однако, не должны оттеснять на второй
план самое важное в данной ситуации, а именно — неустранимость
указанного дуализма. Каковы бы ни были факты и каковы бы ни были
нормы (к примеру, принципы нашего поведения), между ними следует
провести границу и четко осознать причины, обусловливающие
несводимость норм к фактам.
13. Предложения-проекты и предложения
Итак, отношение между нормами и фактами явно асимметрично: решившись
принять некоторое предложение-проект (хотя бы в предварительном
порядке), мы создаем соответствующую норму (по крайней мере, в
пробном порядке), тогда как, решив принять некоторое предложение, мы
не создаем соответствующего факта.
Асимметричность норм и фактов проявляется и в том, что нормы всегда
относятся к фактам, а факты оцениваются согласно нормам, и эти
отношения нельзя обратить.
О любом встретившемся нам факте, и особенно о факте, который мы,
возможно, способны изменить, можно поставить вопрос: согласуется ли
он с некоторыми нормами или нет? Важно понять, что такой вопрос в
корне отличается от вопроса о том, нравится ли нам этот
факт. Конечно, зачастую нам приходится принимать нормы в
соответствии со своими симпатиями и антипатиями. И хотя при
выдвижении некоторой нормы наши симпатии и антипатии могут играть
заметную роль, вынуждая нас принять или отвергнуть эту норму,
однако, кроме таких норм, имеется, как правило, множество других
норм, которые мы не принимаем, и вполне можно судить и оценивать
факты согласно любой из них. Все это показывает, что отношение
оценивания (некоторого неопределенного факта на основе некоторой
принятой или отвергнутой нормы) с логической точки зрения совершенно
отлично от личного психологического отношения (которое представляет
собой не норму, а факт) — симпатии или антипатии — к интересующим
нас факту или норме. К тому же наши симпатии и антипатии сами
представляют собой факты, которые могут оцениваться точно так же,
как и все другие факты.
Аналогичным образом факт принятия или отбрасывания некоторой нормы
некоторым лицом или обществом следует как факт отличать от любой
нормы, включая и ту норму, которая принимается или
отбрасывается. Поскольку акт принятия или отбрасывания нормы
представляет собой факт (и к тому же изменяемый факт), его можно
судить и оценивать с точки зрения некоторых (других) норм.
Таковы основные причины, которые требуют четкого и решительного
различения норм и фактов и, следовательно, предложений-проектов и
предложений. И поскольку такое различение проведено, мы можем теперь
рассмотреть не только различие, но и сходство фактов и норм.
Предложения-проекты и предложения, во-первых, сходны в том, что мы
можем дискутировать по поводу них, критиковать их и принимать
относительно них некоторые решения. Во-вторых, и к тем, и к другим
относятся некоторого рода регулятивные идеи. В мире фактов такой
регулятивной идеей является идея соответствия между высказыванием
или предложением и фактом, то есть идея «истины». В мире норм или
предложений-проектов соответствующую регулятивную идею можно описать
разными способами и назвать различными именами, к примеру
«справедливостью» или «добром». По поводу некоторого
предложения-проекта можно сказать, что оно является справедливым
(или несправедливым) или добрым (или злым). И при этом мы имеем в
виду, что оно соответствует (или не соответствует) некоторым нормам,
которые мы решили принять. Однако и по поводу некоторой нормы можно
сказать, что она является справедливой или несправедливой, доброй
или злой, верной или неверной, достойной или недостойной, и при этом
мы вполне можем иметь в виду то, что соответствующее
предложение-проект следует (или не следует) принимать. Приходится,
следовательно, признать, что логическая ситуация в сфере
«справедливости» или «добра» как регулятивных идей значительно
запутаннее, чем в сфере идеи «истины» — соответствия предложений
фактам.
Как указывалось в настоящей книге, эта трудность носит логический
характер и ее нельзя устранить при помощи введения какой-либо
религиозной системы норм. Тот факт, что Бог или любой другой
авторитет велит мне делать нечто, не гарантирует сам по себе
справедливости этого веления. Только я сам должен решить, считать ли
мне нормы, установленные каким-либо (моральным) авторитетом, добром
или злом. Бог добр, только если его веления добры, и было бы
серьезной ошибкой — фактически неморальным принятием авторитаризма —
говорить, что его веления добры просто потому, что это — его
веления. Конечно, сказанное верно лишь в том случае, если мы заранее
не решили (на свой собственный страх и риск), что Бог может
повелевать нам только справедливое и доброе.
И именно в этом состоит кантовская идея автономии в
противоположность идее гетерономии.