Вот какая ситуация сложилась в то время: на Востоке, в особенности в
Советском Союзе, господствовала безжалостная марксистская диктатура,
основанная на мощной идеологии и неограниченном арсенале лжи. На Западе,
под влиянием пропаганды марксистских партий и под сильным впечатлением
от могущества России, постоянно возникала угроза насилия со стороны
мощных левых сил, побуждавшая правых прибегать к ответному насилию и тем
самым укреплявшая фашизм. Германия, Австрия и страны южной Европы
сдались фашизму в ситуации резкой поляризации левых и правых сил —
поляризации, которая достигла крайнего накала во время страшной
гражданской войны в Испании, отчасти послужившей Советскому Союзу и
немецким нацистам полигоном для испытания новейшего боевого оружия.
Фашистские партии появились даже во Франции и Великобритании. Однако
здесь и в небольших североевропейских странах демократия сумела
сохраниться.
В этой ситуации, предшествовавшей гитлеровскому нападению на Запад,
почти все мудрецы и интеллектуалы провозглашали, что демократия — это
лишь временная фаза человеческой истории, и предрекали ее неизбежное
исчезновение. Поэтому я начал свою книгу об открытом обществе с критики
этих воззрений и порочных методов исторического пророчества.
Затем Гитлер развязал Вторую мировую войну и проиграл ее. В его
поражении большую роль сыграл один человек — Уинстон Черчилль, благодаря
которому была образована коалиция западных демократических государств с
Россией. Эта коалиция в конечном счете смогла разгромить Гитлера и его
союзников. Однако в результате этой победы левые в демократических
обществах в своем противостоянии правым приобрели после войны такую
силу, какой они раньше никогда не обладали. Хотя после разгрома Гитлера
и Муссолини фашизм был побежден, началась чреватая небывалой опасностью
холодная война между Востоком и Западом. При этом Восток, стиснутый
железным кулаком коммунистической диктатуры, оказался более сплоченным,
чем когда-либо раньше, а Запад все еще раздирали внутренние противоречия
и ослабляла критика со стороны левых, вскормленных и поддерживаемых
Советским Союзом. Кроме того, СССР настраивал против так называемых
капиталистических западных стран государства Ближнего Востока, да и весь
остальной мир.
Тем не менее страны свободной демократии, открытые общества Запада
победили. Они не развалились под воздействием колоссального внутреннего
напряжения, наличие которого в этих обществах никогда ни от кого не
скрывалось. Первой рухнула чрезвычайно сплоченная и монолитная
восточногерманская диктатура, похоронив под своими обломками железный
кулак единой советской империи.
Я призываю читателей принять во внимание то огромное напряжение, которое
сумели вынести в послевоенный период западные демократии. Я убежден, что
пережить подобное напряжение не удавалось до того ни одной крупной
властной структуре. Западная демократическая структура состояла из
свободного объединения демократических наций. И каждая из них не только
раздиралась внутренними противоречиями, но еще и подвергалась угрозам и
нападкам чрезвычайно мощных внешних сил, усугублявшим внутренние
противоречия. Каждая из этих наций стояла перед крупными проблемами,
решать которые ей предстояло самостоятельно и понять которые не могли
даже ее ближайшие союзники. Каждая такая нация представляла собой дом,
внутренне «разделенный», но «если дом разделится сам в себе, не может
устоять дом тот» (Марк 3, 25). Каждому такому дому к тому же угрожали
мощные внешние силы. Однако эти дома, эти свободные общества могли
устоять, и они устояли — ведь это были открытые общества.
А закрытое, тесно сплоченное общество — этот дом, скрепленный железными
цепями — дало трещину и стало разваливаться на части.
Так открытые общества победили, а советская империя проиграла, не
обменявшись, к счастью, ни единым выстрелом. Однако в стане наших бывших
врагов не обошлось, к глубокому сожалению, без кровопролития. И мы полны
желания, если к нам обратятся, помочь справиться, по крайней мере
частично, с теми бедствиями, которые принес марксизм (хотя сейчас и сами
переживаем экономический кризис).
Мое объяснение этих важных событий, свидетелями которых мы стали начиная
с 1989 года и которые все еще далеки от завершения, мой диагноз болезни,
которая привела марксизм к гибели, можно выразить формулой:
Марксизм погиб от марксизма.
Марксистская теория и марксистская идеология были, по-видимому, довольно
искусными построениями, но они противоречили фактам истории и
общественной жизни, ибо марксизм — это совершенно ложная и весьма
претенциозная теория. Для того, чтобы скрыть ложность и теоретическую
несостоятельность марксизма, марксисты часто применяли обман — и
крупный, и мелкий. Обман, опиравшийся на жесткую власть и насилие,
вскоре превратился в привычное интеллектуальное средство в руках тех,
кто в России принадлежал к диктаторскому коммунистическому классу, и
тех, кто вне России страстно желал стать диктаторами. Созданная ими
вселенная лжи сжалась в интеллектуальную черную дыру. Как вам должно
быть известно, черная дыра обладает неограниченной способностью все в
себя втягивать и превращать в ничто. Исчезло различие между ложью и
истиной. В конце концов интеллектуальная пустота поглотила саму себя:
так марксизм погиб от марксизма. На самом деле это случилось уже давно,
однако я боюсь, что миллионы марксистов на Востоке и Западе будут и
дальше возиться с ним, как делали это прежде, независимо от того, что
происходит в действительности: ведь факты можно игнорировать или
подгонять под любую схему.
На этом я хотел бы закончить мой краткий и очень общий исторический
обзор и остановиться на двух моментах. Сначала я обрисую основные черты
марксизма и дам его краткую критику, а затем попытаюсь показать, как
можно использовать сложившуюся сегодня ситуацию для улучшения нашей
жизни путем политического реформирования — реформирования нашей
демократии. Я имею в виду главным образом не смену имеющихся у нас
институтов, а изменение нашего мировоззрения.
Вводная часть моего «Послесловия» оказалась слишком абстрактной, и
теперь я хотел бы вместо довольно утомительных умозрительных рассуждений
поделиться с вами некоторыми моими личными впечатлениями. Расскажу вам о
том, как сам я в молодости обратился — или почти обратился — в
марксистскую веру и как случилось, что 28 июля 1919 года, накануне моего
семнадцатилетия, я стал противником марксизма и с тех пор не менял своих
убеждений.
Мои родители были твердыми пацифистами и оставались ими даже в
преддверии Первой мировой войны, а мой отец, весьма образованный юрист,
был, кроме того, либералом и поклонником Иммануила Канта, Вильгельма фон
Гумбольдта и Джона Стюарта Милля. Мне было 14 или 15 лет, когда во время
войны мне пришла интересная мысль о трудностях, связанных с политической
свободой. Прогуливаясь по Вене возле памятника И. Гутенбергу и с
надеждой размышляя о мире и демократии, я неожиданно подумал, что
демократию невозможно сделать стабильной. Ведь как только свобода
становится стабильной, люди начинают воспринимать ее как нечто само
собой разумеющееся и тем самым подвергают свободу опасности. Люди
перестают относиться к свободе с благоговением, когда забывают, что ее
потеря может привести к террору и войне.
