Платон быстро понял, что натурализм — слабое место в эгалитаристском
учении, и извлек из этой слабости максимальную выгоду. Сказать людям,
что они равны — значит затронуть их чувства. Однако это обращение к
чувству — ничто по сравнению с тем, что человек испытывает, когда
пропаганда внушает ему, что он превосходит других, а другие ему
подчинены. Верно ли, что вы по природе равны вашим слугам, рабам,
чернорабочему, который ничуть не лучше животного? Какой смешной вопрос!
По-видимому, Платон первым оценил возможности такой реакции и к
утверждению о естественном равенстве стал относиться с презрением и
насмешкой. Вот почему он так старался приписать натуралистические доводы
даже тем из своих противников, кто их не использовал. Пародируя,
например, речь Перикла в «Менексене», он настаивает на взаимосвязи
утверждений о равенстве перед законом и естественном равенстве: «В
основе такого общественного устройства лежит равенство по рождению, —
иронизирует он. — Мы же и все наши люди, будучи братьями, детьми одной
матери, не признаем отношений господства и рабства между собою;
равенство происхождения заставляет нас стремиться к равным правам для
всех, основанным на законе…»6.19.
Позже, в «Законах», Платон резюмирует свой ответ эгалитаристам в
следующем утверждении: «Для неравных равное стало бы неравным»6.20. Аристотель же развил это
понимание так: «Справедливость, как кажется, есть равенство, и так оно и
есть, но только не для всех, а для равных; и неравенство также
представляется справедливостью, и так и есть на самом деле, но
опять-таки не для всех, а лишь для неравных». Это утверждение фиксирует
обычное обвинение, предъявляемое эгалитаризму, — обвинение, состоящее в
том, что равенство было бы превосходным, если бы только люди были равны,
однако оно, очевидно, невозможно, так как они не равны, а потому и не
могут быть уравнены. Это реалистическое, на первый взгляд, обвинение в
действительности совершенно нереалистично, так как политические
привилегии никогда не основываются на природных качественных
различиях. Возможно, поэтому Платон не слишком верил в это возражение,
работая над «Государством», так как использует его лишь однажды, когда,
глумясь над демократией, он говорит, что она «уравнивает равных и
неравных»6.21. В остальных
случаях он предпочитает не спорить с эгалитаризмом, а просто о нем
забыть.
Резюмируя, можно сказать, что Платон никогда не преуменьшал значения
эгалитаристской теории, которую поддерживали такие люди, как Перикл,
однако в «Государстве» он ее совершенно не затронул — его нападки на эту
теорию не были прямыми и открытыми.
Как же Платон пытался утвердить свой собственный антиэгалитаризм, свой
принцип естественной привилегии? В «Государстве» он предложил три разных
довода, однако два из них вряд ли могут считаться серьезными
аргументами. Первый6.22 — это
вызывающее удивление замечание о том, что поскольку уже рассмотрены три
добродетели государства, то оставшаяся, четвертая, т. е. «заниматься
каждому своим делом», должна быть названа «справедливостью». Я не хотел
бы верить в то, что это рассуждение приведено как довод, однако,
по-видимому, это так, ведь «Сократ», главный участник описываемой
Платоном беседы, предпосылает ему вопрос: «Знаешь, почему я так
заключаю?». Второй аргумент интереснее, так как с его помощью Платон
пытается показать, что его антиэгалитаризм может быть выведен из
обычного (т. е. эгалитаристского) взгляда на справедливость как
беспристрастность. Я процитирую этот фрагмент целиком. Замечая, что
правители города будут одновременно его судьями, Сократ говорит6.23: «А при судебном
разбирательстве разве усилия их будут направлены больше на что-нибудь
иное, а не на то, чтобы никто не захватывал чужого и не лишался своего?»
— «Нет, — отвечает его собеседник Главкон, — именно на это». — «Потому
что это справедливо?» — «Да». — «Значит, и на этом примере можно
убедиться, что справедливость состоит в том, чтобы каждый имел свое и
исполнял тоже свое». Таким образом утверждается, что, в соответствии с
нашими обычными представлениями о справедливости, «иметь и исполнять
свое» является принципом справедливого суда. Здесь на смену второму
аргументу приходит третий (который мы рассмотрим позже), приводящий к
выводу, что справедливость состоит в сохранении своего собственного
места (или своего собственного занятия), причем это место (или занятие)
класса или касты данного человека.
Единственная цель этого второго аргумента состоит в том, чтобы внушить
читателю, что «справедливость» в обыденном понимании требует, чтобы мы
держались своего места, так как нам следует всегда удерживать то, что
нам принадлежит. Иначе говоря, Платон желает, чтобы читатели построили
следующее умозаключение: «Справедливо удерживать и использовать то, что
тебе принадлежит. Мое место (или мое занятие) принадлежит мне. Поэтому
будет справедливо, если я буду удерживать свое место (или заниматься
своим делом)». Этот аргумент так же безупречен, как и следующий:
«Справедливо, что некто удерживает и исполняет то, что ему
принадлежит. План похищения твоих денег — мой собственный. Поэтому будет
справедливо, если я буду придерживаться этого плана и постараюсь его
выполнить, т. е. украсть твои деньги». Ясно, что вывод, которого ждет от
нас Платон, — это всего лишь грубое извращение значения слов «чей-то
собственный». (Ведь реальная проблема в том и состоит, требует ли
справедливость, чтобы все, что в каком-то смысле «наше собственное»,
например, «наш собственный» класс, рассматривалось не просто как наше
владение, а как наше неотчуждаемое владение. Однако и сам Платон не
верит в этот принцип, поскольку в таком случае было бы невозможно
перейти к коммунизму. Кстати, как насчет удерживания при себе
собственных детей?) Этим незатейливым фокусом Платон добивается того,
что Дж. Адам называет «соединением собственного платоновского взгляда на
справедливость с общепринятым… значением этого слова». Вот как
величайший философ всех времен пытается нас убедить, что он открыл
истинную природу справедливости.
Третий и последний из предлагаемых Платоном аргументов более серьезен и
предполагает обращение к принципу холизма, или коллективизма. Этот довод
связан с принципом, в соответствии с которым целью индивидуума является
сохранение стабильности государства, поэтому мы его рассмотрим позже — в
разделах V и VI настоящей главы.
Однако прежде, чем перейти к этому анализу, я хотел бы привлечь внимание
к «предисловию», которое Платон помещает перед описанием исследуемого
нами «открытия». Его следует рассмотреть в свете уже сделанных нами
наблюдений. С этой точки зрения «длинное предисловие», как называет его
сам Платон, оказывается нечем иным, как попыткой подготовить читателя к
«открытию справедливости», заставив его поверить в то, что перед ним
доказательство, в то время как в действительности критические
способности читателя пытаются усыпить с помощью специально для этого
изобретенных драматических эффектов.